Помиловать, нельзя казнить…

Непредсказуемая круговерть предвыборной гонки вдруг вывела на передний план тему, о которой давно хотелось написать. Речь о том, почему наше государство предпочитает не выносить смертные приговоры террористам, виновным в самых кровавых преступлениях против израильтян, и о том, не пора ли нам начать считать смертной казнью точечные ликвидации выпущенных на свободу террористов.

За военные преступления

Сентябрь 2005 года. В лондонском аэропорту “Хитроу” приземляется самолет авиакомпании “Эль-Аль”. На его борту генерал в отставке Дорон Альмог. Он нетерпеливо одергивает занавеску иллюминатора, смотрит на мокрый асфальт. Самолет подруливает к посадочному рукаву. Неожиданно на борту появляется израильский военный атташе. “Вам лучше не покидать самолет, – говорит он шепотом генералу. – По требованию палестинцев, проживающих в Лондоне, магистрат Bow Street выдал полиции ордер на ваш арест. Открыто дело против вас с формулировкой “за военные преступления, совершенные в Газе”. В перечне обвинений, заочно предъявленных генералу, было разрушение 56 домов палестинских террористов и участие в подготовке точечных ударов. Генерал не вышел из самолета и улетел обратно в Тель-Авив.

Один из предвыборных лозунгов Ципи Ливни имеет прямое отношение к этой истории. В судах Великобритании в течение долгих лет лежали папки с делами, заведенными на израильских военачальников, обвиненных в военных преступлениях – убийстве мирных жителей, точечных ликвидациях и разрушениях домов террористов. Собраны материалы на все израильское военное руководство последних лет. Одна из папок была заведена на ныне покойного Ариэля Шарона.

Между тем, большинство ликвидированных террористов прошли через израильские тюрьмы. Благополучно покинув их, они вернулись к “национально-освободительной” (а по-нашему – к террористической) борьбе по еще более жесткому сценарию. Отслеживая и уничтожая их, наше армейское руководство неизбежно приговаривает к смерти и тех, кто находится рядом с ними, поэтому террористы предпочитают не оставаться в одиночестве.

Особенно потрясла мир операция по ликвидации Салаха Шхаде, вместе с которым случайно погибли еще 14 человек, в том числе дети. Мир не захотел оценить нашу гуманность – “убрав” бандита и его свиту, израильские военные предотвратили большее зло. Мир не ценит и отсутствие смертных приговоров террористам. Так стоит ли сохранять прежнее положение?

Суд или “мочиловка”?

Критически настроенные граждане давно уже называют точечные ликвидации “мочиловкой”. Что для нас на данном этапе предпочтительнее – смертные приговоры или “мочиловка”, вот в чем вопрос. И нужно ли ввести в Израиле специальное законоположение о смертной казни для арабских террористов, как предлагает лидер НДИ Авигдор Либерман?

“Закон о смертной казни вводить не надо, – утверждают юристы из организации “Шурат-а-дин” (“Строка закона”), – по той простой причине, что он существует со времени основания Государства Израиль. Согласно ему, военный трибунал имеет право приговорить к смерти врага Израиля, руки которого обагрены кровью граждан страны. На это существуют четкие пояснения”.

Я обратилась с вопросами в пресс-службу этой организации.

– Распространяется ли существующее право вынесения смертных приговоров на гражданские суды?

– Нет, согласно закону, приговаривать к смертной казни имеет право только трибунал. Новая же идея состоит в требовании к прокуратуре Израиля добиваться высшей меры наказания в тех случаях, когда речь идет об особо опасных террористах, несущих ответственность за убийства израильтян. Допускается и возможность вынесения таких приговоров в гражданских судах.

– Предпринимались ли в израильской практике до сегодняшнего дня попытки вынесения таких приговоров палестинским террористам?

– Да, это предлагалось не раз. Речь шла о том, что особо опасных главарей террора, на перевоспитание которых нет никаких надежд, необходимо уничтожать, чтобы другим неповадно было совершать подобные страшные преступления. Более того, последние попытки воспользоваться статьей этого закона были предприняты совсем недавно. В самом начале нынешней интифады Израиль потрясло известие о линчевании в Рамалле двух солдат-резервистов. Зверская расправа с этими молодыми людьми потрясла страну. Фотография одного из участников линчевания с окровавленными руками обошла все израильские СМИ. Вскоре его удалось вычислить. Еще через какое-то время в военном трибунале открылся процесс против участников линчевания. И хотя в иске, который рассматривал трибунал, не было ни слова о смертном приговоре, двое судей из трех предложили в качестве меры наказания виновного смертный приговор. Третий судья не согласился с коллегами, и предложение не прошло.

Вторая попытка применить высшую меру наблюдалась на судебном процессе против Маруана Баргути, лично несущего ответственность за убийство 26 мирных граждан Израиля. Но чтобы изначально исключить даже возможность обсуждения смертного приговора, дело перевели из военного трибунала, где его рассчитывали рассматривать, в Тель-авивский суд по гражданским вопросам, у которого в принципе нет полномочий на высшую меру. Традиционный страх перед необходимостью подписать приговор о смертной казни укоренен в сознании израильских судей. Они предпочитают смягчить решение и передоверить судьбу главаря террористов военным. Получается, что судебная машина пробуксовывает, и юристы предпочитают оставаться на очень умеренных позициях. В принципе, понятно, что здесь действует привычка перекладывать это сложное решение на кого-то иного. Судьям прекрасно известно, что в случае необходимости разведка и армия разберутся с преступником. Традиционные доводы против смертных приговоров звучат так: в случае введения высшей меры противная сторона еще более ожесточится, увеличится число случаев похищения израильских солдат и расправ над пленными. Но ведь и без смертных приговоров наших солдат похищают, а израильтян, попавших в руки к террористам, казнят. Примеров хватает. Так что гуманность в данном случае не работает на нас.

– То есть введение смертной казни отменит необходимость в точечных ликвидациях?

– Вряд ли. У смертных приговоров и точечных ликвидаций разные цели. Назначение высшей меры – предупредить аналогичное преступление. На протяжении всей человеческой истории казни применялись прежде всего с назидательной целью – чтобы другим неповадно было. Возможно, таким способом нельзя полностью предотвратить распространение террора, но повлиять на воспитание будущих террористов можно. Что касается точечных ликвидаций, то у них иная цель: уничтожить лицо, которое активно занимается организацией терактов, и в данный момент его нельзя обезопасить другим способом, например, арестовать. С точки зрения сопутствующих факторов, приведение в исполнение смертного приговора гораздо более “стерильно” по сути, ведь при этом не могут быть задеты другие люди, в отличие от ликвидации. Но пока идет война и мир между нами и соседями не установлен, отказаться от точечных ликвидаций не получится, даже если будет введена смертная казнь для террористов.

– “Шурат-а-дин” выступает в поддержку введения смертных приговоров, а как же вероятность судебной ошибки?

– Профессиональные судьи после скрупулезно проведенного расследования способны установить истину. Кроме того, вынесение приговора и приведение его в исполнение – разные вещи. Но даже если смертный приговор окажется чисто теоретической возможностью, он все равно будет иметь воспитательное значение.

Месть нас не спасет

Совсем другого мнения придерживается известный израильский адвокат, специалист по правам человека при международном суде Михаэль Фарб.

– Во всем мире смертная казнь постепенно исчезает из юридической практики. Из больших государств ее пока практикуют в некоторых штатах США и в Китае. При этом доказано, что высшая мера применяется, в основном, против представителей меньшинств. Так, в Америке это чернокожие либо латиноамериканцы. Поныне в тех случаях, когда “белый” получает пожизненное заключение, “черному” угрожает “вышка”. Примерно в том же ключе разработана идея Либермана. Это скорее месть, чем юридический параграф, поскольку речь изначально идет об арабах. То, что он предлагает, это чистое средневековье.

– Но именно из-за отсутствия смертной казни государство, вынужденное бороться с террористами, идет на ликвидации. Лично вы как определяете этот вид наказания?

– Это не что иное как та же казнь, только не утвержденная судом и при этом совершаемая при отягчающих обстоятельствах – гибели невинных людей. Именно эти наши действия не могут принять в демократических странах, и мы имеем множество проблем, например, с Великобританией. Я считаю, что Израилю придется отказаться от точечных ударов, и, конечно, вряд ли кто-то возьмется за введение у нас смертной казни. Прежде всего потому, что эта мера наказания необратима, а ошибок в нашем судопроизводстве допускается много.

– А что вы предлагаете делать?

– Думаю, гораздо предпочтительнее длительные сроки тюремного заключения для террористов. Лучше проявить дополнительную осторожность при их освобождении из-под стражи, чем убивать их потом. При завершении конфликтов принято освобождать политических заключенных, так лучше дождаться реального завершения конфликта. Такова моя позиция.

Парадокс Игаля Амира

Один из самых болезненных вопросов при попытках утвердить смертную казнь в законном порядке является вопрос, как быть с нашими собственными, еврейскими террористами. Их мало, но и этих людей нельзя сбрасывать со счетов. Первая решительная попытка вывести эту группу из круга возможных субъектов закона была сделана тем же Либерманом, который апеллировал к существующему закону, утверждающему смертную казнь исключительно для врагов Государства Израиль. Евреи-террористы, безусловно, достойны самого жесткого порицания, но они выступают против арабских бандитов, а не против еврейской страны, – такова идея. Оставим в покое проблему национальной дискриминации, которая будет немедленно поднята, появись в законодательстве пункт, распространяющийся исключительно на арабов. Однако случай Игаля Амира подвергает ее сомнению. Можно ли всерьез заявлять, что убийство главы правительства не является преступлением против государства? Сомнительно! Поэтому внесение законопроекта о смертной казни для арабских террористов неминуемо повлечет за собой введение аналогичного пункта для евреев.

Глас народа

Но как реагирует широкая публика на идею смертной казни для террористов? Я вышла на улицу в родном Холоне, дошла до ближайшего “русского” магазина и провела импровизированный опрос. Привожу два характерных мнения:

Илья Григорьев, инженер, 56 лет:

– Хватит нянчиться с террористами и содержать их в тюрьмах за счет израильских налогоплательщиков, а потом выпускать на свободу, где они продолжают свою деятельность. Заслужил “вышку”, значит, заслужил – и точка.

Н., журналист, фамилию свою просил не называть:

– Мне кажется, точечные ликвидации в наших условиях по-прежнему остаются предпочтительнее смертных приговоров. Против нас идет война, соответственно, Израиль ведет себя на войне, как на войне. А на войне уничтожают врагов, и, к сожалению, при этом трудно избежать гибели ни в чем не повинных людей. Так пусть те, кто развязывает против нас террор, задумаются о том, что ставят под удар своих близких. Запуск же судебного механизма против террористов и вынесение смертных приговоров в современных условиях нереальны. Большие традиционные израильские партии, которые в свое время не провели этот законопроект, не примут его от “русских”.

Как бы то ни было, скорее всего, в ближайшее время вопрос о методах ведения Израилем борьбы против террора будет поднят, в частности, и вопрос о смертной казни.

В заключение – история, из-за которой в Израиле еще в 1948 году было решено не применять смертную казнь

Дело Меира Тобянского

По материалам исследования Рафаила Блехмана “Мосад”, АМАН и все такое”.

…В то утро родилась израильская разведка и состоялся военный трибунал, по итогам которого был вынесен последний смертный приговор в Израиле. Как выяснилось впоследствии, ничем не оправданный. Именно с этого момента для израильского судопроизводства раз и навсегда была введена установка: избегать решений, которые потом нельзя исправить.

Итак, 30 июня 1948 года, через считанные недели после того как Бен-Гурион торжественно провозгласил создание Государства Израиль, в помещении Консультативной службы ветеранов собралась небольшая группа давно и тесно знавших друг друга людей. Им уже не нужно было скрываться от британской полиции, а тем более от полиции израильской, но по привычке, они собрались, как и раньше, тайно, в полном соответствии с тем, как это описывается в шпионских романах. Тут была представлена вся верхушка организации “Шай” – коренастый, полный Авраам Кидрон из Галилеи, задумчивый, молчаливый Давид Карон из Негева, смуглый красавец Биньямин Джибли из Иерусалима, очкарик Борис Гуриэль, возглавивший политический отдел только что созданного министерства иностранных дел, и круглолицый, с торчащими ушами Исэр Харэль из Тель-Авива. Руководил совещанием полковник Исэр Бэри, долговязый, аскетичного вида, прозванный Исэром Большим, в отличие от низенького Харэля – Исэра Маленького. Бэри только что прибыл из канцелярии Бен-Гуриона.

“Старик решил, что пришла пора реорганизовать “Шай”, – медленно сказал он, оглядывая всех присутствующих, словно выискивая несогласных. – Отныне наша работа будет разделена между тремя отдельными ведомствами. Старик считает, что такая структура позволит нам меньше наступать друг другу на мозоли. Военной разведкой будет заниматься отдел информации – “Агаф модиин”, сокращенно АМАН, и возглавлять его буду я. По идее Старика, АМАН должен стать во главе пирамиды, и ему, с одной стороны, будет подчиняться отдел Гуриэля, который займется политической разведкой, а с другой, служба безопасности “Шин-Бет” под началом Харэля. “Мосад” Авигура и службы закупки оружия временно войдут в пирамиду как независимые вспомогательные единицы.

Гуриэль и Харэль уже знали о предстоящей реорганизации. После сообщения они остались, чтобы обсудить детали будущего разделения задач. Бэри, Кидрон, Карон и Джибли задерживаться не стали. Им в тот день предстояли еще два совещания, заседание военного трибунала и масса других дел. Никого это не удивило – шла война, и военный трибунал был делом обычным. В тот день трибунал рассматривал дело майора Меира Тобянского.

История Меира Тобянского началась в первых числах июня 1948 года, когда иорданский Арабский легион осаждал Иерусалим. Орудия легиона непрерывно и точно накрывали огнем секретные израильские оружейные мастерские, от которых зависело снабжение “Хаганы” боеприпасами. Стоило мастерской сменить место, как через несколько часов она опять оказывалась под прицельным обстрелом. Биньямин Джибли, начальник разведки Иерусалимского округа, начал срочное расследование. Следы привели к Меиру Тобянскому, бывшему майору Королевского инженерного корпуса, страстному англофилу. Выяснилось, что Тобянский ежедневно встречается с английскими инженерами из Иерусалимской электрической компании.

Рано утром 30 июня рапорт Джибли поступил к Бэри. Тот предпочел действовать решительно и быстро. В тот же день Тобянский был арестован, допрошен, доставлен в трибунал и осужден на смертную казнь. Не прошло и суток после этого, как он был расстрелян. Его тело бросили в наспех вырытую яму. Лишь три недели спустя сообщение о казни Тобянского появилось в израильских газетах. Вдова майора Лена Тобянская обратилась с личным письмом к Бен-Гуриону. “Как могло случиться, – писала она в отчаянии, – что моему мужу было отказано в его законных правах на защиту? Где и когда проходил суд? По какому параграфу закона его осудили? Почему осужденный не получил возможности попрощаться с женой и сыном?”

Получив это письмо, Бен-Гурион распорядился немедленно провести повторное расследование. 26 декабря он ответил вдове казненного: “Я не имею права выносить приговор по делу вашего мужа, но я проверил все обстоятельства дела и пришел к выводу, что оно было проведено в нарушение закона. Я приказал начальнику генерального штаба назначить новый трибунал. Независимо от решения этого трибунала правительство Израиля продолжит оплату образования вашего сына. Ни вы, ни он не должны испытывать никакого чувства вины”.

Еще через полгода Лена Тобянская получила второе письмо от Бен-Гуриона: “Расследованием установлено, что ваш муж невиновен. Его казнь была трагической ошибкой. Подобное не должно случиться никогда. Виновные будут наказаны”.

Через год и месяц после казни состоялось торжественное захоронение останков Меира Тобянского. Ему были оказаны все воинские почести. А еще через две недели начался суд над бывшим главой АМАНа Исэром Бэри. Он был признан виновным и, с учетом всех обстоятельств – военное время, противостояние беспощадному врагу, – получил условное наказание: тюремное заключение сроком на один день, от восхода до заката солнца, что являлось позором для бывшего руководителя израильской разведки (впрочем, от отбывания этого срока Бэри впоследствии освободил президент).

Существует легенда, гласящая, что пока шел суд, Борис Гуриэль, большой друг Бэри, раздобыл перехваченную израильскими радистами телеграмму. Джон Бальфур передавал донесение, из которого следовало, что сознательно или несознательно Тобянский действительно помог представителям британской разведки в Иерусалиме. Та же легенда рассказывает, что Гуриэль посоветовал Бэри воспользоваться этой находкой, но тот отверг предложение. Через день после того как информация была передана подсудимому, Бориса Гуриэля вызвал к себе Бен-Гурион и задал один-единственный вопрос: “Что произойдет с израильской разведкой, если ее руководители будут использовать поступающие к ним секретные сведения для защиты своих друзей?”

Риторический вопрос вождя сионизма остался без ответа. Зато его вывод в отношении судебной ошибки, оказавшейся в основе смертного приговора, воспринят как непосредственное руководство к действию. Израильские судебные инстанции руководствуются им по сей день.

Смертный приговор в Израиле с тех пор вынесли только один раз – по делу Эйхмана. В отношении всех остальных процессов поныне работает прецедент Тобянского.

Виктория Мартынова
«Новости недели» – «Континент»