«Под камнем сим…»

На задворках кладбища Донского монастыря в Москве, у самой ограды, лежит простой могильный камень, слишком неприметный, чтобы его можно было легко отыскать среди помпезных надгробий некогда престижного пантеона. Даже знающим, кто под ним упокоился.

На сером граните лаконичный текст: Петр Яковлевич Чаадаев, закончил жизнь 14 апреля 1856 г.

«Мрачный гений» начала золотого века русской культуры. Ослепительный астероид русской мысли. Великий крамольник. Уникальный экземпляр рода человеческого…

Впрочем, ныне имя «Чаадаев» мало кому знакомо и что-то говорит. И, увы, не только школьникам и студентам. Чаадаева нет в школьных и даже вузовских программах, его труды и биография изредка фигурировали лишь в работах весьма узких специалистов. Создается впечатление, что философ запрещен в любезном отечестве со времен Николая I и по сей день. Именно поэтому сегодня будет весьма уместно вспомнить русского мыслителя Петра Чаадаева.

Потомственный дворянин Петр Яковлевич Чаадаев родился в Москве 27 мая 1794 г. Он с братом рано осиротел – отец и мать умерли один за другим. Мальчики выросли, воспитывались и обучались в доме тетки княжны Анны Михайловны Щербатовой, что в Серебряном переулке возле церкви Николы Явленного на Арбате. В уютных особняках, двориках и садах патриархальной Москвы пронеслись годы детства и отрочества. 1807-11 гг. – учение в Московском университете. Вращение в большом свете, значимые встречи, интенсивное чтение, серьезное увлечение передовой европейской философией, античностью, всемирной и русской историей. Дружба с А.Грибоедовым, Н.Тургеневым, И.Якушкиным. В мае 1812-го братья Чаадаевы поступают в Семеновский полк. А тут и война. Участие в Бородинской битве, сражениях под Тарутиным, Малоярославцем, в прусских Лютцене, Бауцене, Лейпциге, знаменитая атака при Кульме, взятие Парижа. На войне Петр был отважен до бесшабашности – не раз ходил в штыковую, при Бородине подхватил багинет убитого солдата и ринулся на французов в пехотном строю. В 1813-м перевелся в Ахтырский гусарский полк, в коем и пронесся по Европе лихим рубакой-кавалеристом. 1816 г. – Чаадаев офицер Лейб-гвардии гусарского Его Величества полка, расквартированного в Царском Селе. Там же – юный лицеист Саша Пушкин. Его Величество Случай сводит их в доме Карамзина. Пушкин на всю жизнь останется под сильнейшим впечатлением от старшего друга. 1817-й не менее значим в судьбе Чаадаева. Он назначен адъютантом командира Гвардейского Корпуса генерала Васильчикова – адъютанта самого императора. Впереди маячит блестящая карьера не только в армии, но и при дворе. Однако… В 1820 г. взбунтовался Семеновский полк. Генерал направляет для разбирательства в мятежный полк именно Чаадаева как бывшего семеновца. Затем доклад царю. Аудиенция с Александром I длилась больше часа. О чем – не известно. Но Чаадаев сразу подает в отставку. Царь жестко наказал бунтарей, среди которых офицеры – его боевые товарищи. Человек, до болезненности щепетильный в вопросах чести, он не счел возможным служить тирану. Из письма к тетке: «мне было приятно в этом случае видеть злобу высокомерного глупца…». Это была первая пощечина от Чаадаева Романовым. И всему обустройству «нелепой страны».

К тому времени сказались раны и невзгоды войны. В 1823 Чаадаев едет как бы на излечение за границу. Едет без намерения возвращаться в «любезное отечество». Еще на войне увидев европейские дороги, он был сражен наповал. А тут – Англия, Франция, Швейцария, Италия, Австрия, Германия. Новые знакомства, связи с соотечественниками-изгнанниками, изучение экономики, демократические ценности.

Еще в 1814 г. Чаадаев вступает в масонскую ложу, затем в Союз Благоденствия и Северное тайное общество. Однако природный скепсис и аналитический склад ума вызывали к «восторженным заблуждениям» лишь ироничную усмешку. 14 декабря 1825 г. он не на Сенатской, а «гуляет по европам». Тут единственный случай, когда Чаадаев был солидарен с известным пассажем Николая I насчет «ста прапорщиков». В душе, разумеется. А на словах о Сенатской площади высказался так: «их порыв отодвинул нацию на полвека…». Тем не менее, летом 1826-го он внезапно возвращается в Россию. И сразу арестован по подозрению в причастности к декабристам. Петропавловка – дознание, допросы с пристрастием. Через 40 дней отпущен на волю. Он не пошел в кандалах по этапу, о чем ему припомнили потом многочисленные недруги.

Той же осенью Чаадаев покидает неприютный Петербург и спешит в любимую Москву. И почти сразу – в подмосковную теткину деревню. Уединяется, никуда не выезжает, никого не принимает – «живет анахоретом». К тому же под надзором полиции. А ему то, что надо.

Там «в глуши и в заточеньи» с 1829 по 31-й Чаадаев создает главный труд – «Философические письма». Цикл эссе по самым глубинным вопросам бытия. Написаны в форме эпистолярных посланий некоей ученой даме. Русская мысль еще не знала подобной ереси. Чаадаев-философ низвергнул расхожие постулаты, порвал в клочья «пыльные манускрипты» традиционной схоластики, равно как и новомодную либералистику. Досталось всем. Самодержавию, дремучему православию, квасным патриотам, горе-реформаторам, доморощенным экономам, лжеученым, ангажированным историкам, повальному бескультурью, невежеству, инертности населения, пошлости и безвкусице, пафосной литературщине и разнузданному графоманству.

В мае 1831-го Чаадаев прерывает свое затворничество и вновь объявляется в свете. Но это уже не герой-гусар, блестящий лейб-гвардеец, щеголь – адъютант с аксельбантами – гуляка, франт и сибарит. В великосветских салонах не танцует, не краснобайствует, а мрачноватый и бледный подпирает плечом колонну, молча расстреливает метким глазом беспечную толпу. «Печальная и самобытная фигура Чаадаева резко отделяется каким-то грустным упреком на линючем и тяжелом фоне московской знати» (А. Герцен). И в 1836-м грянул гром. Чаадаев публикует в журнале «Телескоп» свои первые опусы из «Философических писем». Это была бомба. Взрыв сверхновой, к которому Россия была, как всегда, не готова. А автор – «преждевременный человек». Не понят, принят в штыки даже многими интеллектуалами. Не говоря о власти. Журнал моментально закрыт, редактор Надеждин сослан в Сибирь. Царь взбешен: «…нахожу, что содержание оной – смесь дерзкой бессмыслицы, достойной умалишенного». С легкой руки Николая I Чаадаев и был зачислен в сумасшедшие. И не только при дворе. В светских кругах, в полках, бывшие соратники и единомышленники, литераторы, критики, публицисты, издатели, прогрессисты и консерваторы, и особенно славянофилы крутили пальцем у виска, хихикали за спиной. Еще бы. Вот лишь некоторые, не самые резкие слова Чаадаева о России.

«Мы живем одним настоящим, в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя».

«Иногда кажется, что Россия предназначена только к тому, чтобы показать всему миру, как не надо жить и чего не надо делать».

Не в бровь, а точно в глаз. Слоган нынешнего дня. Микроскопическое проникновение и астрономическое дальновидение. При этом Чаадаев с болью признавался: «я всегда любил свое отечество в его интересах, а не в своих собственных».

«…и гений – парадоксов друг». Пушкинские слова вполне применимы к Чаадаеву. Он весь – сплошной парадокс. Соткан из противоречий и един во множестве.

Одни против всех. Против косности, вязкой топи тугодумия. Чаадаев как никогда ощущал, насколько неудобен, неугоден и стоит поперек горла двору, вельможам и глупцам. Разве что Николай Тургенев, А Герцен да старый верный товарищ Якушкин могут понять. Но и те далече – кто в изгнании на чужбине, кто на каторге.

А самого философа вызывает московский полицмейстер, говорит ему «ты» и сообщает, что «Высочайшим повелением дворянин Петр сын Яковлев Чаадаев считается сумасшедшим. Будет находиться под домашним арестом, и ему более «не сметь ничего писать». Мало того, к арестанту ежедневно будет являться доктор «для освидетельствования душевного состояния». Чаадаев поселяется в доме Левашева на Новой Басманной, продолжает свои «Философические письма», а в довершение «преступления» еще и пишет новое сочинение «Апология сумасшедшего». Обретя новый ярлык: «сумасшедший философ с Басманной».

И вот, кстати – нехорошая ассоциация. В этом трактате, говоря, помимо прочего, и о гласном суде, которого на Руси отродясь не водилось, автор прогнозирует: цивилизованный суд на Руси невозможен… по крайней мере, в ближайшие полвека. Как в воду глядел, хотя и ошибся самую малость. Судебная система как правовой институт введена в российской империи только к середине 60-х 19 века и остается с тех пор и по сей день никаким не судом, а карикатурой на суд. Ярчайший тому пример – пресловутый Басманный суд и его деяния в новой московии…

Петр Яковлевич Чаадаев прожил 61 год. Позорную Крымскую кампанию ветеран наполеоновских войн и старый вояка воспринял как личное бесчестье, и, будучи уже пожилым человеком, чуть было не пустил себе пулю в висок. Но сдержался. Как сдерживал себя всегда от всевозможных глупостей. Мыслитель умер от банального воспаления легких, успев наказать, чтобы его похоронили на древнем Донском кладбище.

Нашел ли успокоение мятежный дух сего титана?!.. Таких уж ныне нет. И не предвидится.

О. Харитонов