Почему президент Путин не поехал на церемонию прощания с Манделой

На церемонию прощания с Нельсоном Манделой, состоявшуюся в Йоханнесбурге 10 декабря 2013 года, прибыл чуть ли не весь мировой политический бомонд. Среди первых лиц (нынешних и прошлых), представлявших практически все сколь-либо значимые государства, были, в частности, несколько американских президентов, включая Обаму, британский премьер Кэмерон и все здравствующие его предшественники плюс принц Чарлз; французы Олланд и Саркози, друг друга с трудом выносящие, шествовали вместе… Даже кубинский руководитель Рауль Кастро не просто прибыл, но и выступил. И только российского президента не было – нашу страну представляла Валентина Матвиенко, мало кем замеченная.

Уход великого африканца чуть не во всем мире трактуется как чрезвычайно важное, знаменующее конец определенной эпохи событие, и не только для политиков, но и для обычных людей. В Британии несколько каналов вели с церемонии прощания прямую трансляцию (а в предыдущие дни весь прайм-тайм был заполнен программами памяти южно-африканского лидера), то же самое и во многих других странах. В России – ничего подобного, и это было несколько неожиданно даже для профессионально занимающихся Россией специалистов: так, корреспондент BBC  во время церемонии счел нужным сообщить в твиттере, что даже новостной канал Россия-24 трансляции не ведет. И отклики на смерть Манделы в российских СМИ были весьма, как бы сказать помягче, специфические. Адекватные – как редкое исключение. Снисходительно-кислые, в лучшем случае. А уж в худшем… Почему?

Собственно, это уже традиция. Умирает какой-нибудь действительно выдающийся, оставивший след в глобальном масштабе  деятель (это случается не каждый год, таких людей чрезвычайно мало) – и Россия официально откликается в рамках самого минимального протокола. Даже похороны вполне (хотя и не универсально) популярной в нашей стране Маргарет Тэтчер не то что Путин, а и вообще никто из официальных лиц не почтил вниманием – она-де (как объяснил пресс-секретарь президента) на момент смерти не занимала официальных постов.

Что уж говорить о более противоречивых (с российской точки зрения) фигурах! Восемь лет назад я в своем блоге (“Похороны и Свадьба, или Похвала Церемониям”) я удивлялся, что российский президент проигнорировал похороны Папы Римского Иоанна Павла II. Само собой, и российское телевидение не показало нашим людям то, за чем наблюдал буквально весь мир. А два года назад (“Они собираются жить вечно!”) я сокрушался, что российские власти даже официальное соболезнование по поводу кончины Вацлава Гавела не выразили – не говоря об участии в траурной церемонии, на которую опять же прибыли лидеры многих стран мира.

Почему же установилась такая тенденция – при том, что смертям и похоронам собственных лидеров в России традиционно придается без преувеличения огромная значимость, в том числе и символическая – достаточно вспомнить, что мумия одного из них продолжает лежать в Мавзолее в самом знаковом месте России прямо под боком у ныне царствующего правителя.

К тому же, всем прекрасно известно, насколько значимо для российских властей и для Путина лично быть признанным на мировой арене, сколько денег в мероприятия по продвижению в мир образа «сильного лидера» вкладывается (в том числе и в иностранных консультантов типа фирмы Ketchum), как радуются в верхах (и в зависимых от них СМИ) успехам на этом поприще – таким как недавнее провозглашение российского президента самым влиятельным политиком по версии “Форбс”. И неужели непонятно, что пренебрежение такими событиями работает в этом контексте контрпродуктивно, наглядно подчеркивая, что по факту российские лидеры вовсе не принадлежат ко всем этим эксклюзивным клубам «восьмерок» и «двадцаток»?

Что ж, попробую на эти вопросы предложить ответы.

Идеология?

Сначала – об идеологическом аспекте, который, на мой взгляд, является в данном случае определяющим. Траурные церемонии, о которых идет речь – это редкие события мирового масштаба, где на первый план выходит общечеловеческое измерение. Каждый из уже упомянутых покойных деятелей был сложным человеком, жившим и действующим в турбулентные времена и совершавшим неоднозначные поступки, к которым может быть самое разное, в том числе и негативное, отношение, особенно за пределами своей страны.

Тем не менее, в общем-то сложился в мире консенсус (опять же: редко это случается!): эти люди прожили такую жизнь и столько в конечном итоге сделали, их деятельность настолько вышла за пределы их родной страны, что приобрела действительно символическое и при этом глобальное позитивное звучание. Соответственно, траурная церемония становится поводом для людей самых разных стран (и для представляющих эти страны лидеров – у нас иногда забывают, что лидер страны представляет ее, а не себя лично!) отпраздновать грандиозно состоявшуюся жизнь, без которой все человечество было бы беднее.

Надо ли напоминать, что эти самые «общечеловеческие ценности» с некоторых пор в России практически официально преданы анафеме, задаваемый во многом «сверху» вектор движения страны что в политической, что в идеологической, что в культурной сферах развернулся в сторону традиционализма, если не архаики. На практике это означает культивирование чувства собственной национальной исключительности с акцентированием своих (и только своих) традиционалистских ценностей, а в пределе (что для многих является идеалом) – установление изоляции от непотребных влияний внешнего и в конечном итоге –  враждебного (раз уж он движется в другом направлении) мира.

Осуществить на практике эту изоляцию в современном мире нелегко, но некоторые успехи (особенно в идеологической сфере) налицо. В этом контексте само чувство единения с «миром» (особенно с миром западной, европейской культуры) считается нежелательным и неправильным. Не удивительно, что телетрансляции церемоний, на которых «тот мир» прощается со своими выдающимися деятелями, сведены в России к минимуму – чувство собственной изолированности не возникает само собой, оно есть продукт технологический,  и находящееся под контролем государственных идеологов телевидение пока что вполне справляется с поставленной задачей.

Конечно, на либеральную интеллигенцию с ее включенностью в прогрессистский западный контекст через Интернет (да и через личный опыт) идеологизированный телепродукт если и оказывает, воздействие, то противоположное; но эта прослойка относительно невелика, и ее настроениями прагматично настроенные дирижеры госпропагандоркестра пренебрегают. Точнее, как показывают события последнего года по укрощению почувствовавших себя слишком свободными СМИ, пренебрегали до недавнего времени.

Популизм?

Есть, конечно, и более приземленные, прагматически-политические причины. Оставим в стороне новейшую конспирологию, развиваемую в социальных сетях – дескать, президент России был слишком занят важными делами (Украина, подготовка Послания Федеральному собранию), чтобы отвлекаться на чисто имиджевые (и лицемерные) мероприятия. И вообще, дескать, без надежного «инсайда» судить о действиях (и мотивах) президента нельзя в принципе – где (и кто) мы, а где (и кто) он. Такой взгляд на высшее руководство может и распространен в России с ее сакральным поклонением вождям, но в современном мире о лидерах принято судить на основании их публичных (а не подковерных) поступков и высказываний.

И что, есть руководители государств, которые не знают, чем себя занять, а потому рады потусоваться на бессмысленном (как, опять же, указывают многие наши граждане)  мероприятии?  Рискну утверждать, таких руководителей в мире нет, во всяком случае, руководителей крупных стран. И если наш президент действительно был очень занят, то мог послать вместо себя премьера-преемника Медведева, который, по крайней мере, хоть немного в мире известен.

Однако: лидер страны (даже по российской традиции являясь – или считая себя – «единственным европейцем») может стремиться избегать непопулярных действий – во всяком случае, таких, которые способны привести в раздражение те значимые силы, на которые он так или иначе опирается. И у каждого из упомянутых покойных деятелей – своя противоречивая история взаимоотношений с Россией. Скажем, Папа Иоанн Павел II  внес существенный вклад в ниспровержение гуманитарной легенды о социалистическом идеале вообще и Советском Союзе в частности; а ведь получивший широкую известность сентимент Владимира Путина «крушение Советского Союза было крупнейшей геополитической катастрофой века» разделяется немалым числом его избирателей.

К тому же, появление главы государства на похоронах Понтифика могло не понравиться руководству нашей Православной церкви, у которой с Ватиканом сложные отношения. Однако, лидеры большинства исламских стран (у которых по понятным причинам отношение к католицизму значительно более проблемное) все же на похоронах Папы присутствовали – возможно потому, что были способны оценить глобальный характер События.

Отношение к Вацлаву Гавелу в России еще более неоднозначное: он откровенно недолюбливал Советский Союз (во всяком случае, в его брежневской ипостаси – той самой, которая ответственна за события 1968 г. в Чехословакии, а в России с некоторых пор мифологизированной как золотое социалистическое времечко), и «гуманитарные бомбардировки» (мем, занявший почетное место в сознании и подсознании тех, кто тяжело переживает отсутствие былой военной мощи, позволявшей не давать в обиду союзников) вроде бы поддерживал (хотя сам он не признавал, что употреблял это выражение), и о «суверенной российской демократии» нелицеприятно высказывался, и (возможно, самое ужасное) протестовал против присуждения нашему национальному лидеру престижной германской премии «Квадрига»…

Однако, в России достаточно и тех, кто ценил писателя и президента Гавела как успешного государственного деятеля (проведшего свою страну по пути преобразований без больших потрясений), виднейшего мыслителя и морального авторитета – точка зрения, разделяемая опять же значимым большинством цивилизованного мира. Чтобы это понять и принять решение отдать должное выдающейся личности,  надо отрешиться от всех мелких – по гамбурскому счету – претензий. Но для этого необходимо подлинно государственное мышление, чья первейшая забота – укрепление авторитета нашей страны в мире и, кстати, в самой Чехии, важнейшем европейском государстве, где поведение России по отношению к ее покойному лидеру было воспринято как демонстративный недружественный акт.

Наконец, Маргарет Тэтчер была когда-то очень популярна в самых широких кругах российского населения. С тех пор ее образ несколько потускнел – чему (помимо проблематичных успехов в построении капитализма) способствовали и получившие широкое распространение (в том числе, среди известных политиков, ученых и публицистов) басни о ее высказываниях типа «на территории СССР экономически оправдано проживание 15 миллионов человек». Никого не смущает, что все попытки найти первоисточник приводят к книге «Почему Россия не Америка» авторства А. Паршева – продукту сугубо отечественному.

Но патриотически настроенный народ все эти годы продолжает поминать добрым словом железную леди, творчески перерабатывая сфабрикованную цитату («россиян следует сократить до 15 миллионов человек, обслуживающих скважины и рудники» и т.п.). Что вполне в русле насаждаемой сверху антизападной (и антибританской) риторики. Так что патриотическая (а заодно и левая) общественность могла не понять отдание последних почестей бывшему английскому премьеру.

Расизм?

Что касается Манделы, то – казалось бы – никаких предубеждений и у российского руководства, и у населения быть не должно: борьба против апартеида официально поддерживалась Советским Союзом, лидер Африканского Национального Конгресса многие годы считался мужественным борцом против империализма, и никакими действиями или высказываниями против России или ее руководства себя не запятнал. И сам Путин отметил, что «без всяких сомнений он был очень большим другом нашего народа». Однако, реакция на смерть героя в российской прессе, блогосфере и социальных сетях показала, что не все так просто. Процитирую получившую широкий резонанс в сети фразу известного биолога  Алексея Оскольского: «Сам факт того, что персона Манделы вызвала такую аллергию у многих неглупых, образованных и даже либерально настроенных людей в России – симптом того, что в этой стране возник очень серьезный запрос на свой апартеид».

Не знаю насчет апартеида как такового, но то, что в разразившемся плаче по стране с процветающими «белыми», которую «мы потеряли», вполне различим расистский оттенок, я совершенно уверен.  Не я первый замечаю, что большое количество наших граждан, подводя итог жизни борца за расовое и социальное равенство, сознательно или бессознательно ассоциируют себя не с угнетаемым большинством, а с угнетающим меньшинством. Что само по себе парадоксально в свете исторических и политических традиций России, которые, как утверждают, никуда не делись. И такое впечатление, что цвет кожи при этом перебивает другие факторы.

Этого не скрыть за изощренными, как кажется некоторым «интеллектуалам», силлогизмами, что-де не в расе дело – просто необходимо становиться на сторону «культуры» в противовес «варварам» (не говоря о «черных обезьянах»), эту культуру белого человека разрушающих.  Именно в этом, дескать, «бремя белого человека». Что на самом деле далеко даже от понимания смысла знаменитой поэмы Киплинга, не говоря о более современных трактовках этого знакового понятия. Заключающихся не в культивировании превосходства более сильных, образованных и богатых, а в акцентировании их ответственности перед лицом Бога, создавшего всех человеков изначально равными – ответственности исторической, гуманитарной и даже экзистенциальной.

Печаль в том, что «интеллектуалы» (причем самого разного, иной раз – противоположного, идеологического окраса) вовсе не оторвались здесь от «простого народа». Только в откликах в моем блоге можно обнаружить десятки таких запредельных по современным цивилизационным меркам откровенно расистских высказываний вполне реальных наших граждан (при этом не устающих восхвалять президента, что не поехал к Манделе), что просто диву даешься. Воспроизводить их здесь просто немыслимо.

Надо отдать Владимиру Путину должное: пусть и в сугубо протокольном режиме визита вежливости в южно-африканское посольство, он назвал Манделу «великим гуманистом и миротворцем» и поставил в один ряд с Александром Солженицыным и Махатмой Ганди. А все мы помним нашумевшее в свое время высказывание Путина, что «после смерти Махатмы Ганди поговорить не с кем».  Высказывание полушутливое, но в эти дни оно не раз поминалось, и вполне всерьез. Дескать, правильно не поехал – ведь съехавшиеся на церемонию его памяти лидеры других стран не заслуживают, чтобы с ними разговаривать, да и сам Мандела совсем не Ганди.

Надо ли говорить, что представление и о Манделе, и о Ганди (да и вообще о тех редких деятелях, которых можно по заслугам назвать «национальный лидер») у многих наших людей совершенно фантазийное, без понимания того определяющего значения, которое имеют неотделимые от личности и поступков культовых лидеров этические факторы. Так что достаточно широкий запрос на культивирование чувства национального и расового превосходства – налицо, и он уже проявляется в сугубо российских сюжетах последнего времени, связанных с мигрантами, азиатами и кавказцами. И сам по себе не такой уж судьбоносный эпизод с отказом от поездки на Церемонию – знак того, что этот запрос так или иначе, но услышан.

При этом знаниями о реальной ситуации в Южной Африке мало кто обременен. Ссылок на отдельные эксцессы дается немало, жесткие оценки ситуации в стране просто отлетают от зубов. Многое справедливо – современная ЮАР испытывает немалые проблемы в самых разных областях, в том числе и положение белого меньшинства вызывает вопросы. Но оценки эти практически всегда базируются не на фактах и цифрах, а на эмоциях, без предметных сравнений современной ситуации с той, что была при апартеиде.

И, кстати, без сравнений политического устройства и социально-экономических показателей ЮАР с российскими. А последнее – вполне актуально: экономика ЮАР динамично развивается, недавно страна стала членом БРИКС, присоединившись к Бразилии, России, Индии и Китаю. Россия придает участию в этой группе пяти быстроразвивающихся стран огромное значение. Вспомнил ли об этом кто-нибудь из высшего руководства, когда принималось решение снизить уровень представительства на событии, которое чрезвычайно важно для своего практически союзника? И чем это аукнется в будущем?

Психология?

Разрабатывая сюжет с несостоявшейся поездкой дальше, невозможно абстрагироваться и от особенностей личности российского президента, особенно в контексте его обычного публичного поведения внутри страны. Я полагаю, ему было бы некомфортабельно само присутствие (не говоря о выступлении) на массовом мероприятии, которое он (и преданные ему службы) не контролирует. Думаю, что внушала тревогу сама по себе  необходимость находиться на огромном стадионе с десятками тысяч людей, к отбору которых «мы» отношения иметь не могли.

Те абсурдные по своему гигантизму «меры безопасности», которые рутинно предпринимаются даже при посещении российскими первыми лицами мероприятий в центре Москвы,  многое говорят и о психологическом состоянии нашего президента, и о его ощущении реальности (уместно вспомнить и о приобретшем такой резонанс и даже символический смысл проезде Путина по зачищенным от «народа» улицам Москвы в рамках его последней инаугурации, и его опять же постановочно одинокий проход по нарочито пустой питерской улице после похорон его старого тренера).

К тому же многочасовое нахождение в ложе почетных гостей предполагало интенсивное общение с коллегами из других стран мира. Забавно, что в освещении Церемонии российскими СМИ и тем более – в откликах в Интернете совершенно непропорциональное место заняло смакование случившихся на ней «казусов». Особенно многочисленные исполненные возмущения и сарказма отклики вызвала ситуация, в которой британский премьер Кэмерон, датская премьерша Шмидт и американский президент Обама делают т.н. “selfie” (“слово года” в Оксфордском словаре) – т.е. фотоснимок на телефон самих себя. При этом улыбаясь и вообще демонстрируя, что находятся в прекрасном настроении. Фотография, запечатлевшая такое поведение государственных деятелей, попала, в частности, на первые полосы нескольких британских газет. И вопросы об уместности такого по виду легкомысленного поведения задавались. Но особого значения этому эпизоду не придавалось. И вот почему.

Во-первых, в отличие от российских СМИ, эта ситуация занимала свое скромное место в контексте огромного по объему и в  основном весьма серьезного по содержанию потока материалов. Немного восприятие этого потока для читателя облегчив. А во-вторых, особенности поведения на таких мемориальных службах россиянам не очень-то знакомы. Многим нашим людям трудно себе представить, что на этой Церемонии собравшиеся не скорбели с деланно мрачными физиономиями, а, прежде всего, праздновали грандиозно состоявшуюся жизнь.

И печаль по поводу ухода 95-летнего человека если и была, то светла. И улыбки вовсе не были чем-то кощунственным. Собственно, это вполне установившаяся традиция, и если бы россияне побывали на мемориальных службах, скажем, в англиканской церкви, они бы удивились, услышав, какие забавные истории о покойном рассказывают присутствующие, включая, иной раз, и священника. И какой при этом иногда раздается смех.

Способен ли в принципе Владимир Путин к общению с иностранными деятелями в подобном неформальном облегченном режиме? В том числе и с теми, с кем не особенно знаком (в том числе и вышедшими в отставку – т.е. не так уж связанных “протоколом”)? Со стороны кажется, что это было бы в противоречии с его личностью и с установившимся у него режимом поведения с иностранными коллегами. Насколько можно судить, Путин вполне уверенно чувствует себя на «саммитах» «восьмерки» или «двадцадки», проводимых обычно в изолированном от обычных людей и жестко контролируемом пространстве.

Там все достаточно жестко предопределено заранее: ограниченное количество участников с изученными паттернами поведения, заданная повестка дня, подготовленная стратегия и тактика переговоров, да и вообще разговоров. Многие западные наблюдатели утверждают, что обычный стиль поведения российского лидера – хорошо темперированный шантаж западных коллег в вопросах, где Россия способна испортить консенсус (с правом вето в Совете Безопасности, с угрозой поставок вооружений или технологий очередному нехорошему режиму и т.п.). Такого рода тактика работает (тем более, что иногда Путин бывает и, по сути, прав) и приносит дивиденды в виде уже упомянутой «влиятельности». Но природа и границы этой влиятельности требуют особого рассмотрения, что имеет отношение к нашей теме.\

Глобальный Путинизм?

Образ Путина как «независимого», «сильного», «самого влиятельного» лидера активно и целенаправленно продвигается в мире. Некоторые аналитики говорят о «новом коминтерновском курсе», имеющим целью «максимальную путинизацию окружающего мира». И указывают на все более явные признаки этого персонализированного, но глобального внешнеполитического курса: выстраивание мощной пропагандистской машины (вот и бывшее РИА “Новости” со всеми своими ресурсами в нее влилось), подкармливание западных интеллектуалов (наследников «полезных идиотов»), мощно оснащенные спецслужбы, способные эффективно достигать поставленных специфических целей… Это, пишет А. Морозов, «абсолютно новый феномен, устремленный не к реставрации прошлой, а к созданию совершенно новой гегемонии».

Мне же такая оценка перспектив «путинизации» кажется сильно преувеличенной. Просто потому, что в современном мире гегемония не может быть достигнута чисто пропагандистскими средствами на идеологическом поле. Ну не может в принципе быть «самым влиятельным» лидер страны, находящейся по большинству значимых (особенно, для собственного населения) социально-экономических показателей далеко позади не только ведущих западных стран, но и многих и многих вполне ординарных. В условиях свободы передвижения и доступа к информации в глобализованном мире такой подход не может работать. Само существование современного Китая с его поступательным неотвратимым динамизмом исключает эту перспективу. Полюса будущего многополярного мира очевидны, и России среди них нет.

Собственно, сама эта влиятельность Владимира Путина, идущая в связке с будто бы растущей его популярностью в мире, лукавая. Да, с Путиным считаются западные коллеги по саммитам, идущие иной раз на уступки в процессе поиска приемлемого (а иногда, как было с Сирией, и выгодного им самим – пусть и вопреки собственным декларациям) компромисса – компромисс со страной, ведущей себя не по «правилам», но которую приходится терпеть. В том числе и в силу нежелания принимать принципиальные, но конфронтационные решения, обещающие дивиденды только в более отдаленной перспективе – таков уж личностный масштаб большинства нынешних лидеров, слишком ценящих собственный внутренний комфорт. Но насчет популярности у широких масс… тут всё не так радужно.

Да, некоторая популярность есть – Путина не то что ценят, а поднимают на щит люди с убеждениями, относящимися к крайним (левому и правому) концам идеологического спектра (которые, как им и положено, смыкаются). В разных странах немало людей с традиционалистской моралью и фундаменталистскими ценностными ориентирами, которые неуютно себя чувствуют в современной западной либеральной цивилизации. Эти люди (и их идеологи) в современном сдвинувшемся в «центр» западном обществе потеряли реальное влияние, и более того – в значительной степени потеряли возможность быть услышанными, и не только (и не столько) потому, что их взгляды запрещено высказывать в СМИ (хотя кое-где и кое-что запрещено – и это не самое лучшее следствие нынешней идеологической однородности и умеренности).

Просто самосознание среднего западного человека изменилось, и апелляция к архаичным образцам поведения практически перестала работать. Антиамериканизм (и – шире – антикапиталистическая риторика), да и вообще конспирология разного рода еще работают, и очень даже неплохо, но больше на мировоззренческом, а не на укорененном в реальной жизни уровне. Путина ценят не за то, какой он лидер своей страны, а как идеализированную антитезу собственным ненавистным «прогрессистским» политикам. Не случайно, что большинство тех, кто аплодирует российскому президенту за предоставленное Сноудену убежище, не знают (и более того – знать не хотят), как в России обращаются с собственными сноуденами, и насколько свободно государство вторгается в частные коммуникации и частную жизнь граждан.

Но эту специфическую популярность Путина не следует переоценивать. Если речь идет не о маргиналах (пусть и не о таких уж малочисленных – именно на них работает телеканал RT со своими очень специфическими программами), а о мэйнстриме, об основной массе людей, то отношение к российскому президенту иное. Во многом – просто ироническое. Те, кто погружены в западную (например, английскую) жизнь, знают: обычные люди очень нечасто думают о России (если не случились катаклизмы типа отравления полонием на английской земле).

Политизированная публика вообще немногочисленна, большинство не читает прямо их не касающихся политических материалов и не смотрит политические телепрограммы. А играть на неполитическом поле России почти нечем: она просто не производит практически ничего (хоть материального, хоть «духовного») из входящего в типичную корзину потребления обычного человека (все-таки нефть, газ и прочие важные ископаемые присутствуют в жизни подавляющего большинства людей опосредованно).

Это касается и продуктов шоу-бизнеса (есть, конечно, прослойка любителей балета или классической музыки, но она погоды не делает). Спорт – да, но и тут количество действительно известных спорстменов (т.е. из разряда “celebrities”, за которыми публика реально следит – типа Шараповой или хотя бы Аршавина) невелико, а уж фактически проживающих в России среди них и вовсе ничтожно мало. Есть, конечно, широко известный Каспаров. Но вряд ли российский режим его неустанные усилия на международной арене приветствует.

Поступающие новости о новейших событиях в России, связанные с этим самым культивируемым традиционализмом в связке с заключением в тюрьму актуальных художников и гонениями на геев, рассматриваются здесь как абсурд. Не страшный – просто-напросто достойный осмеяния в какой-нибудь сатирической программе. Той аудитории, на которую такие программы ориентированы (а это именно мэйнстримная массовая молодая аудитория) даже в голову не приходят пафосные ламентации насчет «оплота нормальной христианской морали», раздающиеся из России.

Для них все это – именно что ассоциируемый чуть не со средневековьем абсурд, который невозможно воспринимать серьезно с точки зрения вполне установившихся канонов современной жизни западного человека. И то, что этот абсурд процветает в России (не в каком-нибудь Кувейте, принадлежащему к иной, непонятной и отдельной цивилизации), стране великой европейской культуры, кроме смеха, ничего не заслуживает. А комментаторами ситуации в России по факту выступают деятели шоу-бизнеса.

Возможно, идеологическая обслуга нынешнего режима не понимает, что если «процесс пошел» в шоу категории “Comedy&Entertainment” – то дело плохо: этих комиков слушает большинство обычного народа, а «элиты» в конечном итоге ориентируются именно на это большинство, так уж тут устроена жизнь. Западных политологов, пиарщиков, предпринимателей, даже представителей власти можно, наверное, в чем-то убедить (или купить), тем более, что многие из них сами обманываться рады, ибо имеют личные интересы; но бороться с Мадонной, леди Гагой (с ее чеканным “The Russian government is criminal”), Полом Маккартни, с имеющими громадный авторитет в более интеллектуальных слоях деятелями типа Стивена Фрая (можно вспомнить и звезд мировой эстрады с их недавним письмом) не получится. Нравится кому или нет, справедливо это или нет, но именно они теперь де-факто во многом формируют образ России и ее лидера в массовом сознании. И перебить его так просто не удастся – сражение идет не на политическом поле.

Увы для президента: абсурд этот он олицетворяет практически единолично (о мизулиных здесь и слыхом не слыхивали). Иронии добавляет специфика его вполне сформировавшегося визуального образа альфа-самца (который столь целенаправленно продвигается из России), который здесь, в Британии, однозначно воспринимается в гомосексуальном контексте.  И это ироническое отношение, к сожалению, переносится и на саму Россию с ее все более абсурдистскими в своей агрессивной архаичности способами публичного существования.

Вывод: глобальная «путинизация» может иметь перспективы только при успешной апелляции к мэйнстриму, не к маргиналам. Мероприятия типа похорон Манделы, привлекающие внимание огромных масс обычных людей – это та редкая возможность достучаться до них, которую Путин и его советчики благополучно упустили. И упустили по объективным причинам, ибо не способны со своей идеологией в эту современную «общечеловеческую» парадигму вписаться.

Что в конце?

В заключение нельзя не упомянуть «экзистенциальный» аспект рассматриваемой ситуации – а именно, во многом языческое непонимание сути таких предельных событий как смерть, как и связанных с ними ритуалов. Общечеловеческих (как бы, повторюсь, некоторые не ненавидели это слово) ритуалов, когда люди (и лидеры) разных стран оставляют в стороне маловажные перед лицом смерти факторы и думают о Главном.

Чисто практически: задают ли наши лидеры себе вопрос, кто приедет на их похороны (особенно если они будут к тому времени в отставке)? И связывают ли они это со своим публичным поведением, когда умирают другие? Человек смертен (а иногда – и внезапно смертен) – задумываются ли наши лидеры об этом? Такое впечатление, что не особенно – они ведь собираются править (а значит – и жить) вечно.

Ну-ну.

Валерий Аджиев
polit.ru

.
.
.