По какому цеху числить Юлия Кима?

Демарш двоих членов комиссии по поэтическим премиям после вручения ее Юлию Киму вернул меня к славным годам обучения в Литературном институте. Если я верно понял, эти члены комиссии, сами поэты, выразили сомнение, являются ли произведения Юлия Кима поэзией.

Свою первую лекцию по курсу теории поэзии в Литинституте доктор филологических наук Владимир Иванович Гусев начал с вопроса, обращенного к нам, молодым поэтам, прозаикам, драматургам: Что такое поэзия? Что является главным отличием этого жанра от других, например, от прозы?

Около сотни студентов нашего поточного курса стали бросать варианты. “Рифма”. Гусев легко опроверг это утверждение, напомнив о белых стихах, о поэзии ряда европейских стран, где поэты давно уже забросили этот рудимент.

Поэты среди нас авторитетно заявили: “Стихотворный размер”. Преподаватель напомнил о пушкинском раешнике “Сказка о Попе и его работнике Балде”.

“Более высокая, чем в прозе, концентрация тропов”, – попытал счастья ваш покорный слуга (всякие там метафоры, эпитеты, гиперболы, литоты и прочие образные аксессуары – загляните в Википедию). Владимир Иванович (он, конечно, пришел на лекцию вооруженным до зубов) назвал несколько известных прозаических произведений, в которых “тропическая густота” даст фору любому стихотворению. И прочел стихотворение знаменитого поэта, начисто лишенное любого намека на образность. Я уже не помню, что именно это было; для иллюстрации приведу свой пример. Много ли художественных красот в этих вот почти канцелярских строках: “22 июня, ровно в 4 часа, Киев бомбили. Нам объявили, что началася война”. А ведь это не просто стихотворение – это начало знаменитой песни, которую можно петь, не чувствуя неловкости (как при пении дифирамбов очередному генсеку). И просторечное “началася” здесь так уместно, так убедительно…

Были еще доводы. Гусев все их легко парировал и умело подталкивал нас к выводу, что стихотворением может считаться любой текст, главное, чтобы его набрали столбиком и включили в поэтический сборник или поэтическую подборку в журнале.

Если согласиться с этим, то на первый план выходит не особенности стиля, а то, насколько написанный текст находит отклик в душе читателя, воздействует на него, востребован им, вызывает желание читать своим любимым, своим единомышленникам, оппонентам, обращаться к ним в минуты счастья, печали… Да, нам не дано предугадать, как слово наше отзовется – но то, как оно в конечном счете отзовется, и служит главным критерием художественности.

И в этом плане произведения Юлия Кима выдерживают любую непредвзятую критику. Говоря образно, Юлий Ким является обладателем поэтического пояса самого высокого ранга и ранжира. Какого цвета у него пояс, исходя из этой метафоры? Черного?

Мне не довелось ознакомиться с подробными доводами членов комиссии по премиям, забраковавших кандидатуру Кима. Вполне возможно, что они вообще брезгуют тем, что пишут и напевают под гитару всякие “барды”. Не зря у очень многих язык не поворачивался назвать Владимира Высоцкого при его жизни поэтом. Но ничего не попишешь – теперь уже даже самые замшелые ретрограды признают, что Высоцкий был лучшим русским поэтом 20 века. До него далеко и Есенину, и  Маяковскому, не говоря уже о Рождественском, Евтушенко, Вознесенском и разных там прочих шведах.

Я же иду еще дальше. Я заявляю, что Высоцкий как поэт выше Пушкина. Впервые я сравнил двух этих гигантов, услышав “римейк” Высоцкого на “Песнь о вещем Олеге”. В написанной тогда же статье (разумеется, не опубликованной – никто не решился публиковать) я задавался вопросом: Что является пафосом стихотворения Пушкина, для чего оно написано? Без сомнения, это строфа:

«Волхвы не боятся могучих владык,
А княжеский дар им не нужен;
Правдив и свободен их вещий язык
И с волей небесною дружен”.

И что же говорит нам своим стихотворением Высоцкий?

“Волхвы-то сказали того и всего,
Что примет он смерть от коня своего”.

(1967)

И этих волхвов дружина долго топтала “своими гнедыми конями”.

Насколько выше посыл Высоцкого, жизненнее, насущнее, тоньше. Приземлённее – но и трагичнее. Тысячные залы собирались, чтобы послушать эти его строки. Соберите сейчас двадцать человек, пообещав, что им прочтут “Песнь о вещем Олеге” Пушкина.

А окончательно укрепился я в своей градации двух поэтов в 1980-м году, увидев телефильм “Маленькие трагедии”. На роль Дон Гуана в “Каменном госте” режиссер Михаил Швейцер неосторожно пригласил актера театра на Таганке Владимира Высокого. Я слушал монологи Дон Гуана – и остро чувствовал, что поэт Высоцкий произносит тексты, которые НИЖЕ его таланта, его мощи. Это как если бы виртуоза игры на саксофоне попросили сыграть лагерную побудку на пионерском горне. Куда там Пушкину до накала строк Высоцкого.

То, что Пушкин уступает Высоцкому не должно нас удивлять. На самом деле мы сравниваем не таланты, а – эпохи. Руками гениев водит эпоха. Пушкин жил в счастливые вегетарианские времена, когда не гнали миллионами в лагеря, не морили сознательно голодом губернии, не подавляли честь и не пробуждали в нем само низменное. Царь наказывал политических врагов – но народ он считал своим. А что творили правители со своим же народом (и не только со своим) в 20 веке – не мне вам рассказывать.

Так что отставим в сторону то, каким образом доводится до слушателей поэзия – под гитарный аккомпанемент, или в подцензурных респектабельных сборниках.

И еще одна деталь. Это прозвучит парадоксом для многих, но композиторы и поэты-песенники со мной безоговорочно согласятся: сочинять просто стихи намного легче, чем стихотворные тексты для песен. Поскольку будущее пение накладывает дополнительные условия. Уж поверьте человеку, который и стихи писал, и тексты для нескольких песен с трудом накропал.

Юлий Ким не просто еще один большой русский поэт. Он – основоположник целой школы. На мой взгляд, Тимур Шаов является одним из самых талантливых поэтов современной России. Он работает в особом жанре, который апеллирует к богатому культурному багажу слушателя, отталкиваясь, перекликаясь с классикой. Его поэзия подразумевает знание слушателями огромного культурного и социального наследия. И я возьму на себя смелость утверждать, что такой Тимур Шаов вырос из одной фразы Юлия Кима: “Белеет мой парус такой одинокий \ На фоне стальных кораблей”. (Эти мои строки не должны обидеть Шаова – он действительно большой поэт, он разносторонний, кимовская линия у него – одна из многих; он вырос на этом – и пошел дальше. Уж он-то несомненно заслуживает главных премий России).

Две строки Юлия Кима о белом парусе не просто перепевка классики – это отражение новой эпохи, переосмысление, развитие. Если бы в силу каких-то немыслимых обстоятельств от всей поэзии Юлия Кима осталась бы одна эта фраза, будущие доктора филологии могли бы с полным основанием сказать, что в России во второй половине 20-го – начале 21-го века творил поэт, который гениально отразил свою эпоху.

3 мая 2015

Юрий Моор-Мурадов