Писатель сталкивается со своими демонами — и с демонами истории — во время экскурсии по местам Холокоста

«Это не ад», — пишет Джерри Шталь. — «Это Музей Ада». «Это» — Аушвиц, и прозрение Шталя приходит примерно в середине его новой книги «Найн, Найн, Найн!» («Akashic Books»), его научно-популярного отчета о двухнедельной автобусной поездке в 2016 году по концлагерям в Польше и Германии, пишет журналист «New York Jewish Week» Эндрю Силлоу-Кэролл.

Шталю не привыкать к мрачным местам: писатель и сценарист, он наиболее известен своими мемуарами 1995 года «Постоянная полночь», душераздирающим рассказом о своей героиновой зависимости и катастрофе, в которую он превратил свой первый брак и телевизионную карьеру в Голливуде 1980-х годов. (Бен Стиллер сыграл Шталя в экранизации 1998 года.)

В данном случае 68-летний Шталь не просто один из немногих евреев, совершивших экскурсию по аду, но, возможно, самый нетерпеливый турист, когда-либо втискивавшийся в автобусное сиденье. Он присоединился к поездке в момент, когда его брак, карьера и здоровье (психическое и физическое) были в самой низшей точке. «Во время моего группового тура, — пишет он, — я надеялся, что смогу снова найти облегчение в ситуации, когда чувствовать себя несчастным было уместно». В интервью «New York Jewish Week» он отметил, что поехал туда, поскольку был в глубокой депрессии, переживая трудные времена.

«Я знаете ли, родом из семьи депрессивных и самоубийц, и говорю это не для того, чтобы хвастаться. Так что у меня возникла сумасшедшая идея: я хочу отправиться туда, где это массивное, просто пронизывающее до костей чувство отчаяния оправдано и уместно. Я отправился туда, ожидая каких-то возвышенных, душераздирающих, огромных, изменяющих жизнь переживаний, потому что это Аушвиц. И я вижу людей, сидящих в закусочной, съедающих кусок пиццы и прихлебывающих фанту. Это как, ну, я пошел, чтобы увидеть человечество, и знаете что, я увидел человечество. Так что между тем, что я мог ожидать, и тем, что я в итоге увидел, возникло некоторое несоответствие», – подчеркнул Шталь.

Впрочем, несмотря на депрессию, он основательно подготовился к поездке. «Если бы я упал сегодня, фельдшеры, пришедшие ко мне домой, нашли бы эти полки за полками с книгами о нацистах и ​​подумали бы, что я либо нацист, либо исследователь нацизма», – заметил он. Отвечая на вопрос был ли этот тур для него терапевтическим или он хотел что-то понять о Холокосте, писатель заметил, что никогда особо не идентифицировал себя как еврей. «Но, как однажды сказал мой дед, он был польский еврей, приехавший сюда, чтобы спастись от царской армии: «Если ты когда-нибудь забудешь, что ты еврей, тебе напомнит нееврей». Так что это не было терапевтическим как таковым. Я просто хотел погрузиться в самое сердце тьмы, если использовать действительно незавидное клише».

Позже он добавил: «Я начал чувствовать себя виноватым. Думаю, со мной было то же самое, когда я посетил юго-запад Америки и совершил поездку по резервации навахо: пришелец пришел, чтобы немного поглазеть на их трагедию. Верно? Но каков правильный ответ? Я имею в виду, что часть меня хочет как бы броситься на землю и начать причитать, выть и рвать на себе волосы. Но другая часть, ну, вот мы здесь, и мне нужно найти мужской туалет».

Говоря о том, что привлекает туристов в лагерях смерти Шталь заметил, что для ряда небогатых людей это возможность увидеть что-то новое. «Для некоторых из них это было не столько о Холокосте, сколько о том, что мы только что закончили осматривать Фингер-Лейкс и после этого собираемся отправиться в Ирландию. И это так уж получилось, что это Восточная Европа. Что касается другой группы людей, я думаю, что они никогда раньше не видели еврея, и поскольку они смотрят «History Channel», им было любопытно. Знаете, в книге есть сцена, где мы ходили вокруг стола, и все должны были сказать, почему они поехали в этот тур. Было много «О, я видел «Список Шиндлера» или «Я всегда восхищался евреями»». Он также рассказал, что тема Холокоста мало обсуждалась его родителями. «И чем старше я становлюсь, тем неизбежнее возникают вопросы типа «Как такое могло случиться?» А потом, когда я закончил все свои исследования, жизнь и написание этой книги, я думаю: «Как это может не происходить чаще?» Потому что на каком-то уровне это всегда происходит, как и заканчивается книга, вы знаете, топор всегда падает, наслаждайтесь временем между Холокостами, потому что посмотрите, где мы сейчас. Думали ли вы, что доживете до этого, когда благодаря нашему экс-президенту нам снова придется беспокоиться об этом?» – подчеркнул писатель.

Но хотя «Nein, Nein, Nein!» — это мрачная исповедь, это также исследование того, как мы помним Холокост и возможно ли вообще должным образом скорбеть и чтить память жертв невыразимой трагедии. В результате получилось что-то вроде гонзо-путеводителя о том, как Холокост увековечивается, коммерциализируется и тривиализируется в странах, где он произошел. Это также довольно забавно, как и следовало ожидать от писателя, чьи заслуги включают «АЛЬФ», «Лунный свет» и «Марон».

Отвечая на вопрос беспокоился ли он о том, что книга о Холокосте, в которой есть комедийные моменты, будет сочтена неуместной, Шталь заметил: «Как я мог не волноваться об этом? И линия, которой я должен был придерживаться, заключалась в том, чтобы проявить полное уважение к тому, что произошло и где это произошло, но в то же время и к тому, чем это стало сейчас. И это экскурсия по худшему, что когда-либо случалось с нами. И, конечно, я все еще беспокоюсь, что это будет неправильно истолковано. Но мне нравится думать, что любой, кто читает книгу, поймет, что человеческое состояние на каком-то уровне комично по своей сути, и вы имеете дело с этими нелепыми моментами. Я имею в виду, что люди ставят ногу на надгробие в Кракове раввина Моисея Иссерлеса и завязывают шнурки.

Великий еврейский американский писатель и драматург, Брюс Дж. Фридман, которого я действительно всегда любил и даже подражал, однажды написал, что если вы пишете предложение, которое заставляет вас поежиться, продолжайте. И на каком-то уровне я продирался через эту книгу, потому что, рискуя показаться претенциозным, артисты, которых я люблю, — это те, кто говорит невыразимое. Потому что это то, что я хочу прочитать». Говоря о том, сводит ли коммерциализация лагерей на нет любую пользу, которая может быть из их посещения, Шталь заметил, что с одной стороны можно огородить лагеря как участки Суперфонда (занимается очисткой сильно загрязненных территорий), и люди могут проехать или пройти мимо и посмотреть на это издалека. «С другой стороны, нельзя отрицать, что, знаете ли, шататься по Аушвицу в очереди людей и смотреть на двухтонный комок волос за стеклом – это просто душераздирающе. Потому что, как это часто бывает в искусстве и в жизни, именно особенности помогают понять суть. Так что это ценно. Я далек от того, чтобы осуждать кого-то, кто хочет кусок пиццы или фанту, увидев то, что они видят в печах. Но я не был к этому готов. Вот кто мы как вид, и не мне судить или думать, что я лучше. Но это было и неприятно, и невыразимо, и вполне по-человечески, и совершенно удивительно».

Он также призвал задуматься, не слишком ли мы смотрим на современную еврейскую жизнь через призму преследований, вместо того, чтобы сосредоточиться на том, что восхитительного, оптимистичного и духовного в том, чтобы быть евреем.

Источник