КОНТИНЕНТ - Новости и аналитика актуальных событий в мире, мнения и комментарии экспертов и обозревателей
1.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Она бы начала сказку так: “Жило-было море“. Где-то далеко на Припяти еще дымился страшный Чернобыльский реактор. А здесь был ласковый воздух и игривая сине-зеленая волна. За ее плечами только что оконченный техникум. Еще никогда она не видела моря.
– Ты кто? – спросил он, потому что она была смуглянкой.
– Еврейка. А ты?
Они вдвоем стояли на мысу, на галечном пляже ялтинской турбазы.
– Русский. Вообще-то я ненавижу евреев. Их надо всех перевешать и скальпы снять… Но ты мне очень нравишься. Ты необыкновенна…
Вот так, без обиняков. Он выбрал ее, она была нужна, а всё, чему она принадлежала, – нет.
Чувствовалось, бывало, в школе, спиной, какие-то намеки и шушуканье, но еще никто не говорил о желании уничтожить…
Потом жалела – надо было сразу крикнуть ему в лицо:
– Пошел вон!
А она не нашлась, что ответить.
Он полагал, что она внимает – в тебе невероятный магнетизм – и говорил о ее глубоких глазах.
Она была настолько поражена, что не могла даже воспринимать его как мужчину: он существовал отдельно от внешности, шарма, запаха и голоса.
Не знала, как от него избавиться, от этой душащей любви-ненависти.
Она разомкнула пересохшие губы:
– Я перегрелась. Мне надо в медпункт.
Он пошел ее провожать, объясняясь по дороге в чувствах, и как она ему близка.
И с ним она должна бы была заявиться к отцу с матерью, с которых он хотел содрать скальп, и просить, выражаясь старомодно, благословения.
В медпункте она сказала, что ее преследуют. Медсестра согласилась помочь, вышла и передала, что у девушки плохо с сердцем, и надо полежать здесь пару часов. Он ответил, что будет ждать, пока не станет лучше.
Она тянула время, а он все сидел и сидел.
– Упертый, – сказала медсестра. – Он не уйдет.
Деваться было некуда. Она вышла и, чтобы не оставаться с ним наедине, сказала, что сейчас обед, и ей нужно в столовую.
Он, конечно, пошел за ней. В столовую турбазы его не пустили – он был “дикарем“, и жил в
комнате на шесть коек где-то в частном секторе, но она пообещала встретиться с ним на пляже, и он пошел ждать.
Есть она не могла. Массовичка в столовой продавала экскурсию в Севастополь: товарищи,
подходим, покупаем… последние семь билетов…
На причале, видимом из панорамных окон столовой, уже ожидающе покачивалась поджарая,
похожая на гончую, белая “Ракета” – корабль на подводных крыльях.
Паспорт и деньги были при ней в пляжной сумке через плечо, она купила билет, поторапливаясь с другими желающими. “Добро пожаловать на борт!” – прохрипел судовой репродуктор и весело заорал песню Юрия Антонова “Море, море…”, а через полтора часа быстроходная “Ракета“ уже входила в узкий проход сетевого заграждения пронзительно синей, теплой и тихой Севастопольской бухты.
В окраинном гостевом пансионате под храп соседки ей снилось – она невесомо, не чувствуя воды, плывет ночью в нежно-обнимающем море. Почему-то ни береговых огней, ни луны, ни звезд. Ее пронзило вдруг – она не видит и не знает, где берег. Стало жутко. Она заметалась взад-вперед, пробуя доплыть, высматривая землю, пытаясь услышать прибой. И когда она уже совсем выбилась из сил, перестав бороться, ноги неожиданно ощутили каменистое дно. Это был берег.
Резко открыла глаза, с облегчением осознавая утреннее пробуждение – привидится же такое!
В Севастополе были два дня. Возвращаться не хотелось. Она знала, что он ждёт.
На обратном пути соседка покашливала. Серовато-белесую вершину Ай-Петри подёрнуло легкой туманной дымкой.
По прибытии всем сразу сообщили, что кто-то утонул. Будьте осторожны.
В сердце ударило – он!
Да, это был он. Вчера он бродил по турбазе, кого-то искал. Спасатели работают только до шести вечера. Он напился и полез в море.
2.
Первое движение – идти куда-то все рассказать, во всем признаться… Что рассказать? О пляже?
Начать с погромов? О газовых камерах? Найти его тело и покаяться? Бить себя в грудь, разыскать его родных и повиниться? Покончить с собой? А родители? Сестрёнка?
Бессонная ночь перешла в хмурое утро.
Не могла видеть турбазу. Уйти из этого места, этой косы, берега, неба…
Брела бесцельно с дорожной сумкой в текущей навстречу легкой и подвижной толпе на набережной.
Доро́гой зашла в городские кассы сдать обратный билет на самолет – зачем он ей теперь?
Поразили длинные, на весь зал, человеческие очереди – билеты на все направления проданы на полторы недели вперед.
Мужчина с девочкой на руках метался между кассами:
– Мне только спросить! Поганый полуостров! Золотая клетка!
Она подошла к серединной, напряженно-плотной, очереди и сказала:
– Дайте ему спросить.
Люди расступились.
И остро, до боли, захотелось туда, где ее ждут – домой, в Кишинев.
В двенадцать от пирса Морского вокзала отходил теплоход “Колхида“, следующий – в Одессу.
По сходням поднимались прогулявшиеся по Ялте пассажиры. Догружали на носовую палубу легковые машины.
Морской вокзал – странно – был немноголюден, как будто море вдруг перестало звать странствовать.
– Каюту?! Может, с ванной? – вскинулась кассирша в пепельном парике, не отрываясь от заполнения бланков, глянула исподлобья на окошко и остановилась: – Ты что, одна едешь? Лет сколько? Несет тебя… Палубный билет хочешь? Обычно автомобилистам отдаем. А вздремнуть можно и в шезлонге…
…За кормой надрывно кричали чайки. Порывистый ветер не давал собраться с мыслями. Небо было постылым и пустым.
К вечеру небо помутнело, ветер похолодел, а море стало пошумливать.
Чтобы согреться и укрыться от ветра, она прошла вперед в работающий допоздна ресторан, и села за одинокий столик у окна.
Заказала безвкусный мясной салат и бутылку вина. Норовили подсаживаться хорошо одетые жизнерадостные грузины с золотыми коронками: – Вах, какой хорощий дэвущка! Отдыхать будем, дарагая, да? – натыкались на ее отрешенный взгляд, осекались и уходили.
Официант насторожился, и, подойдя, вежливо попросил расплатиться.
– Я не убегу, – усмехнулась она, преодолевая легкое головокружение. – Некуда.
– Понимаете, – замялся официант, – нам кассу сдавать надо… Вы же больше не заказываете… Но сидеть можете, сколько хотите. – Подумал секунду, посмотрел на гуляющий зал. – Я на смене, если что. До закрытия.
За окном ворочалось тяжелое непроглядное море.
То ли от гремящей музыки, или от качки, а может, от многословных грузинских тостов, ей стало нехорошо.
Она вышла на мокрую палубу, в бьющую в лицо соленую морось, глотнуть воздуха, и успела
подбежать к поручням – ее вырвало за борт.
И с этим, показалось, ушли последние силы. Она вцепилась в сложенный шезлонг, с трудом волоча его на нижнюю палубу, рухнула на него и будто провалилась в темную ревущую воду.
Утром была прозрачная, солнечная, платанная Одесса. На вокзале уже готовно рокотал и перекликался голосами поезд на Кишинёв.
…Мать плакала. Отец молчал, потом подошел и обнял за плечи:
– Ты этого не хотела. – И добавил: – Прости, что ты родилась еврейкой…
– Ты не виновата, – сказала подруга, – это всё они.
И не уточнила, кто.
– Знаешь, я вспомнила: у него был бронзовый загар. Это ему шло.
У подруги расширились глаза, и дрогнул голос:
– Бедная ты моя.
3.
Симпатизирующий однокурсник, блондин с замесом белорусско-польской, татарской и казацкой крови, бескомпромиссно и жестко обронил:
– А интересно, лет сорок пять назад отвел бы он тебя в Бабий Яр? Или отвел бы, но, прощаясь, поцеловал?
Он был сыном полковника КГБ и слишком много знал. Она взорвалась:
– Прекрати паясничать, идиот! Речь о другом… И не звони мне больше никогда!
Он обиделся и не звонил.
Сидя в аудитории подготовительных курсов в университет, она написала короткое письмо, отправленное по адресу: “Ялта, милиция, начальнику милиции“.
Ожидание повестки было долгим и безуспешным. Осень поначалу была тиха и безмятежна. Потом, спохватившись, стала ветреной, веселилась, играла светотенью, забавлялась листопадом. Холода запоздали.
Однокурсник позвонил к Новому году.
Ялта осталась и слилась в памяти со скалистым берегом, темной водой и криком чаек.
Больше она не любила море.
Германия
Публикация подготовлена Семёном Каминским
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.