Перестанет ли доллар быть главным оружием Америки?

Статус доллара как мировой валюты дает американским производителям и государству «непомерную привилегию»

Российский обыватель традиционно не любит Америку. Поэтому как только в США происходят неприятности — экономика замедляется, доллар слабеет или в Конгрессе разгораются дебаты о бюджетном дефиците и повышении порога заимствований, в России на сцену выходят патриотические аналитики, прогнозирующие крах доллара и закат американской экономики. Они собирают немалые деньги у серьезных людей, пугая их апокалиптическими прогнозами, призывая сбрасывать номинированные в долларах активы и вкладываться в «реальные ценности».

Однако американская экономика все еще первая в мире, доллар остается мировой резервной валютой, хоть и подешевел за 12 лет примерно на 30% к валютам торговых партнеров США. Почему? Долго ли это продлится? На этот вопрос пытается ответить один из сильнейших макроэкономистов мира, профессор Калифорнийского университета в Беркли Барри Эйхенгрин. В издательстве Института Гайдара вышла его книга «Непомерная привилегия: взлет и падение доллара».

Эйхенгрин, профессионально занимающийся макроэкономикой, архитектурой мировой финансовой системы, валютными курсами и Европой, не просто пишет о судьбе доллара, евро и юаня. История взлетов и падений мировых валют в последние 400 лет — хорошая призма, ракурс, через который видно, чем вызваны экономические кризисы, какие силы движут развитием национальных экономик и как объясняются эксцентричные поступки политических лидеров.

Уже почти 90 лет доллар — основное, а около 70 лет — практически монопольное мировое платежное средство, инструмент накопления и кредита.

После Второй мировой войны это было естественным: ни одна другая держава или группа держав не могли соперничать с США в экономической мощи.

Но с годами доминирующее положение Америки утрачивалось: объединение Европы, быстрый рост Японии, а потом догоняющее развитие Китая и Индии постепенно снижают долю приходящихся на США экономических операций в глобальной торговле, инвестициях и займах. Но доллар своих позиций не утратил.

Его статус мировой валюты дает американским производителям, инвесторам и государству «непомерную привилегию». Своя валюта является для них точкой отсчета, а не подвижной переменной, ценность которой измеряется по отношению к чужим национальным валютам. Курс доллара совсем не волнует ФРС при проведении денежной политики. Долларом можно расплатиться в любой точке мира. Им платят за экспортируемые из страны товары. Валютный риск сведен к нулю. Вдобавок США имеют возможность жить на бесконечно пополняемый кредит. Желание других стран накапливать доллары позволяет Штатам ежегодно иметь дефицит текущего счета $400-700 млрд. То есть получать со всего мира товары в обмен на бумажки, производство которых почти ничего не стоит. Долг при этом растет не так сильно, поскольку по своим обязательствам США платят на 2–3 процентных пункта меньше, чем зарабатывают на иностранных инвестициях.

Страсть к доллару переносится на облигации американских эмитентов: спрос на долларовые активы позволяет США быстро наращивать долг. В 2007 году это стало одной из причин финансового кризиса. Пузырь на рынке ипотечного кредитования — оборотная сторона взрывного спроса Китая и экспортеров нефти на долги американских ипотечных агентств и финансовых институтов. В итоге полмира, к своему раздражению, поддерживает завышенные стандарты американского потребления и субсидирует транснациональные корпорации США.

Но ничего не может с этим поделать.

Периодически недовольство ситуацией проявляют не только китайские, российские и латиноамериканские лидеры. Субсидирование экономики США волновало Шарля де Голля, а само понятие «непомерная привилегия» первым применил в отношении доллара его министр финансов Жискар д’Эстен. Но деваться некуда. Объявив 5 лет назад о целенаправленном снижении доли долларовых активов в международных резервах с 47% до 41,5%, к 2013 году Россия снова увеличила ее до 46%. Не в европейские же бумаги все вкладывать! В мае 2013 года сумма принадлежащих Китаю гособлигаций США достигла $1316 млрд, а Японии — $1111 млрд. Это почти 43% бумаг американского Минфина, принадлежащих нерезидентам (у России, за последние три года снизившей инвестиции в американский госдолг на 14%, осталось $151 млрд). Япония прекратила наращивать его покупку. А вот Китай, не покупавший американских госбумаг в 2010–2011 годах, в последний год взялся за старое.

Доля долларовых активов в резервах нацбанков снижается ступеньками. После кризиса доткомов она упала с 71–72% до 65–66%, а во время последнего кризиса — до 62%. Но американский Минфин не жалуется: отбоя от желающих купить эталон надежности — гособлигации США — по-прежнему нет. За последние 18 лет международные резервы нацбанков выросли почти в 8 раз (их долларовая часть — в 6,2 раза), так что любой объем будет с благодарностью переварен. Азиаты столько инвестировали в долларовые бумаги, что любые проблемы в США им невыгодны: бумажное богатство будет потеряно. А США попали в жесткую зависимость от китайских кредиторов. Неслучайно первым иностранным визитом нового министра финансов США Джейкоба Лью стала поездка в Пекин.

Должникам следует навещать своих банкиров.

Но привилегия не вечна. Американцам следует вспомнить, как 90–100 лет назад доллар сменил британский фунт в качестве мировой валюты. Война ослабила Европу, а в Америке капитал был в изобилии. Американские банки перехватили у европейцев функции мировых кредиторов. «Нечто аналогичное вполне возможно и в наши дни, — пишет Эйхенгрин. — Аналогом шока, испытанного фунтом стерлингов во время войны, может стать хронический бюджетный дефицит США». Накопление долга может в какой-то момент вызвать обвальное падение доверия инвесторов к доллару. А усилия китайцев по превращению Шанхая в международный финансовый центр (цель — 2020 год) дадут инвесторам альтернативу. Это сценарий краха доллара.

Но он не является неизбежным. Американцы могут найти решение бюджетных проблем (повысить налоги, сократить расходы или нивелировать их быстрым экономическим ростом). А Китаю предстоит проделать гигантский путь, прежде чем он станет не только промышленным, но и финансовым центром. Для этого надо переориентировать рост с экспорта на внутренние источники. Допустить иностранных эмитентов облигаций к деньгам китайских инвесторов политики вмиг не могут. Ведь тогда меньше денег вкладчиков достанется китайским банкам, кредитующим строительство заводов, жилья, скоростных железных дорог и пр. Механизм трансформации сбережений в кредиты отечественной промышленности будет сломан. Так что спешить с трансформацией мирового промышленного центра в финансовый китайские политики не будут, как не делали они этого до сих пор.

Разумеется, большой вклад в конец монополии доллара внесет и евро — если европейским политикам удастся наконец дополнить валютное единство политическим.

В результате мир, считает Эйхенгрин, идет к смене модели с одной доминирующей валютой на модель с множеством международных валют: долларом, евро, юанем, а в перспективе — бразильским реалом и индийской рупией. Такие периоды бывали и в прошлом — в XVII веке в международных расчетах одновременно использовались фунт, песо и франк. Для этого есть все основания: ликвидные финансовые рынки будут у все большего числа стран, мир тяготеет к многополярности, а технические средства делают сопоставление цен товаров или облигаций в разных валютах секундным делом.

Так что если доллар избегнет краха, ему угрожает долгий закат — превращение из монопольной (до появления евро) всего лишь в одну из международных валют. Но это в любом случае вопрос не завтрашнего дня, а следующих 30–50 лет.

Борис Грозовский
forbes.ru

.
.
.