ПЕЧАЛЬ-ТРАВА

Марина Саввиных (Наумова Марина Олеговна) родилась в Красноярске 9 декабря 1956 года. В 1978 году закончила с отличием факультет русского языка и литературы Красноярского педагогического института (ныне – университета имени В. П. Астафьева). Первая публикация – в сентябре 1973 года (молодёжка «Красноярский комсомолец»). В 1980 году – публикация в московской «Юности» (статья о поэзии Юнны Мориц). Затем – многочисленные коллективные сборники, журналы – толстые и тонкие, – и в 1995 году, после присуждения премии Фонда Астафьева, первый собственный сборник «Фамильное серебро». Самые заметные публикации в журналах «День и Ночь», «Сибирские Афины», «Москва», антологиях «Лёд и пламень» (Москва), «Русская сибирская поэзия. ХХ век» (Кемерово). К началу 21-го века – шесть книг стихов и прозы. Кроме выше названной, «Res cogitans», «Глиняный пятигранник», «Mail.ru», «Собеседники», «Горизонты Рожкова». Между 1996 и 2006 написана трагедия «Катилина», пишется роман «Люди картонного города, или Солилоквиум в начале конца света» (печатался фрагментами в журнале «День и Ночь» и книге «Собеседники»). Множество статей о творчестве современных сибирских писателей, предисловия и послесловия к всевозможным сборникам. С 1998 года – директор Красноярского литературного лицея. С 2007 года – главный редактор журнала «День и Ночь».

***

Назло распространившимся заразам,

Грозящим человечеству чумой,

Меня не отпускает Высший Разум, –

Сурово ум воспитывая мой.

Он вечно бдит. В любое время суток.

Сон будоража. В грёзах мельтеша.

То как неугомонный мой рассудок,

То как моя бессмертная душа,

Которая, поддавшись перегреву,

Нет-нет да зверем скинется во мгле:

Поскачет красной белкою по древу,

Помчится серым волком по земле,

Или орлом – по выспреннему полю,

Чтобы, познав свободы сладкий бред,

Вернуть себе желанную неволю,

Как выстраданный суверенитет.

ВАЛЬКИРИЯ

… скальпель ледяной…

Ирлан Хугаев

Разве я тебе доктор, угрюмый туман октября?

И тебе – половинка луны на расплавленной крыше?

И тебе – полоумное небо? Ты кажешься выше,

Чем вчера, чем обычно, но это, наверное, зря…

Всё равно в этой дымчатой раме – гляди не гляди –

Преломляя пространство, сквозят отраженья не наши…

Только рваная мышца в холодной, как урна, груди

Сокращается в темпе до дна осушаемой чаши.

Боль моей пустоты – пустоте обступившей в ответ…

Пустота пустоте просто так не пошлёт отраженья:

Плоть нужна пустоте, чтоб телами заполнился свет

И высокие тени пришли в роковое движенье…

Зря мерцает курсор и запавшая кнопка пищит –

Никого красота не спасёт, и любовь не излечит,

Но глядится весь мир в мой обшарпанный  бронзовый щит,

Где с латинским орлом Темучинов сражается кречет…

***

Печаль-трава из глаз моих растёт…

Печалью по канве в нетвёрдых пальцах –

Как шёлком, вышиваю небосвод,

Его расправив на кленовых пяльцах…

Звезда к звезде – выводит каждый блик

Без устали мелькающая жилка…

Печаль-песчинка и печаль-снежинка…

Святой гранат и нежный сердолик…

Или ещё – аквамарин возьми:

Из имени извлечь необходимо

Всё главное, что было так любимо,

Но попусту транжирилось людьми…

Пускай тогда, как счастье из горсти,

Оно прольётся грустью просветленной

На лоскуток доверчивой Вселенной,

Которую иначе не спасти:

Ни звёзд, ни рощ, ни свадеб, ни могил…

И вот она простёрта между нами, –

Печаль, самозабвенная, как знамя,

И трезвая, как «вновь я посетил…».

***

В твоём окне – ни ветки, ни  звезды.

Ты так смеёшься или так рыдаешь?

Как будто медью иноческой мзды

Меня к моей надежде пригвождаешь…

Надежда – ложь. Она ещё жива

Лишь выдумкой досужею и сплетней.

Что из того, что – праздные слова! –

Ей предстоит и умереть последней?

***

Нет сердца, в котором бы кровь подымалась

Навстречу бессмысленной муке моей…

Ты прав! Ни к чему состраданье и жалость

Бездомной душе до скончания дней.

Наверное, это и звали любовью

Познавшие суть избавленья от мук –

Когда отзываются плотью и кровью

На неощутимый заоблачный звук…

***

Милые дамы смутных времён,

Месяцеликие жёны…

Стар Агамемнон. Скуп Соломон.

Страшен любой приближённый.

Яд на цепочке. Кинжал в рукаве.

Волнами зыблется лира.

Вслед Эвридике по чёрной траве,

С криком бежит Деянира…

Милые дамы смутных времён.

Длинные горькие роли.

Нега нагих флорентийских колонн –

Гордому Савонароле.

Байрону – ревность. Шопену – печаль.

Сумерки вешние – Блоку.

Губы – молчать. На предплечье – печать.

Омут – глубокому оку.

Наше молчанье – арктический лёд

Дальних ночных побережий.

Чей же тогда над веками поёт

Голос, высокий и свежий?

***

Вообрази себя деревом!

Может, ты – ясень? А может, застенчивый клён?

Или, скорей, созерцающий символы грецкий орех…

Снова рассвет беспокойным лучом раскалён,

И изливается жар из небесных прорех.

Только прильнуть – стволовые посланья прочесть…

В чуткие ветки втянуть подступающий код…

Это – она? земляного бессмертия весть?

Это душа  в сопредельную душу растёт?

Пламя-росток над собой разбивает зенит,

Словно бы сто миллионов рассветов назад…

Я же расту в тебя! Слышишь? шумит и звенит

Память моя горловым исступленьем дриад…

***

Яну Бруштейну

Всей этой тяжести – мутных пощёчин в небритый берег,

Скудного, вымученного небосвода,

Бабьих ужимок, продуманных впрок истерик,

Несостоятельности всякого перевода…

Тяжести тела, которое образ боли,

Тяжести света, сверлящего мой хрусталик,

Тяжести мысли, свергающейся, как «боинг»,

Как Ришелье, поскользнувшийся на пьедестале…

Всей этой тяжести, рвущейся с плеч Атланта

И прижимающей к пляжам крымскую ночь,

Тяжести Грасса, Флоренции и Брабанта –

Поступь твою легчайшую –

Не превозмочь!

ВЕНЕЦИАНЦУ

Ужасный рот царицы Коры

Улыбкой привечает нас…

А.Т.

1.

Добродетель цветной мишуры и раскрашенной ваты…

Честность чисел поддельных на Богом забытой скрижали…

Мы тянулись друг к другу – так сбивчивы и угловаты,

Что сломались кулисы, которые небо держали…

И прочесть невозможно – и кто подсчитает, как скоро

Совершатся над нами уроки заслуженной кары?

На полу подсыхают следы удалившейся Коры,

Что с тобой разделила укор и загробные чары.

Речь и меч – провожая, встречая, гоня, привечая:

Мастерство палача государь за любовь обещает…

Не смотри на меня! эта скважина вечной печали

Ни судьбы, ни пути, ни обиды моей не вмещает…

Карнавал завершается ужесточением правил.

Но склонилось над смертными животворящее око –

Это всё потому, что удара не чаявший Авель

Не успел небесам неразумного бросить упрёка…

2.

Лицо Флоренции под морфием, под шёлком,

Под завтрашней чумой, под скудною водой –

Но как не угадать по непроглядным щёлкам

Зияние зрачков – латинский ужас твой?..

А нынешнюю ночь расплющит инфлюэнца.

Беды не миновать. Но будет карнавал,

Когда опомнится божественный Лоренцо,

Спеша, достанет ключ – и отомкнёт подвал,

И золото стряхнёт с шагрени манускрипта:

Османские долги не глубже римских прав,

Флорины не ценней симпатии Египта,

И будущий султан не выше, чем жираф…

Лишь страсть – влиятельна! Все Медичи – артисты.

Раблезианский смех змеится по стеклу.

Наркоз – работает, покровы – шелковисты.

И жертве всё равно, кто отравил иглу…

***

Блудные дети смежных больных эпох –

Как мы боимся друг друга и дарим скудно!..

Я поняла: через меня тебя любит Бог,

Это, конечно, вместить человеку – трудно.

Только – без предрассудков и выморочных идей –

Сам догадайся, откуда берётся сила:

Бог – Он ведь любит каждого из детей

Так, чтобы через каждого – всем хватило.

г. Красноярск