Париж… Ile Saint-Louis… Остров Сен-Луи (Остров Св. Людовика)

Остров этот расположен рядом с Ситэ, выше по течению Сены. Когда-то тут были два небольших островка, но при Людовике XIII протоку между островками засыпали и застроили новый остров. Вот так и живёт он поныне, как жил в XVII веке. Застроен он был всего за полвека – с 1614 года, когда король положил тут первый камень первой постройки, и до 1664 года, когда был завершён последний особняк. Тогда же был выстроен и первый мост, ведущий на остров – Пон-Мари.

Кстати, назвали мост так в честь архитектора, руководившего всей застройкой – Кристофа Мари, а вовсе не в честь королевы Марии Медичи, матери Людовика, с которой сын был в это время в ссоре настолько, что она даже покинула пределы Франции впервые после смерти своего мужа, Генриха IV. Ссору матери с сыном всячески раздувал властный кардинал Ришелье, которого король, как известно, слушался во всём. После К. Мари работами тут руководили Жан ле Гранж и архитектор Ле Во.

…Остров почти не изменился за триста с лишним лет и единственное изменение это расширение улицы Двух Мостов в 1913 году, когда была полостью снесена, и только тут и есть постройки нового времени.

И даже обычная привычка парижан всё переименовывать – не властна на острове Сен-Луи.

Орлеанская, Бурбонская, Анжуйская набережные, улица Св. Людовика – все эти названия остались от XVII века.

И только переулок «Безглавой Женщины» стал улицей имени архитектора Ле Регратье, который и построил большую часть особняков. А название изменили лишь тогда, когда выяснилось, что статуя с отбитой головой на угловом доме изображала вовсе не женщину, а cв. Николая!

Остров Сен-Луи намного моложе древнего остров Ситэ, но, всё же Ситэ – район сегодняшнего Парижа, а Сен-Луи выглядит гораздо древней!

В конце XVI века тут, на тогдашнем Коровьем островке, паслись стада, и единственными посетителями были дворяне-дуэлянты. Только лет шестьдесят спустя вышел закон, изданный кардиналом Ришелье, и запретивший дуэли под страхом смертной казни, хотя, как мы знаем из «Трех мушкетёров», гвардейцы кардинала, которые и должны были арестовывать бретёров, и сами не прочь были скрестить шпаги с кем только удавалось. Остров продолжали усердно посещать дворяне, прятавшиеся от всевидящего кардинала, чтобы спокойно подраться.

Писатель Р. Лекуэр назвал остров Сен-Луи «провинцией посреди Парижа»: «…У него своё лицо, свой духовный климат, и время не утопило эту деревню в своём потоке, как сделало оно с районами и более древними, и с иными более новыми…».

Тут всё пропитано духом старины, который не выветрился ни из стен, ни из деревьев, и старинный Париж чувствуется более непосредственно, чем во многих других районах, где и средневековые и ренессансные строения перемешаны с наполеоновскими или современными.

…Узкий, как двуносая лодка, обрамлённый зеленью, плывёт этот остров, «деревня» с шестью тысячами жителей среди мировой столицы… По набережным над парапетами – верхушки тополей, растущих на уровне реки, а от корней и до края парапета не менее шести метров.

…Особняки стоят по всем набережным, а на единственной продольной улице острова – лавочки, кабачки, галереи… И если вы полвека ходите к одному и тому же мяснику или торговцу сырами, то естественно, что он, как в настоящей деревне, знает всю историю вашего семейства, и вообще в курсе всех дел и ваших, и соседских…

«Островитяне» ревниво оберегают не просто старину, а некую не сразу заметную для посторонних старинность своего уклада жизни: вот странная мастерская, где гладят бельё чугунными утюгами с горящими в них углями, вот последний, наверное, в Париже зеленщик со своей тележкой – он по именам выкликает, проходя, своих постоянных покупателей.

…А в кабачке «Свидание моряков» мясо жарят на решётках только над берёзовыми углями.

Нет на острове ни станции метро, ни кинотеатра, ни даже отделения полиции. Зато есть знаменитый на всю Европу «Дом Бертийона», чье мороженое продается повсюду на острове, и лишь в нескольких кафе других районов Парижа.

Одна улица вдоль, шесть переулков поперёк, да четыре набережных – вот и весь Сен-Луи. Но всех живших тут знаменитостей – не перечислить…

Вот-вот с четвёртого этажа выглянет сейчас художник Оноре Домье, выискивая очередную жертву для своего карандаша, и не только разных министров и прочих известных людей дразнит карикатурист, нередко и своих соседей. И он знает, что никто не обидится, а лишь робко попросят показать, и, узнав себя и своих приятелей, долго будут хохотать, обсуждая и портрет, и оригинал в нескольких кафе острова.

…А вот из дворца Лозен, трехэтажного ренессансного здания с тёмным фасадом и золочёными решётками балконов, построенного знаменитым Ле Во, выходит на набережную хмурый, с помятым лицом, не по годам постаревший Шарль Бодлер…

Живёт он, конечно, не в роскошных залах второго парадного этажа, а в маленькой квартирке на самом верху, которую предоставил поэту владелец дворца, известный библиофил и меценат Жером Пишона, который купил этот дворец в 1842 году и поселил тут нескольких поэтов, писателей, художников.

Жил тут и Теофиль Готье, автор знаменитого романа «Капитан Фракасс», художник Фернан Буссар, и многие ещё… Тут и написал Бодлер большую часть «Цветов зла».

…Часами бродил поэт по набережным острова, «выхаживая» стихи, но, как истый островитянин, далеко не каждый день бывал «в городе», а если и бывал, то на Левом берегу, в Латинском квартале, где в нескольких кафе вокруг Сорбонны и на бульваре Сен-Мишель собиралась парижская богема…

…В переулке «Безглавой женщины» Бодлер поселил свою «Чёрную Венеру», вскоре после того, как познакомился с ней за кулисами Малого Пантеонского театра. И именно ей, Жанне Дюваль, посвящены самые жуткие, «антиэстетичные», но и самые лиричные из стихов Бодлера… «Прекрасная негритянка» и талантливая актриса, изменявшая поэту на каждом шагу, и почти всегда с юными женщинами, Жанна Дюваль – самый жгучий из всех его «цветов зла»…

Мой Демон – близ меня, – повсюду, ночью, днем,
Неосязаемый, как воздух, недоступный,
Он плавает вокруг, он входит в грудь огнем,
Он жаждой мучает, извечной и преступной.

Он, зная страсть мою к Искусству, предстает
Мне в виде женщины, неслыханно прекрасной,
И, повод отыскав, вливает грубо в рот
Мне зелье мерзкое, напиток Зла ужасный.

И, заманив меня – так, чтоб не видел Бог, –
Усталого, без сил, скучнейшей из дорог
В безлюдье страшное, в пустыню Пресыщенья,

Бросает мне в глаза, сквозь морок, сквозь туман
Одежды грязные и кровь открытых ран, –
Весь мир, охваченный безумством Разрушенья.

…Мы очень мало знаем об этой трагической многолетней связи поэта, об этой женщине, которой посвящены лучшие его стихи. И даже близкий друг Бодлера, изобретатель фотографии Надар, писал, что знает о Жанне Дюваль меньше, чем о Sisina, мадам Сабатье, женщине, которая многие годы любила Бодлера и называла его не иначе, как «мой скот», ревнуя к таинственной негритянке, смотреть которую во всех её ролях аккуратно ходила, покупая самый дорогой билет в первом ряду партера…

Скажи, ты видел ли, как гордая Диана

Легко и весело несется сквозь леса,
К толпе поклонников не преклоняя стана,
Упившись криками, по ветру волоса?

Ты видел ли Theroigne, что толпы зажигает,
В атаку чернь зовет и любит грохот сеч,
Чей смелый взор – огонь, когда, подняв свой меч,
Она по лестницам в дворцы царей вбегает?

Не так ли, Sisina, горит душа твоя!
Но ты щедротами полна, и смерть тая, –
Но ты влюбленная в огонь и порох бурно,

Перед молящими спешишь, окончив бой,
Сложить оружие – и слезы льешь, как урна,
Опустошенная безумною борьбой.

А более чем за полвека до Бодлера появился на острове писатель, ставший ещё накануне Французской революции легендой Парижа. И звали его Ретиф де ля Бретон. Жил не здесь, не на острове, но встречали его на Сен-Луи чаще, чем иных островитян. В те безумные годы бродила по острову длинная, похожая на Дон-Кихота, фигура в плаще до пят. «…Этот Остров – некрополь моей памяти…», вырезал ножом Ретиф де ля Бретон на каменном парапете, и эта надпись была последней в ряду многих, вырезанных им…

Ещё в 1769 году он оставил тут первую надпись… Как писал Бетаки: «…Возвращаясь как-то поздно к себе через остров на левый берег, он обнаружил, что потерял ключи от дома. Бродя по набережным, Ретиф и решил вырезать первую свою надпись под аркой моста. Это были две даты: 8 и 14 сентября. В этот короткий промежуток возник, взлетел и умер его эфемерный роман с Викторией д’Орневаль, которую с тех пор Ретиф больше никогда не видел. Но в течение четверти века начинал он своё утро с того, что приходил сюда, на улицу Сентонь. Каменные парапеты острова он превратил в свой дневник. Уже под старость, заметив, что надписи не вечны, и не желая, чтобы выветрилась (в буквальном смысле выветрилась) эта память, он переписал всё в тетрадь. Из неё и получился знаменитый дневник Ретифа де ля Бретона. На титуле книги под названием «Парижские ночи» изображён сам автор в неизменном длинном плаще и с совой, сидящей на широкополой шляпе. «Ночной зритель», как прозвал свою сову писатель…».

Когда Ретиф де ля Бретон умер в 1806 году, похоронная процессия была невероятной и поразила весь Париж – более двух тысяч человек! Там были и президент Судебной палаты, и ректор Сорбонны, и графиня Богарнэ, десятки владельцев винных лавок со всех концов Парижа, множество лодочников и строительных рабочих, одна из последних подруг писателя Маленькая Сара и почти все парижские проститутки.

…Интересны дома Острова… Почти все они сложены из огромных, грубо отёсанных камней, а потолки поддерживаются темными от времени, иногда лакированными, дубовыми балками. В некоторых особняках балки расписаны цветочными орнаментами, и вечерами, сквозь незавешенные окна, видны на потолках зелёные или красные с золотом узоры.

…А со старинных балок дворца Лозен свисают огромные хрустальные люстры стиля барокко, которые кажутся каким-то модерном на фоне расписных потолков мушкетёрских времён…

Во дворце Лозен, который был куплен городским муниципалитетом ещё в 1899 году, устраиваются торжественные приёмы именитых гостей Парижа. Однажды старинная расписная барка подвезла Елизавету Вторую со свитой к парадному входу дворца.

На многих домах острова – мемориальные доски, сообщающие о чинах и заслугах первых владельцев. А на особняке, где размещалось в XVII веке руководство Цеха Булочников, рядом с мемориальной доской прибита и другая, извещающая о том, что тут теперь находится профсоюз всё тех же булочников.

Кроме дворца Лозена, достойны внимания и дворец Шенизо (перестроенный архитектором Пьером де Виньи в 1726 году), церковь Св. Людовика, одна из немногих в Париже церковных построек в стиле барокко, а так же дворец Ламбер, напоминающий о связи острова Сен-Луи с польской культурой. В 1831 году, после поражения польского восстания, князь Адам Чарторыйский, в дни восстания избранный президентом Польской республики (просуществовавшей лишь считанные дни), бежал в Париж и купил обширный дворец Ламбер.

(Князь Адам Чарторыйский, как назвал его Адам Мицкевич – «…почти что первый министр России…», который наряду с Михаилом Сперанским был главным вдохновителем реформ в России, на которые как русские, так и поляки возлагали огромные надежды во время «дней александровых прекрасного начала». Однако реформы окончились, как известно, крахом, Александр I, после 1812 года удалил от себя весь «кружок молодых друзей» и приблизил Аракчеева…).

В этом огромном доме жил Адам Мицкевич, тогда профессор литературы в «Коллеж де Франс», а Фредерик Шопен преподавал музыку дочери князей Чарторыйских.

Князья Адам и Анна Чарторыйские материально поддерживали множество художников, писателей и музыкантов, в залах дворца Ламбер часто бывали концерты и литературные вечера, и не только для поляков-эмигрантов, но и для парижской публики, а в 1838 году была создана Польская Библиотека, которая и сегодня располагается в доме № 6 по Орлеанской набережной, в доме, специально купленном князем. Кроме библиотеки, здесь салон Шопена и музей Мицкевича, созданный в 1903 году.

А в наше время на острове жили: поэт Андрэ Бретон, скульптор Камилла Клодель, президент Франции и филолог, составитель одной из лучших антологий французской поэзии, Жорж Помпиду, вулканолог Гарун Тазиев…

…Иное дело – улочки в Маре:
Дворцы – принцессами в ослиной коже.
И остров Сен-Луи в густой заре,
Где жил Бодлер, и я столетьем позже…

А.А. Каздым
©Фотографии автора