Памяти Марата Носова

Тихо и без положенной такому человеку почести и благодарной памяти ушел из жизни ветеран Великой Отечественной войны и труда Марат Иванович Носов. Я узнал об этом, к сожалению, на девятый день, когда его дочь Наталья, разбирая документы папы и просматривая переписку нашла в его компьютере мое имя и сообщила по скайпу о кончине отца. Всплывшее на экране моего компьютера сообщение о смерти Марата Носова несмотря на то, что я за месяц до этого с ним разговаривал и знал о его сложном положении – он проходил реабилитацию после инсульта, стало неожиданным и горестным событием. Второй удар он уже не смог пережить.

Судьба познакомила нас 4 года назад, когда Марату Носову было 87 лет. Свел нас в этой удивительной истории человеческих жизней Леонид Школьник, подаривший мне возможность познакомиться с этим человеком. Леонид рассказал, что получил письмо из

Москвы в котором сообщалось о том, что Марат Носов прочитал на сайте «Мы здесь» мою публикацию об Иосифе Либерберге и хотел бы связаться со мной.

Я уже понимал, что знакомство с этим человеком может открыть еще одну страницу истории семьи Либерберг. В книге «Страна Биробиджан» свой первый рассказ я посвятил семье Либерберг, в котором привел воспоминания Ирины Новицкой – внучки И.И. Либерберга, первого председателя облисполкома Еврейской автономной области, о ее бабушке Надежде – жене Иосифа, восемь лет отсидевшей за колючей проволокой в Акмолинском лагере в качестве члена семьи изменника Родины(ЧСИР). Мои исследования и переписка с Ириной, которые позволили узнать многое из жизни этой семьи, привели к тому, что в дни празднования 80-летия области бывший губернатор ЕАО Александр Винников вручил ей высшую награду ее деду Иосифу Либербергу, которому было присвоено звание «Почетный гражданин Еврейской автономной области», посмертно.

И для меня, и для Марата это знакомство стало настоящим подарком судьбы. Как оказалось, мать Марата, Анна Носова, сидела в одном лагере с Надеждой Гольдштейн-Либерберг – женой расстрелянного Иосифа Либерберга Они стали там, как он сказал, настоящими подругами. А после войны Носов поехал в Киев, где встретился со своей сестрой, жившей у Надежды.

Моя работа над историей семьи Либерберг оказалась тесно связанной с историей семьи Носова. Я рассказал ему о том, что мне уже удалось узнать об этой семье и какую информацию получил в архивах, а он поведал о своих встречах с этой семьей после войны в Киеве. Это было для нас обоих настоящим открытием. Через много лет он смог вновь связаться с Ириной, связь с которой у него была потеряна.

Несмотря на нашу разницу в возрасте в двадцать лет, Марат почти сразу предложил мне в общении перейти на «ты». Но все же учитывая его возраст я иногда называл его уважительно – Марат Иванович, а он по-дружески поправлял меня улыбаясь – Иосиф, ну давай без официоза, мы же с тобой договорились. И так на протяжении последних лет мы общались с ним как старые друзья. После наших долгих и откровенных разговоров он написал рассказ в свою книгу «Святая Надежда из «АЛЖИРа». Шаги по земле», а я в журнале «Биробиджан», свою версию этой истории: «ЧСИР – печать с женским лицом. Памяти Надежды Либерберг посвящается» (Выпуск 4 (12), 2016 г.)

Марат Носов родился в 1928 году в семье известного в 20-30-е годы партийного руководителя Ивана Носова. Он с истинной гордостью рассказывал мне о биографии отца. В семнадцать лет Иван примкнул к революционному движению, преследовался полицией, неоднократно арестовывался, отбывал ссылку на Печере. В апреле 1917 года был избран председателем солдатского дивизионного комитета, 11-ой дивизии 8-ой армии.

Сталин знал лично Ивана Носова, так как после революции он избирался на высокие партийные должности, был членом ЦК ВКП(б) и первым секретарем ряда областей: работал в разное время в Воронежском, Пермском, Тверском, Крымском обкомах, Московском окружкоме, Ивановской области. На семнадцатом съезде ВКП(б) Иван Носов сидел в президиуме съезда в кругу самых близких к Сталину партийных деятелей. Но это не спасло его от расправы – 90 процентов участников этого съезда были расстреляны и в их числе – Иван Носов.

Как рассказывал мне Марат, летом 1937 года папа получил назначение, и семья готовилась к переезду на работу в Хабаровск. За день до отъезда, ночью, за папой приехали, якобы срочно вызвали на совещание в Кремль, попросили взять с собой личное оружие. Больше он отца не видел. Мама на следующий день пошла узнавать, где ее муж. Ей объяснили, что он пока занят, а на следующий день забрали и Анну. Так Марат в возрасте 9 лет, а его сестре – Майе, тогда было 7лет, остались без родителей.

В августе 1937 года Ивана Носова расстреляли, как врага народа. Его жену Анну, как члена семьи изменника Родины (ЧСИР), приговорили к восьми годам лагерей. Но об этом Марат узнал много лет спустя.

На следующий день, когда мама не вернулась, поведал мне Марат, за ним и сестрой приехала машина и увезла их в московский Свято-Даниловский монастырь, специально переоборудованный в детский приёмник-распределитель, куда привозили детей, чьи родители подверглись аресту службами НКВД. Дети, как и их мама, стали детьми врагов народа. Детей разделили по группам: на девочек и мальчиков и, не обращая внимания на крики и плач, размещали по блокам, бывшим монашеским кельям. Марата отвели в 12-ый блок, а сестру, так как у нее была высокая температура, отвезли в городскую детскую больницу № 1, называемую горожанами – «Морозовская». Через четверть века Майя Носова, по мужу – Богданова, будет работать в этой «Морозовской детской больнице», ведущим врачом отоларингологом.

В больнице выяснилось, что у Майи скарлатина и ее оставили до выздоровления. Это и спасло ее от распределения в детский дом. За время болезни о ней забыли в приёмнике-распределителе, чем воспользовалась сестра Анны – Варвара, которая сумела разыскать и забрать её в свою семью. В дни войны семью эвакуировали в Чувашскую автономную республику, где Варвара трагически погибла от удара молнией. На плечи еще ребенка – Майи, как старшей в осиротевшей семье, легла забота о двоюродном брате.

Все годы Майя не теряла надежды найти свою маму и брата, писала письма в различные инстанции. Наконец, ей пришло извещение, что её мать осуждена и находится в Казахстане на 26-ой точке Карлага. Она написала письмо и получила от мамы ответ. У неё сразу появилось неотвратимое желание поехать к ней в лагерь, в Казахстан. Ей было тогда всего 15 лет. Она одна поехала в дальний путь – к маме. Спустя почти восемь лет разлуки дочь с матерью встретились в лагере.

Встреча с матерью в лагере, которую помог организовать начальник лагеря Сергей Баринов, имела продолжение. Начальник лагеря помог Майе устроиться на квартире в рядом стоящем поселке, и она смогла ходить в школу, которая работала при лагере и встречаться с мамой. Тогда же мама познакомила ее со своей подругой – Надеждой Гольдштейн-Либерберг, которая вела занятия в школе. Надя с Майей подружились.

Марат с некоторым напряжением в голосе говорил мне о событиях тех лет. К тому времени мама уже стала чувствовать себя плохо, ее поместили в лазарет и силы покидали ее. За восемь лет лагерной жизнь мама подружилась с Надеждой. У них было много общего в прошлом раскладе жизни и на зоне они держались друг за друга все годы. Мама не могла не верить ей, отдавая свою дочь на воспитание. Надежда пообещала, что Майя будет ей как дочь и сдержала свое обещание. У Надежда Либерберг стало две дочери – Тамара и Майя, которые закончили школу, затем институты. Они подружились, и эта дружба продолжалась потом долгие годы, до самой смерти Майи.

Перед отъездом из лагеря Надежда встретилась с Сергеем Бариновым и оставила ему, на всякий случай, адрес своей сестры в Киеве, где, возможно, сама будет жить, несмотря на запрет. Надежда надеялась, что Баринов сможет помочь Анне Носовой выздороветь и дала ему адрес, как ее можно будет найти. Она доверяла ему, понимая, что он несмотря ни на что, оставался очень порядочным человеком и не сдаст ее органам НКВД.

Марат рассказывал мне, что писал письма в различные инстанции разыскивая маму и сестру, понимая, что это обязательно обернется ему боком, так как его фамилия автоматически вызовет вопросы у органов НКВД по месту его нахождения. Сын врагов народа не может быть надежным человеком, он такой же, как и его родители – эта психология бытовала в те годы, говорил мне Марат, тяжело вздыхая.

Марат знал тогда только то, что его отец, как враг народа, расстрелян. Он боялся сказать об этом даже своим знакомым, так как это могло навлечь и на них неприятности. Ничего не знал он о судьбе сестры, ее встрече с мамой в лагере. В 17 лет добровольно, без призыва, поехал подальше от Москвы, в Маньчжурию, Харбин, где был зачислен воспитанником в 3-й воинскую часть железнодорожной бригады. Государство и судьба-злодейка оставила детей сиротами и разлучила их почти на десять лет, оборвав даже ниточку надежды найти друг друга.

Когда Марат и Майя стали старше они начали искать друг друга, и каждый из них предпринимал попытки разыскать маму. Марат рассказал мне, что только после окончания войны он узнал, что его мама находится в Акмолинском лагере.

Весной 1946 года Марат вернулся из Харбина, где закончилась его военная дорога. Поездка в Акмолинский лагерь на свидание к матери запечатлелась в его памяти на долгие годы. С некоторой горечью он говорил мне, что начальник лагеря Сергей Баринов принял его в небольшом кабинете административного здания, расположенного рядом с лагерем и отнесся к нему дружелюбно, но отказался дать свидание с матерью. Он сказал, что, заготавливая камыш, мать серпом сильно порезала ногу и рана вызвала серьёзное осложнение – заражение крови. Баринов объяснил, что ее состояние в те дни было критическим – высокая температура, периодическая потеря сознания. Он посчитал, что ей ни в коем случае нельзя волноваться, пенициллин в лазарет он привез и его уже начали колоть.

В рассказе «Свидание через дверную щель» из книги «Шаги по земле» М. Носов подробно описывает, с какими чувствами, почти на грани нервного срыва ему удалось увидеть свою мать через чуть приоткрытую в лазарете дверь.

Как оказалось, в последствие, ему дважды приходилось встречаться с Бариновым. Выйдя из зоны, он зашел к Баринову попрощаться и здесь получил еще один подарок судьбы. Начальник лагеря дал ему записку с адресом и сказал, что там, может быть, он найдет подругу мамы – Надежду Гольдштейн-Либерберг, которая уже освободилась из лагеря, и, возможно, у нее живет его сестра, Майя.

Марат рассказывал мне: «… У меня перехватило дыхание от этой вести, я не знал, что мне ответить Баринову. От волнения слезы покатились по моим щекам, я подошел к нему, взял листок с адресом, крепко пожал Баринову руку, что-то прошептав про себя, и едва слышно выговорил: «Спасибо». Мы, как солдаты, обнялись, и я услышал, как колотилось мое сердце от эмоций, переполнявших меня: наконец-то нашлась моя сестра!
– Все будет хорошо. Даст Б-г, выздоровеет твоя мать и встретишь ты свою сестру, – сказал мне Баринов на прощание.

Из воспоминаний Марата Носова о Сергее Баринове, бывшем начальнике Акмолинского лагеря, где сидели жены расстрелянных «изменников Родины».

В воспоминаниях Марата Носова я услышал много добрых слова о Сергее Баринове, начальнике лагеря, где сидела его мама. Его назначение в лагерь в январе 1939 году и отношение к заключенным, сидящим по этой статье, в тот период времени могли закончиться для него расстрелом. История повествует нам почти легенду о его судьбе, работе, которая выходила за рамки предписанных отношений между начальником и заключенными. Его имя вспоминали, как оказалось, многие бывшие заключенные Акмолинского лагеря. Он стал для жен «изменников Родины», чьи мужья были расстреляны по приказу Сталина, наверное, единственным, к кому они могли в своем страшном горе обратиться с какой-либо просьбой.

Сергей Васильевич Баринов, или как его называли между собой «зечки» – «Валерьян Валерьянович», имея ввиду в основе этого доброго прозвища простую валерьянку, еще в молодом возрасте получил высокий чин начальника управления НКВД Калининской области – генеральская должность. Ему прочили большую карьеру. Когда в 1937 году начались массовые репрессии, С.Баринов усомнился в правомерности творящегося беспредела с арестами и расправами над людьми, он написал рапорт в Москву, что происходит страшная ошибка. Его чудом в то время не посадили и не расстреляли, но он был понижен в звании и отправлен в Казахстан начальником Акмолинского лагеря. Баринов вместе с супругой, как могли, облегчали участь невиновных женщин, чьи мужья были расстреляны или посажены на долгие годы в лагеря. В те предвоенные годы в этот лагерь попадали и беременные женщины, и это тоже была для него проблема, которая с трудом, но решалась через Москву. Когда в бараках, кто-то из сидевших женщин получал страшную весть о расстрелянном муже или умершем ребенке, начинался плач, переходящий в вой, который подхватывался в других бараках, охранники вызывали Баринова, так как они не могли их успокоить. Он шел к ним один и утешал, как мог, объясняя рыдавшим женщинам, что все обойдется, скоро они возвратятся домой, в семью, к детям. Одна из зэчек, в прошлом врач-педиатр, личный врач Фрунзе, подала Баринову идею устроить в лагере больницу и детсад. Разрешили. Так матери остались рядом с детьми. По его обращению в Москву было принято решение не считать малышей, рожденных в АЛЖИРе врагами народа… Они вырастали, шли в школу и обучались в одних классах с детьми надзирателей.

Где-то, в 1989 году, когда началась вторая волна разоблачений тоталитарного режима, над Бариновым решили устроить трибунал чести. Он обратился за помощью к «своим зэчкам». На его защиту поднялись все оставшиеся в живых узницы Акмолинского лагеря.

На месте бывшего лагеря сегодня создан Мемориал узницам АЛЖИРа. Теперь уже бывший Президент Казахстана Н.Назарбаев на его открытии сказал: «Ни в какой стране мира не поступали настолько беспощадно с семьями противников режима, вся вина которых была только в том, что они честно служили тому режиму… Наши власти убивали собственный народ! Женщин и детей ссылали в голую степь, обрекая на голод, заболевания, мучения, смерть только поэтому, что они — родственники ранее репрессированных».

Марат Носов рассказал мне также и о второй встрече с Бариновым в Москве, в конце семидесятых годах. В один из дней мама спросила Марата – не хочет ли он сходить с ней на встречу к своей знакомой, где будет Сергей Баринов. Так он случайно оказался в одной московской квартире, где собрались шесть женщин, бывших узниц АЛЖИРа и его бывший начальник. Они долго сидели в тот вечер за столом, вспоминая годы репрессий сталинского режима против преданных ему людей.

Еще не раз после тридцать седьмого года власть в нашей стране, используя насквозь лживые обвинения в инакомыслии, навешивала аналогичные ЧСИР ярлыки – космополиты, пятая колонна, сажая и расстреливая невинных людей. Марат чувствовал, что память прошлого – словно тяжелый груз давила на бывшего начальника Карлага. Баринов знал, читая личные дела заключенных, имена, фамилии, биографии многих прекрасных и невинных узниц АЛЖИРа. Они попадали в лагерь по одной статье, у них не было возможности и выбора что-то изменить в судьбе. Они были великомученицами, которых еще при жизни надо было причислить к лику святых!

Почему церковь не встала на их защиту, почему эти женщины, отверженные властью и скрепленные сталинской печатью ЧСИР, должны были пройти через этот ад? Почему не звучат фамилии и имена мужей и жен, репрессированных государством, в списках праведников, зачитываемых на великие праздники Православных мучеников и в Йом Кипур? Нет ответов у меня на эти вопросы, как и не было их много лет назад у Сергея Баринова, одного из бывших служителей власти.

Встреча с сестрой

Марат поведал мне и о киевской встрече после многих лет разлуки с сестрой, которая прошла в семье Надежды Гольдштейн-Либерберг в начале лета 1946 года.

«Все в тот день было удивительным, – вспоминал Марат Носов. – Доехав по указанному адресу на улицу Пушкинскую, я стал оглядываться по сторонам, не зная, где расположен дом №41. И тут рядом со мной остановилась шедшая мне навстречу девушка, лет двадцати, пристально рассматривая меня. Мне захотелось почему-то у нее спросить в какой стороне улицы этот дом.

– Пойдёмте со мной, я вас провожу, – ответила она и тут же добавила: «А вас звать, наверное, Марат, и вы идёте в наш дом к Гольдштейнам, к моей маме и своей сестре Майе? вдруг заявила она.

Я удивился и словно остолбенел, стал сам внимательно ее разглядывать, не понимая, что происходит.

– Вы всё правильно сказали, но откуда вам известно, кто я, куда и к кому иду, если вас я вижу в первый раз, а о своих намерениях никому не говорил? – сгорая от любопытства, спросил я.

Чуть покраснев, моя случайная встречная объяснила:

– В вашей телеграмме всё сказано: кто вы, зачем едете в Киев, даже была дата и время приезда, а ваша военная форма, возраст и некоторая схожесть со своей сестрой, и, наконец, номер дома, о котором вы спросили – подсказало, что вы и есть Марат, которого мы ждем. А наша встреча на улице – это просто совпадение, – сказала она и, протянув мне руку, добавила, – давайте знакомиться, – Тамара, но в семье меня зовут Тасей: так проще.

Моему удивлению не было предела, и я восхищенно сказал ей: «Вы уникальная девушка, и я очень рад с вами познакомиться.

Дверь нам открыла мама Таси – Надежда Абрамовна Гольдштейн-Либерберг. Как мне потом стало известно, она была вдовой Иосифа Либерберга, – государственного и политического деятеля, учёного, первого руководителя Еврейской автономной области на Дальнем Востоке России –Биробиджана. Её мужmподвергся клевете, репрессиям и расстрелу в 1937 году.

– Маечка, детка моя, подойди сюда: это твой братик, Марат, приехал к нам, чтобы встретиться с тобой и со всеми нами.

Она взяла Майю за руку и подвела ко мне.

Мы обнялись и прижались щеками друг к другу.

Оцепенение с моей сестры стало спадать, она уже внутренне поняла, что я и есть ее родной брат, начала рассматривать и трогать руками медали на моей гимнастерке.

Надежда Гольдштейн взяла на воспитание Майю, думая, что ее мать не выживет. Но моя мать не умерла, она выжила всем смертям на зло. Спустя почти восемнадцать лет (страшно даже подумать!) вышла из заключения и встретилась со своими детьми. Последующая реабилитация не вернула ей потерянной жизни, в которой не было мужа, материнской любви к детям.

Марат Носов на всю жизнь запомнил святую женщину, ставшую его сестре второй матерью, он сохранил в памяти прошлую жизнь, где добро всегда побеждало зло.

С печалью и сожалением Марат рассказывал, что мама и лагерное начальство не знали, что её муж был оправдан в начале 1939 года и поэтому вернулась в Москву через 18 лет. На Новодевичьем, недалеко от памятника артисту Юрию Никулину и вплотную с памятником певице Лидии Андреевне Руслановой, затаилась небольшая надгробная плита, лежащая над прахом его матери – Носовой Анны Васильевны и родной сестры (по мужу Богдановой) Майи Ивановны.

Марат поведал, что трижды ходил в архив, чтобы разобраться в документах отца и матери. Как оказалось, в 1938–39 гг. дело Ивана Петровича Носова следственными органами было пересмотрено и признано сфальсифицированным. Н.Ежов и А. Радзивиловский – непосредственно инициировавший дело Носова, были арестованы и впоследствии расстреляны. Однако, по причине внутренних политических дрязг и войны в Финляндии, а затем и Великой Отечественной войны, оно пролежало на полках до 27 ноября 1955 года, когда Военная коллегия Верховного Суда СССР отменила приговор и дело Носова И.П. было прекращено за отсутствием состава преступления.

Наше общение позволило также выявить и еще один трагический факт близости судеб семей Носова и Либерберга. Как оказалось прах Ивана Носова и Иосифа Либерберга был захоронен в одной братской могиле №1 на Донском кладбище в Москве, где покоится прах расстрелянных 4259 человек.

Порой, общение походило на исповедь, где Марат открывал передо мной свою душу. Я чувствовал, что он доверял мне свои самые сокровенные тайны и переживания, рассказывая о прожитой жизни, в которой не было детства, но было много обиды, печали и горести. Но когда речь заходила о работе он говорил без умолку. Работа была той отдушиной, которая позволяла ему на время забыть о тягостях прошлой жизни. Возможно, он пытался найти объяснение того, почему это произошло с его семьей. Марат понимал, что в те годы власть перешла все границы разумного, уничтожая преданных ей граждан. В одной из таких исповедей он заявил мне, что не держит зла за прошлое, и все простил. История все расставила по своим местам, каждому воздалось за подлость. Марат обратил мое внимание на то, что все те, кто принимал участие в репрессиях против его отца понесли заслуженное наказание, и, самое главное, они, в последствие, не были реабилитированы.

Марат Носов после войны выучился на авиамоториста, работал авиамехаником в аэропорту Внуково. 35 лет проработал в Московском авиационном промышленном объединении. Долгое время работал в должности инженера-авиаконструктора на «Заводе Знамя Труда», где строились Миги. Написал ряд статей и рассказов об истории своей семьи, а также воспоминаний о пройденном пути. В его опубликованных на сайте Проза.ру работах я нашел неизвестные мне подробности из жизни семьи Либерберг. М.Носов долгие годы искал следы родных Иосифа Либерберга, его внучки Ирины Новицкой, чтобы, как он написал в одном из своих писем, «…отдать должную благодарность смелой и благородной удивительной судьбы женщине – Надежде Абрамовне Гольдштейн-Либерберг».

Его дочь, Наталья, сообщила мне, что ветерану ВОВ ни почестей, ни компенсации расходов на похороны не было. Похоронили они его сами на Хованском кладбище, куда пришли несколько его бывших коллег, кто ещё жив и может передвигаться, а также друзья, родные и близкие люди. В церкви на отпевании было около сорока человек, на кладбище значительно меньше, но похороны прошли достойно, хотя и без участия государства.

Я надеюсь и верю, что как сказано в книге Притчей Соломоновых: «Память праведника пребудет благословенна, а имя нечестивых омерзеет.» (гл.10.7).

Иосиф Бренер