Ошибка рецензента

Из романа «Пророков 48»

Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.

Марк Галесник

Марк Галесник – писатель-сатирик, поэт и драматург, основатель и редактор сатирического еженедельника «Бесэдер?», издававшегося в Израиле на русском языке.

В 2011 в России вышел сатирический роман М. Галесника «Пророков 48». Его герой, как и автор живет в Иерусалиме, а возлюбленная героя – американская славистка Дженни делает в Еврейском университете докторат на тему «Семантические функции ненормативной лексики в русской поэзии 2-й половины ХХ века».

Предлагаем вашему вниманию главу из романа, посвященную этой теме, столь актуальной в сегодняшней России.

 

 

 

 

…Ну, впрочем, у нас сейчас другие проблемы. Наш профессор вчера опять не подтвердил нам дату защиты. Чего он тянет? Что у нас не так? Если у него к нам есть какие-то замечания, пусть прямо и скажет! У нас одна только библиография восемнадцать страниц, где он видел такую пухлую библиографию? Какого ему еще надо?

Честно говоря, я подозревал, какого ему еще надо, но озвучивать осмотрительно не стал, поскольку я же всех в этом подозреваю, что как раз наталкивает на серьезные подозрения, не является ли кое-кто сам сексуальным маньяком, приписывающим эти его очевидные склонности всем остальным.

Было решено, что я приеду днем на решительную встречу, которую Дженни назначила Ади в “Ароме”, ну, около университета, я помню? Там я сяду в сторонке и составлю свое мнение о причинах странного поведения рецензента экзаменационной комиссии, но даже если она сначала будет одна, чтобы я не подходил и не смел даже виду подать, что мы с ней знакомы, потому что это будет некорректно, будто бы она ему не доверяет.

Понял ли я, что будет, если я только попробую сунуться в разговор? Мне за это так попадет, как еще никогда не попадало, и я должен сейчас же перестать снисходительно улыбаться, как будто я разговариваю с маленьким ребенком, потому что она говорит все это совершенно убедительно и это не имеет ни малейшего отношения к тому, чем мы сейчас со мной займемся, хотя я давно уже всем здесь надоел своим занудством…

В кафе я сел за соседний столик, но Дженни сделала мне страшные глаза и жестом приказала повернуться спиной. Я пересел, открыл лэптоп и включил веб-камеру, так что дальнейшая сцена разворачивалась передо мной уже на экране. Хотя и в сопровождении живой речи, поскольку профессор сел прямо у меня за спиной.

Ади Исчадьев (настоящую фамилию профессора мне запомнить так и не удалось, а эта как-то сразу прижилась у нас с Дженни) оказался средних лет коротышкой в потертых джинсах и дорогой хлопковой рубашке навыпуск. Черная кипа, прикрывала надвигающуюся лысину, завершая архитектурный ансамбль из длинной квадратной бороды и очков в тяжелой темной оправе. В совокупности с низким голосом и не предполагающей возражений интонацией это создавало ощущение значимости их носителя, в вертикальном положении едва достигавшего Дженни до плеча.

– Я внимательно прочитал вашу работу, мисс Саймон, это действительно фундаментальный труд, вы провели огромное исследование, привлекли множество материала, в том числе и специального, неизвестного широкой публике. Отдельной оценки заслуживает уровень владения языком, ведь вы, насколько мне известно, учились не в России.

– Тут не много моей заслуги, профессор. Йельский университет всегда известен своей славистикой.

Волнуется.

– Знаю, знаю. Все лучшее – Йелю! Серебряный век у вас читал Томас Венцлова, если не ошибаюсь? В свое время меня с ним знакомил Иосиф Бродский. Можно просто Ади.

Дженни выдавила из себя улыбку и разворошила волосы. Очень волнуется. Встать бы сейчас и дать ему кулаком по кумполу. Мэтр! С кепкой.

– Вместе с тем, общие выводы, к которым вы пытаетесь привести, представляются мне весьма спорными, чтобы не сказать полярно противоречащими реальной ситуации. Вы утверждаете, что волна ненормативной лексики, захлестнувшая русскую литературу в 90-е годы, свидетельствует о раскрепощении культуры, освободившейся от цензурных ограничений, о внутреннем стремлении к свободе самовыражения. О стремлении, получившем, наконец, выход у творческой интеллигенции и поддержанном читающей публикой. Но это в корне противоречит самой природе русской ненормативной лексики, традициям ее использования и социально-политическим условиям ее формирования.

– Мне казалось, именно из социально-политических условий я и вытекаю свои заключения о ее применении.

– Ни в коей мере. Вы проигнорировали одно весьма существенное обстоятельство, мисс Саймон. Проблема в том, что в русском языке нет и, видимо, никогда не было интимной лексики как таковой. Подавляющее большинство слов, определяющих те или иные сексуальные понятия, объекты или действия, имеют в первую очередь карательно-ругательную функцию и уже только потом собственно сексуальную. Это делает проблематичным их употребление в той сфере, для которой они, казалось бы, и предназначены, и в которой их используют другие языки. В России, если индивидуум представляет секс не как наказание для партнера, он должен стать немым. Или придумать собственный язык, построенный на эвфемизмах, то есть решительно отказаться от существующего, но не совместимого с его мировоззрением лингвистического инструментария. Наивно было бы обвинять в этом только советский тоталитаризм – этот феномен сложился на более ранних этапах формирования современного русского языка. Но совершенно очевидным представляется стремление российской власти использовать язык как инструмент подавления личности. Проявляясь как орудие насилия в интимной сфере, русский мат возвращается в бытовую речь именно в этом качестве и используется там для обозначения отношений, укрепляющих вертикаль власти. Начальник ставит раком подчиненного отнюдь не для того, чтобы доставить ему удовольствие, это ему даже в голову не придет, – а чтобы утвердить свое доминирующее положение в производственных отношениях. А что, собственно, плохого в том, чтобы вас поставили раком?

– Простите? – вскинулась Дженни.

– Я только продемонстрировал вам актуальность приведенных мною тезисов, использовав в нашем разговоре это достаточно вегетарианское словосочетание. В вашей продвинутой стране оно, наверное, могло бы стать основанием для судебного иска.

– Ваша страна в этой сфере гораздо ближе к России.

– Да, у нас правовое сознание еще не достигло таких высот, как в США. Хотя, если бы мне довелось выступать на стороне феминистских движений, я предложил бы бороться как раз за право женщины на сексуальное домогательство. Но вернемся к вашей диссертации. Я мог бы привести еще десятки примеров, но, думаю, в этом нет необходимости. Все вышесказанное свидетельствует о том, что этот большой взрыв в русской литературе 90-х, выражает не стремление общества к свободе, но ровно наоборот – попытку освобожденного раба, которому теперь все позволено, совершить насилие над тем, кто находится ниже него в предлагаемой иерархии, сиречь над читателем. В российской истории – и не только в истории литературы – вы найдете множество примеров, подтверждающих это положение. К сожалению, ваши выводы основаны в большей степени на вере в человека и в его стремление к свободе, что, в общем, свойственно культуре общества, в котором вы выросли, милая Дженни, но, согласитесь, это далеко не столь характерно для общества российского.

Он допил кофе и поставил чашку на блюдце.

– Можно, конечно, закрыть глаза на высказанные мною соображения. В конце концов, ваша точка зрения (пауза) при определенных условиях тоже имеет право на существование. Готов вернуться к этому разговору. Я буду на кафедре… впрочем, может быть, встретимся у меня дома, если вы не возражаете – во время каникул я стараюсь как можно реже бывать в университете. Вот здесь, на визитной карточке, позвоните. Не вставайте, пожалуйста. Кофе за счет кафедры, у меня здесь абонемент.

– Можно, я ничего не буду говорить, – сказал я, перебравшись к ней за столик, когда профессор скрылся из виду.

– По-твоему, я должна с ним переспать?

– По-моему?! Неожиданный вывод. По-моему, ты не должна спать ни с кем, кроме меня. Извини за нетрадиционный подход.

Дженни намотала на палец рыжий локон и задумчиво посмотрела на часы над барной стойкой.

Пятнадцать ноль три. Тебе пора к черту.

 

Марк Галесник


Книгу можно купить здесь: 

https://www.ebooksbylanguage.com/ru/ebook/пророков-48/ .
.

Подпишитесь на ежедневный дайджест от «Континента»

Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.