Опа

Именно Опá, а не «Опа!»! Так говорят во всех тюркских языках, в том числе и татарском, а Опа, она же Эмма Радиковна Усманова, была этнической татаркой из Казани, но жила и работала в Караганде… Само слово «опа» кажется переводится как «тётя», но и означает также и «старшая в семье, в доме», я так понял… Т.е. рука дающая и рука, одновременно карающая, какой Опа вообщем-то и была… Добрейшей души человек… Но если надо – настырный, строгий, умеющий и управлять, и заставлять…Наорать могла!!! Ой, как могла!!!!

Опять вопрос, как я туда попал… А именно в Лисаковскую экспедицию… Это вообще загадочная история… Иду я в МГУ по длинному коридору в «почвенный сапог» и встречаю своего старого кореша Сергея, почвоведа, который, меня, на свою беду, туда, на почвенный факультет и пристроил… Он шёл с дамой восточного вида, одетой слегка экзотично… Здрасте – здрасте! Это Эмма, эта Лёша… Вот, Лёша, ты не хочешь в Казахстан свой любимый съездить с археологами? А это был 1998 год… А куда, спрашиваю? Да в Лисаковск… Тут у меня начинается сердцебиение, ибо я в 1985 и 1986 годах как раз в тех краях и работал с бокситчиками,  и в город Лисаковск заезжал…

Да, хочу, что и как… В общем, мы как-то быстро договорись, а Сергей моментально испарился, по своему обыкновению…

Оказывается Опе срочно понадобился….. почвовед!!! Как я уже писал, было время, когда на почвоведов археологи вели настоящую охоту, их любыми способами заманивали в экспедиции, видя в них панацею от разрешения всех научных проблем археологии… Вообщем в каждой уважающей себя археологической экспедиции должен был быть почвовед… Желательно из Москвы… Потом звать перестали… По определённым причинам, о которых тоже я уже говорил…

В общем, мы с Опой сговорились… Мне был дан адрес и телефон, сообщить о приезде, обещание оплатить дорогу туда и обратно, кормежка, ну а остальное тогда меня мало интересовало… Меркантильность пришла потом… Со временем и защитой кандидатской в 2003 году…

Я! Еду! В Казахстан!!! Я там не был лет 5 и успел соскучиться… Почему… Ну об этом написано в мой книге «Записки научного бродяги»… Люблю я степи, простор и сопки, солнце, ветер и звездное небо, запах полыни и запах степи…

Поезд Москва…– не помню… Через Челябинск, Троицк… Кстати об этих двух городах. Та сказать – антиподах… Вообще Челябинск, ранее башкирское урочище Шеляба или Челяба, был захудалым городишкой аж до строительства Транссиба, а Троицк, наоборот, довольно большим, торговым городом, крупно торговал пшеницей, через него шли пути в Казахстан и Среднюю Азию, да и вообще он был крепостью на границе «диких степей». Но Троицку не повезло… Транссиб прошел через «Шелябу», ставшей огромным Челябинском, а Троицк заглох, усох, и превратился в маленький провинциальный городишко… Сейчас это граница с «братским» Казахстаном, и там даже стоит пограничный столб… На центральной площади.

Итак Троицк, станция Золотая Сопка и… Казахстан… Погранцы прошли, «внимательно» не замечая никого, и далее – Кустанай, после чего приличный поезд превратился в пригородную электричку Москва-Серпухов в период дачного сезона… Сидели, стояли, висели… Хорошо мне оставалось ехать не так далеко, до станции Железорудный, он же город Рудный… А там встречали… Я ещё из Москвы позвонил и сообщил, когда я выезжаю…

Как оказалось, приехал я не один… Из поезда выпала ещё группа с рюкзаками… Немного полненький, крепенький мужичок хмуро-начальственного вида, худенькая дама, я так понял его жена, чернявый молодой парень, татарского вида здоровый мужик в очках и весьма своеобразный светло-бородатый и светловолосый парень, эдакого «типично русского вида»… Или западно-украинского. Нас встретили на двух машинах, упаковали, усадили и повезли в Лисаковск…

Общага… Ох уж эти общаги…  Опа и её экспедиция базировалась в этой общаге какого-то ПТУ давно, каждое лето, была кухня, повариха, завтрак, ужин, обед и прочее…

Народу было не очень много, человек 15, но такой пестроты типажей и городов, мне, пожалуй, ни до, ни после, видеть у археологов не удавалось… Москва, Уфа, Караганда, Кустанай, и ещё кто-то откуда-то… Интернационал – русские, казахи, татары, украинцы… Кого там только не было! Там толклась куча людей и из самого Лисаковска,  в котором Опа создала археологический музей!!!

Все эти люди появлялись у Опы и исчезали, и иногда так часто, что я не успевал запоминать, не то что имена, а даже лица… Но все были веселы, быстро знакомились, не конфликтовали, были сплочены, довольны и главное – работали! Ну а вечером – пьянствовали… Как обычно… Об этом чуть позже…

И ещё… Грустно это, но с Опой была её младшая сестра, инвалид детства… Смотреть было и печально и немного необычно, но с другой стороны она имела контакт с людьми и не сидела дома, как другие инвалиды с её болезнью… Опа очень её любила, всегда брала с собой летом в экспедицию, и никто не знает, сколько стоило ей сил и нервов и всё организовывать, и находить неведомо где людей, и руководить экспедицией, следить и ухаживать за практически беспомощной сестрой, возить ее из Казани и обратно… В общем, Опа и есть Опа!!! Сколько лет её не видел, а до сих пор самые светлые воспоминания… Не было у неё не семьи, не детей, а только работа и работа, любимая археология и этнография, больная сестра, да старые родители в Казани, за которыми она ещё умудрялась как-то присматривать… Да ещё и разъезжала по разным конференциям, экспедициям и забиралась черт знает куда…

Вообще Лисаковск и Лисаковская экспедиция для Опы было всё – всю душу, всю свою неуёмную энергию она вкладывала последние лет 10, а может и больше, именно в эти раскопы, знала половину города, и хорошо, что у власти там стояли понимающие немцы, мэром города был Александр Рау, который ей чем мог, помогал.

А сама экспедиция… О, это было весьма пестрое сборище… Всех я и не упомню, вот ребят из Уфы – да, и жили мы в одной комнате (Кимыч, то самый хмуро-начальственный, с Яной отдельно), и бухали вместе, и с некоторыми из них я потом где-то когда-то и пересекался…

Кимыч был как бы их начальник, вечно гонявший чернявого студента Лёшу, который вечно норовил надраться «в хлам», его (Кимыча) жена Яна тщательно опекала Кимыча.

Радик, тот самый здоровенный татарин (к сожалению, как я потом узнал, трагически закончивший свои дни) – профессиональный фотограф… И, конечно, ещё Лёша, антрополог, сейчас один из немногих в России, да и в мире, умеющих по черепу восстанавливать лик человека. Тогда он был, кажется, ещё студентом… Потом ещё приехал какой-то мужик, чей-то друг, как я понял, инкассатор и нумизмат (редкое сочетание!), тоже из Уфы, покопать… Ну и выпить… Как же без этого…

Вообще есть такой короткий анекдот… Собрались как-то два археолога выпить… Пошли в магазин, стоят рассуждают: «Ну, сколько будем брать три или четыре (имеется в виду, бутылки)?». «Давай возьмем пять, вдруг останется!».

Следующий уникальный персонаж – это Лёша-Москвич, или Малыш, как его именовала Опа… Это вообще отдельный рассказ… Эта феноменальная во всех отношениях личность была известна, кажется всем археологам России… Учился на географическом и историческом факультетах МГУ, отовсюду был выгнан за неуспеваемость, и я так понял, был близок к «осколкам» московских хиппи.

Кочевал месяцами по археологическим экспедициям, занимался вроде как бронзой и знаний в археологии у него было не меньше чем у профессионалов и корифеев сей смутной науки… У Опы он рисовал карты, и соответственно занимался нивелировкой и теодолитной съемкой… Как говорится – профессия иногда откладывает свой отпечаток на человека. Лёша-Москвич-Малыш внешне и напоминал сложенную треногу теодолита…

Почти двухметрового роста, худой, длинный, с копной длинных спутанных светлых волос и такой же бородой. Бродяга из бродяг, какие тогда, да и сейчас, остались, наверное, лишь в археологии. Я потом с ним пересекался в Москве, он работал то в WWF, то года два не вылезал из Хакасии, составляя археологическую карту, потом работал у Векслера… Последний раз я его видел в 2004 году, когда «контора Векслера» копала сгоревший Манеж… Где он сейчас – увы, и, к сожалению, не знаю. Я вообще очень легко терял (да и теряю) людей… И потом очень жалел (и жалею), что не находил их снова…

Из Москвы прикатила ещё одна почвоведка, уже «профессиональная и хроническая», Марина, из Почвенного института… Я так понял, её также пристроил тот самый мой кореш Сергей… У него вообще была тенденция всех и везде пристраивать… Он очень любил создавать «команды»… При этом самого его разыскать было сложно… Ладно, разговор не о нём…

Через пару дней меня спросили, причём конкретно: «А какого… она выпендривается?». Какие слова там были, на самом деле, понятно. Она умудрилась за пару дней поссорится с половиной мирного населения экспедиции, обхамила Кимыча с Яной, строила глазки Малышу и даже пошла с ним гулять как-то вечером в степь… После чего стала ещё более злая… А я что мог сказать??? Московские снобы они и есть московские снобы, а уж почвоведы тем более… В общем – «не вписалась», и хотя хотела там провести там чуть ли не месяц, уехала через неделею, поругавшись ещё и со мной… Уникальный человек… Ну я тогда сказал ребятам-уфимцам, то что думал… Ей, впрочем тоже… Мне за неё было стыдно… Как и за Москву…

Теперь о главном… Пьянки у Опы не то что были запрещены, но она их не разрешала (без неё!!!), ну там приезд-отъезд, это ладно, но как говориться всё хорошо в меру и после 9 вечера Опа всех гнала спать, народ типа уходил, дожидался пока она уснёт, а потом приходил на кухню и там бухал, или занимался тем же самым по комнатам, обычно собираясь в нашей… Тем более в 9 или 10 вечера общага закрывалась на ключ и выйти из неё можно было только через окно… Точнее, через форточку на кухне… Что и делали… Обычно «за бухлом» посылали кого-то из Лёш – либо антрополога, либо студента – они могли в эту форточку пролезть. Кимыч, на правах начальника и солидного, женатого человека, в пьянках принимал участие редко, в отличие от остальных, которые «бухали конкретно». Там была такая водка «Полтинник», местного лисаковского производства, как раз 50 градусов… Пойло отвратительное… Её, родимую и кушали, закусывая сухим «дошираком» или просто запивая водой… Помню, чернявый студент Лёша, как-то утром, держась за лопату и описывая около неё круги, и будучи, несмотря на загар, какого-то странного синюшного цвета, трагически прошептал: «Всё, пора бросать пить…». Впрочем вечером, он про это, судя, по всему забыл… Кимыч, чьим студеном этот Лёша и был, постоянно вправлял ему мозги за пьянку… Правда, безрезультатно…

Утром Опе жаловались на пьянки, он устраивала разнос, орала и гнала всех на работу. На раскоп приходила в широченной юбке и под здоровенным зонтиком – 20 лет работы на жаре, в степях и пустынях, дали о себе знать, и её организм палящее солнце Казахстана выдерживал уже плохо……

Помню еще один персонаж… Я его окрестил «Гномом»… Внешность у него была у правда гномоподобная – маленького роста, с огромной бородищей, и в очках… Он приехал из Москвы с молодой девицей, лет 20, студенткой (а ему-то так было – да за тридцать уже далеко), и жутко её ко всем ревновал, так как девица, я так понял, готова был «прошвырнуться» по степи или полутемным коридорам общаги с любым желающим… Стоило кому-либо с ней заговорить, тут же, как чертик из табакерки, появлялся этот самый «Гном» и моментально её уводил, злобно зыркая глазками из-под очков… На раскопе, (да и вообще) он не отпускал её от себя далее, чем на три  метра. Вот не знаю насчет туалета, кажется, тоже сопровождал… Несколько раз я «проводил эксперимент», уводя эту девицу в сторону, типа «поговорить», но «Гном» моментально оказывался рядом… Мне даже, то ли Кимыч, то ли Радик сделал замечание, что я мол, «издеваюсь над человеком…».

Как-то это «Гном» склеил здоровенный горшок (да, копали там андроновскую культуру, славящуюся своими сосудами и керамикой, и поселение и курганы, и вся степь была конкретно перерыта) и как-то раз, весь вечер бегал в обнимку с этим горшком по длинному коридору общаги… Туда – сюда, туда – сюда… Почему – не знаю.. Вот запомнилось… Я же говорю – бредень и он есть бредень…

Ещё там были два молодых парня, лет по 17-18 (один кажется был двоюродный брат Опы), под общим названием «шахтеры»… Прозвище их вполне оправдывало, копали они отменно… Ночью пили, днём копали… Как только объявлялся обязательный десятиминутный перерыв после 50 минут работы (а у археологов это строго), они замертво падали у раскопа и засыпали, но «по первому звонку», вскакивали и снова копали как черти, несмотря на «всенощную» и 45-градусную жару… И грунт… Это вам не песок и даже не суглинок, а мощные, твердые как камень и к тому же вязкие солонцы…

Еще смутно помню казашку Галею и Германа, кажется из Кустаная, который за ней ухаживал… Бредень есть бредень, как я уже говорил…

Потом судьба меня свела с Опой в Оренбурге, потом она приезжала в Москву, немного переписывались по электронке, а потом «потерялись», и я не видел её уже много лет… И я очень скучаю по ней… Таких удивительных людей как она, за многие годы моих скитаний и знакомств, я кажется и не встречал более…

Судьба её так и не сложилась… Ни семьи, ни детей, а человек, который должен был стать её мужем, трагически погиб… Я так слышал…

Археология и этнография – это всё что у неё осталось… И доброта, её удивительная доброта к людям…