Оловянный, деревянный, стеклянный…

Федя: А когда ты у себя на заправке бензин ослиной мочой разбавлял — не был паршивым?
Вася: То бензин, а то — дети!
Из к/ф “Джентльмены удачи”

В районе Кастро, прямо у огромного радужного флага мое такси остановили двое жизнерадостных, коротко стриженых парней в кожаных штанах. Майки с узкими бретельками обнажали рельефную мускулатуру. Держась за руки, парни весело болтали на заднем сиденье и, вертя головами, разглядывали вечерний Сан-Франциско. Время от времени они обращались ко мне, и я, эмигрант с полугодовалым стажем, как мог отвечал им, страдая от скудости своего английского.

— Ты гей? — внезапно спросил один из парней.

— Нет, — ответил я, ощущая себя безнадежно старомодным.

— А ты когда-нибудь пробовал? — не отставал любознательный пассажир.

Вновь получив отрицательный ответ, парни хором воскликнули:

— Так в этом все и дело! Ты просто не представляешь, как это здорово!

С тех пор прошло полтора десятка лет, в моей жизни многое изменилось, но я так и не воспользовался советом жизнерадостных пассажиров. Будучи от природы любопытным и ценя в жизни разнообразие, я все же остался лишь зрителем этой стороны современной реальности, взирающим на нее со своего традиционного гетеросексуального берега.

При этом я так и не согласился с давним своим пассажиром, что “все дело в том, чтобы попробовать”. Это индейца или эскимоса, никогда не знавшего спиртного, можно сделать алкоголиком, дав ему однажды попробовать водки, а с сексуальной ориентацией и даже с самим определением пола все обстоит сложнее. Когда я, как правоверный эмигрант, сменил баранку такси на кресло программиста, мне довелось разрабатывать систему мониторинга в госпитале. Там для ввода данных о поле пациента, существовали четыре опции: “мужской”, “женский”, “другой” и “неизвестный”. Этот набор наглядно отражает реальность: природа-матушка отнюдь не ограничивает себя началами “инь” и “ян”.

Деление на два пола необходимо природе для обеспечения процесса эволюции, для возможности развития и приспособления к меняющимся условиям внешней среды, но развитие это происходит на единой основе, как бы из одного семечка. Достаточно напомнить, что все репродуктивные органы мужчин и женщин гомологичны, то есть подобны друг другу. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, в процессе эволюции возникает огромное число вариаций развития, что и вынуждает ученых-медиков в список полов к “мужскому” и “женскому” добавлять “другой” и “неизвестный”. Понятие пола на поверку оказывается не вполне детерминированным, смазанным. То же происходит и с сексуальной ориентацией человека — она бесконечно разнообразна.

Гуру сексологии профессор Кон в книге “Лики и маски однополой любви” делает вывод о невозможности жесткого бинарного деления людей на гетеро- и гомосексуалов, о вариативности и пластичности самого явления гомосексуальности. Человеческое либидо, как движущая сила эволюции, неудержимо, словно трава, пробивающая асфальт, выражается иногда в самых причудливых формах.

Такой подход, казалось бы, усложняет понимание проблемы, но стоит ли вообще воспринимать гомосексуализм как проблему? Гораздо разумнее смотреть на него как на природную данность, не пытаясь втиснуть в прокрустово ложе идеологических, религиозных или каких-либо других догм.

Понятие нормы, тем не менее, существует, поскольку доля людей с “природной” гомосексуальностью составляет лишь 3-5%. Разумеется это не означает права большинства навязывать меньшинству свой образ жизни. Любая дискриминация — зло, и именно на это обстоятельство напирают сторонники однополых браков.

К слову сказать, лично у меня всегда вызывало удивление настойчивое желание многих однополых пар непременно зарегистрировать свои отношения. Ведь сегодня и традиционные пары не торопятся в загс, а живут себе спокойно годами и десятилетиями “без штампа в паспорте”, растят детей, строят планы на будущее. Но нам говорят — мы требуем равенства, почему вам можно, а нам нельзя? И мы демократично соглашаемся: да, вроде бы можно, ведь все мы люди. Однако, увлечение формальным “равенством” может сыграть злую шутку с тем, кто его добивается. Достаточно вспомнить феминизм — исчерпавшее себя сегодня движение женщин, отстаивающих свое кровное право быть такими же, как мужчины, невзирая на очевидные конструктивные различия. Главным его результатом стало целое поколение мужчин, испуганно шарахающихся, как черт от ладана, от воинственных дам, находящихся “в своем праве”.

Нельзя забывать, что есть вещи, в которых равенство недостижимо по определению. Равенство прав не означает идентичности их обладателей. В самом деле, ну не будут же сами геи и лесбиянки утверждать, что они ничем не отличаются от остальных людей. Различия есть, они существенны и очевидны: психофизические, психологические, ментальные и т.п.

А раз различия существуют, то почему же все непременно у всех должно быть одинаковым? Я не отношусь к тем, кто с пеной у рта отстаивает “святость брака”, настаивает на том, что семья — это союз мужчины и женщины (хотя это правда). У меня лишь невольно возникает ощущение пародийности происходящего. В самом деле, путаница понятий “муж” и “жена”, две фаты или два фрака на свадебной церемонии порой вызывают чувство веселого недоумения, которое всегда возникает, когда люди делают то, что им диктуют не их чувства, а стремление соблюсти некую проформу, поднять уровень легитимности своих отношений, демонстрируя их публично и скрепляя официальным документом. Все это, на мой взгляд, лишь принижает (а порой — опошляет) истинные чувства любви, страсти, верности, преданности, которые возникают между людьми одного пола с ничуть не меньшей силой, чем в традиционных парах. Но, как известно, если нельзя, но очень хочется, то — можно. Однополые браки стали обыденным явлением во многих странах мира, и процесс этот продолжается, что одни считают торжеством толерантности и демократии, а другие — окончательные падением нравов и предвестием конца света.

На мой взгляд, эта проблема отражает общий тренд мировых изменений последних десятилетий. Мир глобализуется, информационное пространство становится единым, одно за другим уходят в прошлое многие табу. Общество не то что бы демократизируется (демократия — это гибкая, но все же устойчивая система с определенной степенью свободы и набором ограничений), оно постепенно утрачивает внутренний каркас, становится бесструктурным. Власти, в погоне за избирателем, поддерживают любые социальные группы. Если бы Барак Обама или Франсуа Олланд не учитывали требования гомосексуалов, то сейчас в США и Франции были бы другие президенты. Даже католическая церковь, забыв о сотнях сожженных в средние века содомитов, сегодня услужливо их венчает, всеми силами стремясь сохранить свое влияние во всех слоях общества.

В общем, сегодня они женятся. Несмотря на непрекращающиеся дебаты и яростные протесты сотен тысяч демонстрантов, исповедующих традиционные ценности. Если в шестидесятые годы прошлого века произошла сексуальная революция, то сейчас происходит гомосексуальная. В шестидесятые (а еще раньше — в 1910-20е) тоже многие считали, что мир катится в пропасть, но дело кончилось лишь десакрализацией межполовых отношений, разрушением всяческих запретов в этой сфере и, как следствие, “бэби-бумом”. Затем наступило что-то вроде похмелья, и волна революционного промискуитета сошла на нет. Довершило дело появление СПИДа, отрезвившего многих.

В нынешней, “гомосексуальной” революции меньше искреннего, безоглядного энтузиазма, больше расчета, больше политики. Революционный порыв в ней во многом заменен стремлением следовать некоей моде. Однако как известно, ни одна мода не вечна, а стало быть пройдет и эта. В том смысле, что, добившись права официально регистрировать свои отношения, геи и лесбиянки вряд ли будут массово им пользоваться. А главное, исчезнет новизна проблемы, притупится ее острота, сообщения на эту тему уйдут с первых полос газет, а протестующие перестанут выходить на улицы. Все так. Однако есть одно немаловажное “но”. Новая революция тоже пытается на свой лад породить некий “бэби-бум”. Но уже не из рожденных детей, а из усыновленных гомосексуальными супругами. И здесь, на мой взгляд, веселое недоумение заканчивается, поскольку очевидным образом пересекается красная черта. Добродушно взирать на другой берег уже не получается.

Красная черта формулируется так: геи и лесбиянки, как и все остальные люди, вправе сами решать как им жить и в какие добровольные союзы вступать. Но картина мгновенно меняется, когда в дело вовлекаются дети. Я отлично понимаю, что многие гомосексуалы испытывают ничуть не меньшее желание стать родителями, чем люди с традиционной сексуальной ориентацией. Допускаю, что невозможность иметь собственных детей для них — личная драма. Однако это еще не повод превращать в драму судьбу усыновленных детей. Мне приходилось слышать, что дети, выросшие в однополых семьях, имеют те же шансы стать гомосексуалистами, что и все остальные. Эти данные не кажутся мне достоверными. Во-первых, однополые семьи появились сравнительно недавно, большинство детей в них еще не достигли зрелого возраста, и я сомневаюсь, что кто-то уже успел провести серьезное статистическое исследование на эту тему. А во-вторых, дело не только в будущей сексуальной ориентации ребенка, дело в его психике, столь восприимчивой ко всему, что его окружает в детстве.

Повторюсь, понятие нормы существует, пусть хотя бы как статистического большинства. Разумеется, и исключения имеют права на существование. Но жизнь так устроена, что правила все же первичны, а исключения вторичны; не будь правил, из чего исключались бы исключения? Еще в школе мы сначала узнаем, что прилагательные с суффиксами -ян пишутся с одной буквой “н”, а уже потом выясняется, что в три слова: “оловянный”, деревянный”, “стеклянный” в виде исключения добавляется еще одна “н”. Для чего добавляется? Да бог его знает, так получилось, что теперь об этом говорить…

Так почему же дети должны искусственно помещаться в условия, в которых исключение превалирует над правилом? Конечно, мы любим детей независимо от того, какими они, возможно, станут, но все же желаем им вырасти нормальными, как бы банально это ни звучало.

Я понимаю, что, разрешив однополые браки, юридически сложно запретить усыновление детей в однополых семьях. Однако разбирать юридические коллизии — не моя задача. Я точно знаю одно: была бы воля большинства, а юридическая форма сыщется. Кажется, это и есть демократия, которой мы так гордимся.

Антон ГЕЙН