О тщеславии и вранье

Ответ с переходом на личности

Сергей Адамович Ковалёв не нуждается ни в каком представлении. Достаточно напомнить, что он был близким другом Андрея Дмитриевича Сахарова и его соратником по правозащитному движению. Но… Вот Ковалёв сам пишет о том, что выросло «поколение, не умеющее видеть никакой другой политики, кроме real politik, ровным счетом ничего не знающее о своей истории и своих предшественниках, а возможно, и не стремящееся узнать». Так вот для не знающих, но все же стремящихся узнать — несколько рэперных точек биографии Сергея Адамовича.

В 1954 году окончил биофак МГУ. Биофизик. В 1964-м получил ученую степень кандидата биологических наук, боролся с «учением Лысенко», защищая генетику. С 1968 года — активный участник правозащитного движения в СССР, один из ведущих авторов и распространителей «Хроники текущих событий» — машинописного информационного бюллетеня советских правозащитников.

В конце 1974 года Ковалёв был арестован по обвинению в «антисоветской агитации и пропаганде». В декабре 1975 года суд приговорил его к 7 годам лишения свободы и 3 годам ссылки. Срок отбывал в колонии строгого режима «Пермь-36» и в Чистопольской тюрьме, в ссылку был отправлен в Магаданскую область.

В декабре 1989 года по рекомендации Андрея Дмитриевича Сахарова Ковалёв выдвинул свою кандидатуру и на выборах и в марте 1990 года был избран народным депутатом РСФСР. В 1990—1993 годы — член Верховного Совета РСФСР, председатель парламентского Комитета по правам человека. Ковалёв был одним из авторов Декларации прав человека и гражданина, принятой в январе 1991 года. Комитет по правам человека под его председательством провел через Верховный Совет Закон «О реабилитации жертв политических репрессий» (1991).

В 1993—2003 гг. — депутат Государственной думы. В 1993—1996 гг. — председатель Комиссии по правам человека при президенте Российской Федерации. В январе 1996 года Сергей Ковалёв заявил о своей отставке с поста председателя комиссии, а также выходе из президентского совета. В открытом письме на имя президента Бориса Ельцина Сергей Ковалёв дал развернутую и резко негативную характеристику действий президента Ельцина, писал о том, что тот отошел от политики демократических реформ.

Наверное, про Сергея Адамовича можно сказать, что он бескомпромиссен в отстаивании своих демократических убеждений. Но точнее будет другое слово: честен. Прежде всего — перед собой. И поэтому очень интересно и важно его (почти достоевское!) рассуждение о бывшем соратнике по борьбе Красине, который шел на компромиссы со своей совестью. И вроде бы покаялся (в книжке «Суд»), а сейчас активно занимается самооправданием. И это не смущает поколение «незнающих».

Олег ХЛЕБНИКОВ

О тщеславии и вранье. Ответ с переходом на личности

В 1983 году, в Америке, Виктор Красин^[1] опубликовал небольшую книгу «Суд». Это исповедь, написанная через 10 лет после процесса, нашумевшего на весь мир; исповедь человека, оговорившего себя и очень многих других — единомышленников, знакомых, друзей — и осужденного за антисоветскую агитацию и пропаганду (ст. 70 УК РСФСР, дело № 63 Якира и Красина, выделенное из более общего уголовного дела — № 24). Своими показаниями на следствии и в суде, письмом из тюрьмы, адресованным тем, кто остался на воле, а потом и на пресс-конференции он заодно опорочил гражданскую активность, которая едва зарождалась в СССР. На основе, я бы сказал, исключительно нравственной несовместимости порядочных людей с тоталитарным режимом.

В те поры ходило мнение, что подсудимым могла грозить смертная казнь. К этому серьезнейшему вопросу я не раз обращусь позднее.

Теперь, через 40 уже лет после знаменитого суда, Красин вернулся из эмиграции на родину, кажется, насовсем. Вернулся он отнюдь не в том покаянном настроении, в котором писал в 1983 книгу о суде. Нет, он громит и обличает, учит, требует признать его выдающиеся заслуги и воздать должное. Обо всем этом — его вторая книга и текущая публицистика. Это смешно и страшно. Страшно потому, что тщеславие, овладевающее человеком, имеет подчас очень скверные и непоправимые последствия, прямо задевающие многих. Собственно, пример Виктора Красина 70-х годов свидетельствует именно об этом.

Мне показалось не лишним посмотреть на поучительную историю господина Красина чуть подробнее. А также на то, как воспринимает его нынешнее поколение молодых и не столь уж молодых, честных и рассерженных людей. Поколение, не умеющее видеть никакой другой политики, кроме real politik, ровным счетом ничего не знающее о своей истории и своих предшественниках, а возможно, и не стремящееся узнать. Беда: страну почитают пишущей и читающей. Вот вопрос: хочет ли она хоть о чем-нибудь задуматься?

Естественно, я стану опираться на то, что Красин написал. Ибо каждая рукопись — автопортрет. Посмотрим, что с ним было и что стало.

Слов нет, книга о процессе откровенна. Насколько можно судить, эпизоды следствия и позиции сторон описаны в ней верно. Она пронизана чувством вины, как будто искренним, но, странным образом, не обходится и без намеков на неясные обстоятельства, весьма заметно декорирующие каинову печать.

Вот выразительная просьба о прощении «…у всех, перед кем я так тяжко виноват…». Но четырьмя страницами раньше об этих всех столь же выразительно: «…как это несправедливо: мы (с Якиром. — С.К.) спасли десятки людей от ареста, а они нас позорят. Ну и черт с ними, подлецами. Когда-нибудь поймут, какую жертву мы принесли ради других (!!! — С. К.) …» Спасибо, уже поняли.

Это разговор друзей в СИЗО, перед блатным этапом в блатную ссылку^[2]. Какое, однако же, страстное, слепое, жалкое стремление самооправдаться, ощутить себя людьми, которые нашли-таки приемлемый выход из ловушки, куда загнала судьба! Я не верю, будто этот диалог подельники конструировали специально для прослушки: стилистика не та, да и надобность отпала. Впрочем, автор этого и не утверждает.

Нет, собеседники восприняли логику наставников и, в общем, согласились с ней, как видим. Тогда осталась попытка навязать эту логику бывшим коллегам — другого пути не было. Этим и пошли. Чудо — во время следствия из тюрьмы КГБ мимо почты вылетели письма, прямо касающиеся вмененного обвинения.

Вот хоть письмо Красина на волю, переданное Ире Якир после очной ставки. Опустив сопливую литературщину об осажденной крепости, где за спинами защитников женщины и дети, «Хроника» сухо излагает концепцию автора. Суть ее в том, что государство вправе защищаться; что «демократическое движение», пошедшее по неверному пути, проиграло. Спасение людей от репрессий осуществимо теперь только путем всеобщего содействия следствию. Ради этого коллективного спасения «Красин призывает преодолеть психологический барьер и давать откровенные показания не только о своих действиях, но и о действиях других лиц»^[3]. Доносить, в общем.

Помню, как в некоторых компаниях, на близкой периферии диссидентского движения, серьезно обсуждали эти предложения.

Вот вам и выход (заметьте, еще же и жертвенный, почему-то), вот и причина рассердиться на бывших коллег, не одобривших его и не принявших. Ну а жертвою, наверное, пала честь, что же еще? (Дескать, мы ради вас пожертвовали самым дорогим — честью. Доносили на вас, иными словами.)

Письмо продиктовано не страхом смерти. Это уже время лести и приятельских бесед. Дескать, никто другой, «… а вы — подлинные лидеры». Ну понятно — честность. Ответственность «…за будущее наших товарищей». И чаёк. Всё уже давно идет по накатанной колее. Уже давно прошли 2 месяца, когда давал еще не все показания, а только подтверждал чужие. Позади истерический припадок — ругал жену, Надю Емелькину, за то, что дает показания. А наутро: «Был, как бы, выполнен ритуал, … я доиграл благородную роль до конца. Спектакль окончился, и надо было возвращаться к реальности». А вот и реальность: «Ну что ж, Павел Иванович, Вы победили». Дальше неинтересно. В моем следственном деле 4 тома из 30 называются «Протокол осмотра следственного дела № 63 Якира и Красина». Фактические сведения, упомянутые в «Протоколе», квалифицированы как злонамеренные измышления, а причастные к ним лица — клеветники.

Я упомянут там раз 10, может, даже 20, не считал. <…>. Томам же надлежало всею тяжестью содержащейся в них лжи раздавить отщепенца, сокрушить антисоветчину. Их можно перекладывать из дела в дело. Только не КОВАЛЁВ, а всякий раз другую фамилию подчеркивать карандашом.

Вопреки утверждениям Красина, ясно видно, что не угроза расстрела оказалась толчком к падению. Полноте, какая казнь! Без угроз и задолго до ареста он вступил в торг с КГБ. В 1970 г., в ссылке, он обещал следователю прекратить свою правозащитную деятельность, если его вернут в Москву. «Я готов дать такие заверения, но только устно». Интересное условие! От кого-то, значит, это соглашение надлежало скрыть. От кого бы это?

Странно, там же в Сибири, примерно в то же время, Виктор Александрович надиктовал на магнитофон: «В этот трудный час судьба возложила на меня тяжелое бремя руководства демократическим движением»^[4].

Каков, однако, диапазон! Сколь широк человек!

Вдруг отпустили из ссылки на 3 года раньше! Здесь я согласен с автором: неразрешимая загадка. Впрочем, может, просто щедро поощрили столь выраженную коммерческую жилку, в предвидении будущих торгов? <…>

Между тем со «своими» вел себя наш герой вовсе странно. «Со временем ставить подписи за других превратилось в некий штамп… Люди узнавали, что они подписали его (документ. — С. К), не содержания». Согласованный текст Инициативной Группы об аресте Якира Красин переделал и отдал корам (корреспондентам иностранных изданий) совершенно иной, новый, но подписи оставил прежние.

Что делишки с КГБ, что высокомерное мошенничество с именами друзей в 1983 г. автор категорически не одобряет.

В 1970 —1972 гг., однако, и то и другое уверенно полагал вполне приемлемым: «…торгуюсь за свой счет… настолько был уверен в своей правоте, что даже не скрывал этого от друзей»…; от их неодобрения «…только отмахивался. Это моё дело…». Кто были эти друзья, могу только догадываться.

Надя плакала, вспоминает Красин: «Как тебе не стыдно? Как ты можешь?» Но, как говорится, не ведал, что творит.

Грехопадение (свой «слом») Красин упрямо связывает с боязнью казни. А мелкое вранье своим, гешефты с ЧК? Нехорошо, да ведь кто без греха? Но стратегам из ГБ трусы не интересны, им важны ловчилы. Эти дорожат знанием, извлекая из него калым, а трус боится лишнего знания.

Вернувшись в Москву, Красин занялся обустройством. Вестимо, на рынке.

Что ж, с таким товаром, как тяжелое бремя судьбы, на рынок выйти не стыдно. Торговля складывалась успешно. Помог жене, отторговав ссылку, вместо тюрьмы, и вот уже имел в 1972 предварительное согласие на семейную эмиграцию. И вдруг отъезд поменяли на арест. Тоже очень сильный оперативный ход, конечно.

Вот только тут и начались угрозы. Впрочем, на 10-й день, когда только еще предъявили обвинение, написавши, что не признает вины и не будет давать показания, «… неожиданно для себя приписал, что устал сидеть по тюрьмам… и что, если меня выпустят… я обязуюсь прекратить участие в правозащитном движении». А затем, под диктовку следователя, приписал еще заявление о выходе из Инициативной группы^[5]. Разумеется, тоже неожиданно для себя.

Конечно, самый важный сюжет печальной истории — угроза расстрела. Отнесемся к этому серьезно. Тут-то и вопрос: спасал жизнь или сторговался, т.е. получил примерно год блатной калининской ссылки за услуги.

До самого конца повествования о суде автор, естественно, говорит об угрозе казни. Естественно, потому что сам он очень хочет верить в угрозу. Ибо это в любом случае смягчает терзания совести: велика ли опасность для жизни, или это только кажется, придумывается, ее и вовсе нет? У такой веры есть еще одно большое психологическое преимущество. Человек, оказавшийся в этом ужасном положении (т.е. в самом деле пошедший на предательство, сохраняя жизнь) признаётся в слабости и просит прощения. Больше ничего. Но каждый понимает, что происходит молчаливый разговор с теми, кого оговорил: «Я был под вышаком. Увы, не выдержал, сдался. А вы тоже были под вышаком? Нет? Тогда почему вы судите меня?» Убийственный аргумент, что ж тут скажешь. Его надлежит обсуждать ясно и непредвзято.

Сведения о том, что Якир и Красин дают показания, да и о расстрельной версии, распространились довольно скоро — думаю, не без ведома оперслужб. Должен сказать, однако, что я не припомню никого, кто верил бы тогда в возможность смертной казни в этом деле. Пожалуй, такая угроза в то время была бы крайне неправдоподобна.

В зонах, где мы сидели, 64-я статья в разы преобладала над 70-й. И всё это преимущественно были люди, взятые с оружием в руках, — УПА, «лесные братья», полицаи, советские военнопленные, оказавшиеся в вермахте. Либо те, кого обнаруживали по немецким архивным документам. Дела им шили страшные: участие в расстрелах сотен мирных жителей, сожженные заживо крестьяне партизанских деревень. На яркую раскраску мифов, в общем, не скупились. Но не стреляли же. И «шпионов» не стреляли, в том числе немногих настоящих. Тогда вообще стреляли относительно мало. По грубой прикидке, только и возможной в лагере, 1 расстрел на пятерых — семерых подельников, никак не больше. Так ведь это осколки войны и людоедская политика, обусловленная международными «соображениями» злобной и лживой власти.

Уж что же такое страшное надлежало пришить Красину, что тянуло бы на вышак? Ему ли было не знать всех этих обстоятельств? Мало ли видел он живых «изменников» даже в иные, страшные времена, в сталинских еще зонах?

Нужно, впрочем, отдать должное провокаторскому мастерству Александровского. Разыграл он расстрельный сценарий, судя по воспоминаниям Красина, блестяще. Очень точно понял психологическое состояние Виктора Александровича и построил на песке мнимо убедительную, мнимо логически стройную, мнимо последовательную цепь суждений, кончающуюся вышкой. Центральный пункт, conditio sine qua non, — выделить клиента из общей массы, убедить его в его особости, а дело представить уникальным. Иначе почему же всех в лагерь, а его — стрелять? Да потому, что остальные — наивные дурачки, а он опасный противник власти, враг № 1, сильный и страшный. А ему и так непомерное тщеславие глаза застит, и видит он мир в кривом зеркале. Он и сам мнил себя фельдмаршалом и антикоммунистом, едва ли не единственным. (Уж если об эмоциях, то двое, из каждых трех «солдат», не жаловали коммунизм. Только революцию — еще больше. И кто только не передавал корам документы, подписанные, кстати сказать, подлинными именами.) Честолюбивые фантазии, на беду ему, увели Виктора Александровича за грань действительности.

Я вполне допускаю, что в начале следствия рассуждения Александровского, падавшие на благодатную почву смятенной, взбудораженной психики, могли вызвать ужас. Но вот прошла первая сдача позиций, определились отношения со следствием, и началась привычная торговля, завершившаяся, как мы знаем, весьма немалым барышом.

Да что же это за угроза, которая опирается на столь щедрые призовые? Зачем тут посулы? Хочешь жить, пиши —  что диктуют, отвечай —  что спрашивают. А потом сиди, как все. Не нравится? Ну хозяин — барин; выбирай — стенка всегда на месте. Вот это называется угрозой.

А вместо этого эффектный финал. Сам Андропов пожаловал на свиданку. Дескать, не сомневайтесь, всё будет, что обещали. И очень скоро. Но постепенно и тихонько. Имейте терпение — мы же все-таки КГБ, а не касса взаимопомощи.

Убежден, что ссылка на расстрел — надежный рабочий инструмент самооправдания и обмана. Что уж за страх при этаком гешефте. Коммерция не терпит взбудораженных эмоций.

64-й статьей грозили и другим. Возможно, многим. Короткое время грозили и мне (просто 64-й, не расстрелом). Я смеялся, Истомин смущался.

По-моему, автопортрет у Красина получился. Выпуклый, со всеми жизненными непоследовательностями и противоречиями; неспособный, как бы ни старался художник, что-то скрыть, подкрасить —  словом, облагородить черты персонажа, или наоборот.

Дело совсем не в том, что этому персонажу показалось, будто ему грозит смерть, и он не устоял перед угрозой. Дело в том, что он вообразил, якобы само по себе раскаяние в предательстве достаточно для превращения Савла в Павла и заслуживает восхищения.

Но Савл не искал прощения — он родился заново, иным человеком, противоположным тому, который был прежде. А вот герой, нарисованный Красиным, сетует на недополученные благодарности и составляет черный список лиц, которые, как он считает, подобны ему, но были помилованы молвой.

Уместны ли разборки? Замечу лишь, что приличные люди, допустившие слабость, не ищут, с кем бы ее разделить. Они отвечают за себя. Жаль, что Красина не научили этому еще в самой первой его ходке.

А вот другой портрет, написанный на этот раз профессионалом.

Чуть больше двух месяцев назад Ольга Романова опубликовала в «Новой газете» апологетическую статью о Красине. Начинается простенько и со вкусом: «К нам… пришел красавец». Далее следуют: избранные эпизоды из биографии Виктора Александровича. Отрывок из резолюции Сената США 1978 г., перечисляющей Андрея Сахарова, Александра Солженицына, Петра Якира и Виктора Красина, которые «продемонстрировали гражданское мужество и интеллектуальную честность в защите основных гражданских и политических свобод». Надежда, что и наш сенат когда-нибудь проявит такую же осведомленность (ой не дай-то Бог) о своих гражданах. Соображения Красина о сталинских лагерях и нынешних. Его советы «идущим по политике». Всё.

Ну о советах потом. А пока вопросы, ради которых я, собственно, и сел за компьютер.

Сама-то Ольга Романова знает, о чем пишет? Или не знает? Или знает, но о чем-то умалчивает? Вот, например, упомянутые выше обстоятельства сенсационного процесса Якира и Красина — неужели не интересны обществу «Русь сидящая»? Или они обсуждались, но сочтены были подробностями, излишними для «массового читателя»? Так вот это и есть независимая, культурная журналистика? Ну а что ж редакция?

Дорогой Дмитрий Андреевич, я, конечно, догадываюсь, как важно взаимное доверие в трудной газетной работе. Да, пожалуй, этого подчас недостаточно, как видно хоть из этого примера?

В. Красин вправе посоветовать молодым оппозиционерам только одно: не ведите себя в суде так, как мы с Якиром. Так нет, следует напыщенный список сомнительных рекомендаций (исполнение которых «требует большого мужества»!). Не выходить из камеры, не вставать в суде и прочий вздор, не заслуживающий серьезного разговора. Зачем это печатает «Новая»?

Вот на статью Романовой ответил на «Гранях» А. Подрабинек. На чей-то вкус, его заметка, может, и резковата, но уж точно содержательна и правдива. Вспыхнула короткая (а может, всё еще и тлеющая — сейчас я не слежу) дискуссия в интернете, очень скоро вышедшая за границы приличия. Виктор Александрович, понятно, не меняет амплуа. Он все энергичнее предъявляет злокозненно забытые былые свои заслуги.

Главная из них — ИГ. Первая в стране независимая правозащитная организация. Спокойная, правдивая, стойкая, она приобрела твердую репутацию. Нас не оставляло, однако, чувство, что репутация эта незаслуженна: свербела в памяти бесчестная, хранимая многие годы тайна нашего рождения. Только родителей, чей грех мы покрывали молчанием, этот скелет в шкафу нисколько не беспокоил. Дальнейшая история ИГ сложилась не благодаря им, а вопреки.

Ни один не покинул ИГ по своей воле (см. примеч. 5), кроме «отцов-основателей». Красин пытался ее продать в 1970-м, а продал в 1972-м. Но… упрямо бахвалится тем, чего надлежит стыдиться, — просто фактом ее учреждения. Такого учреждения! Это невозможно понять, это за пределами пристойности и здравого смысла.

Но публикаторам невдомек — они «не в теме». Стыдно.

Что касается полемики в интернете, она обычна.

Половина авторов решительных афористичных высказываний просто не знают, о чем говорят, либо судят категорически, но понаслышке.

Виктор Красин делит нас на хороших («простивших») и плохих («непростивших»). И хочет медаль. Напомню тогдашнее, по горячим следам, заявление ИГ, принятое после жестокой и долгой дискуссии: « <…> 7. Мы протестуем против таких методов воздействия, которые ломают человеческую личность, вынуждают оговаривать свои деяния, деяния своих товарищей, самих себя. Мы отмечаем недопустимые условия ведения следствия.

Длительные сроки заключения в следственных изоляторах-тюрьмах, запрещение свиданий и переписки (за исключением тех случаев, когда это выгодно следствию), отсутствие права пользоваться услугами адвокатов — всё это ставит подследственного в положение полной беззащитности от злоупотреблений следственных органов.

Инициативная Группа…

Т. Великанова, С. Ковалёв, А. Левитин-Краснов, Г. Подъяпольский, Т. Ходорович».

Остро помню, как выругал меня за этот текст Ю.М. Даниэль и как похвалил (когда уж я сидел) мой горячий оппонент в исходном споре о тексте, А.Э. Левитин-Краснов. Верный ли это текст? Вернись я в то время, я и сейчас написал бы то же. Мы не проклинали и не лили слёзы. Мы писали правду — ту правду, которая была нам известна тогда.

Теперь ее существенно дополнил и прокомментировал (ой, не в свою пользу!) В. Красин — своими книгами и текущей публицистикой. Он советует, как вести себя в суде. Я позволю себе посоветовать ему, как вести себя в обществе. Он попал в беду. Неприятную, даже грязную беду, которую сам сконструировал. Навсегда ли поставил он на себе крест? Вовсе нет. Ты рвешься к гражданской активности? Флаг тебе в руки. Только перестань копаться в эпизодах героической биографии. Это только усугубляет неприятности. Делай жизнь заново — спокойно, честно и с раздумьем.

Встречаются, однако, в интернет-спорах и высокие авторитеты.

Ну ладно, В.А. Шендерович, мне кажется, просто возразил Подрабинеку относительно грубости. Может быть, слова «гэбэшная сука», лучше было бы заменить чем-то помягче. Ну не нравятся Виктору Анатольевичу такие выражения. Тем более что каждый струсивший советский гражданин — совсем не обязательно добровольный помощник КГБ.

Но вот Михаил Соколов. Один из лучших ведущих радио «Свобода» всегда подготовлен, отлично владеет каждой обсуждаемой проблемой. В чем же дело, почему, высказываясь о споре Подрабинека с Красиным, он безапелляционно (а, кстати, и бездоказательно) на стороне последнего? Миша, Вы и правда разобрались в обстоятельствах 70-х гг., изучили знаменитый процесс и позднейшую публицистику Красина? Ваша позиция обусловлена знанием или… ну, настроением, что ли?

Заметим, кто только ни поговорил, а «Новая» молчит.

Но вот телеканал «Дождь» отметил годовщину суда 1973 г. профессионально сделанным фильмом Андрея Лошака. Что и говорить, в самом деле, юбилейное кино. Всё верно, гладко и спокойно.

Прежде всего благодаря главному герою. Его короткое выступление фактически состоит в признании вины и в жалобе на 40 лет одиночества. Никаких «… вашу мать», никаких «… очень подло придумано, чтобы опозорить меня…, не гнушаясь откровенной ложью». Никаких разоблачений, претензий, черных списков и возвеличивания своих немеркнущих заслуг. Ну не было честного признания, что за чужой счет покупал не жизнь, а слабую имитацию наказания; но в выбранной стилистике фильма это не смотрелось зияющей дырой.

Соответственно этой стилистике, большинство других выступлений имели скорее эпический характер. По-моему, были и ошибки. В.И. Бахмин сравнил финальную пресс-конференцию с покаянной речью Бухарина. Вряд ли это сравнение корректно. Бухарину навязали признание в действиях, которых просто не было. И отвезли его на расстрел, а не на дачу. Вообще, упоминание здесь сталинских показательных судов просто неуместно.

Л.М. Алексеева сочла, что суд 1973-го знаменовал кризис гражданской активности. Мне кажется, это преувеличение. Число тех, кто готов был публично протестовать против государственного беззакония, падало, но это началось еще до 1973 г. Количество же «сочувствующих» (назовем так тех, кто интересовался правами личности и самиздатом), думаю, росло. Гражданская активность тоже ведь не затухла. Возобновилась (и надолго) «Хроника»^[6]. Злосчастный суд не помешал ведь родиться Хельсинкской группе (1977), в учреждении которой участвовала сама Людмила Михайловна.

(Мне в фильме досталось полторы незначащие фразы. Но это только моя вина. Во время долгого интервью я был слишком разгорячен и потому невнятен. Совсем не попадал в стилистику фильма. Еще вопрос, захотел ли бы я в нее попасть. Так что реплику можно было вовсе исключить.)

Плохо ли, хорошо ли, «Дождь» всё-таки что-то рассказал. А «Новая», выходит, дезинформировала читателей? Ну а вся в целом журналистика, вдумчивая наша, и не пробует ответить на вопрос: что это было в 1973-м? Жестокая трагедия или грязный фарс? Нехорошо. Мы же все-таки читаем вас, слушаем. Ведь это вы для нас, а не мы — для вас.

Сергей КОВАЛЕВ

^[1]Красин, Виктор Александрович (1929), один из видных участников правозащитного движения 60-х. Отец арестован в 1937 г., погиб на Колыме. В 1949 г. Виктор арестован и осужден на 8 лет по ст. 58-10-11. В том же году участвовал в побеге с разоружением конвоя. Получил 10 лет по ст. 58-14. Реабилитирован в 1954 г. Окончил экономический факультет МГУ и аспирантуру. Работал в ЦЭМИ, откуда уволен в 1968 г. по политическим мотивам. В 1969 г. осужден на 5 лет ссылки «за тунеядство». В сентябре 1972-го арестован, ст. 70 УК РСФСР. Под следствием и в суде он и его подельник П.И. Якир признали вину, дали подробные показания. После суда состоялась пресс-конференция. Ее содержание не требует пояснений.

В 1983 г. Красин опубликовал небольшую покаянную книгу «Суд», в 2012-м — «Поединок. Записки антикоммуниста»; Hodgson Press. Книга «Суд» целиком включена в это издание в качестве отдельной самостоятельной части.

Замечу, что части эти нередко различно оценивают одни и те же события или моменты времени.

^[2]По кассации срок заключения Якиру и Красину был снижен с 3 лет до отбытого под следствием. Красин отсидел 13 месяцев. В подмосковную ссылку их отправили легковыми автомобилями. Красина — в Калинин, нынешнюю Тверь. И 3-летнюю ссылку обещали сократить, и сократили. Сослали в октябре 1973-го. В сентябре 1974-го разрешили написать просьбу о помиловании, через месяц помиловали. В феврале 1975-го он эмигрировал в США.

^[3]Эта цитата из письма В. Красина «диссидентскому сообществу» приведена в 29-м вып. ХТС. Несомненно, именно эту фразу он называет «…откровенной ложью, … подло придуманной, чтобы опозорить меня <В.А. Красина> как можно больше…» (Поединок — Записки антикоммуниста; стр. 247). Хочется верить, что, обращаясь к целому ряду лиц через «ё… вашу мать» (там же), г-н Красин не имеет в виду хотя бы «Хронику» — иное было бы уж вовсе неприлично. Что же касается «Алексеевой, Ковалёва, Терновского, Амальрика и Бог знает, кого ещё» (всё там же), список этот — т.е. список лиц, читавших Ваше письмо и 29 вып. ХТС, — неизмеримо шире. Ручаюсь, что оба текста читали и А.Д. Сахаров, и Т.М. Великанова, и П.М. Литвинов, и многие, многие еще. Кто дал Вам право, Виктор Александрович, называть нас лжецами?

^[4] За эту цитату Виктор Александрович на меня крепко обиделся («Поединок…» стр.246-247). Что и говорить, безвкусная патетика. Я тоже был бы недоволен, если бы, не дай Бог, меня угораздило придумать этакое. Но придумали-то Вы. Откуда я это взял? Ума не приложу. Скорее всего, из собственного дела, т.е. из Ваших же 4-х томов в нём. Надо проверить. Впрочем, источник может быть и не один, ибо при полном тождестве смысла фразы, встречались мне и разночтения. Ну, а если бы сбылось самое «постыдное» — мои следователи сообщили мне о горделивых Ваших претензиях? (Это маловероятно, ибо отвезли меня в КГБ не для того, чтобы опорочить Красина, а чтобы посадить Ковалёва.) Что из того? Вы же эту фразу подтверждаете! Вы же упрекаете себя за честолюбие. Ну, так я с Вами согласен. Или Вы ждёте утешений? Что же касается «слушает, что ли, сам себя?», так, разумеется, никакого отношения к реальности этот приём, называемый, кажется, «авторским отвлечением», не имеет. Я старался подчеркнуть им идиотическую нелепость неуклюжего бахвальства. Может, неудачно. Простите.

^[5] «Инициативная Группа по защите прав человека в СССР» (ИГ, 1969). Красин признаёт, что жалобу в ООН о нарушении прав человека в СССР ни один номинальный соавтор (кроме него и Якира) не читал до её передачи корам. Он очень ругает себя — но, конечно, Якир попутал. А Ковалёв лжёт, будто накануне лично он, лично Якиру не давал согласия участвовать и в ИГ, и в жалобе. Но на первой, предварительной, встрече я отсутствовал. Оба предложения я узнал от Тани Великановой. И сказал: жаловаться в ООН я согласен непременно (конечно, прочитав проект); в общем, я одобряю и идею ИГ, но прежде любого решения необходимо её подробно обсудить. Каковы цели и методы организации, её структура, пополнение, будет ли у неё регламент и какой, да мало ли? «Вот завтра всё это и будем обсуждать» — ответила Таня. Завтра же я узнал, что ИГ уже есть, я уже её член, а жалоба уже ушла. Был ли кто ещё в точно таком же положении, не знаю. (Впрочем, по крайней мере, Л.Б.Терновский из 30 поддержавших). Однако, «лжеподписантами» были 13 из15. А представления об ИГ были сомнительны у всех 15. Рад был бы предположить, что некая часть этого безобразия — плод суматохи. Но и тогда вина целиком на инициаторах и только на них. Т.М. Великанова, если бы, даже кому-то передавала моё мнение, ничего не могла перепутать. Всем известны Танина безупречная точность, щепетильность и абсолютная добросовестность. Добровольно вышли из ИГ двое — Красин и Якир. Г.С.Подъяпольский умер. Трое эмигрировали. Остальные 9 пошли по тюрьмам и психушкам. Ещё справка. Я не был на той встрече в 1968г., когда Красин, по его словам, предложил создать организацию (думаю, так и было). Но в 1969 дважды участвовал в горячих обсуждениях этой идеи. Выдвигал её Григоренко. А вот и Красин, и Якир тогда энергично протестовали против этих предложений. Оба раза инициатива генерала была отвергнута Но в начале мая Якир сказал Красину: «..взяли генерала, взяли Илью (Габая). Пришло время осуществить твою любимую идею — создать Комитет» (“Поединок”, стр. 188). Интересно, в какой связи находятся слова «…взяли…» и «…пришло время…»?

^[6] Издание Хроники Текущих Событий (ХТС) было приостановлено в ноябре 1972, т.к. на очной ставке с отцом следователи предупредили Иру Якир, что каждый новый выпуск ХТС будет сопровождаться арестом правозащитника независимо от его причастности к данному выпуску. Перед нами возникла проблема заложников. Но 7 мая 1974г. издание ХТС возобновилось, начиная с пропущенных 28 — 30 выпусков. ХТС регулярно выходила до 1982г.

novayagazeta.ru

.
.
.