О памяти и идее

Пустота бессмыслицы заполняется абсурдом, наделяемым высшим смыслом. К этому привыкаешь, как к норме, и уже не удивляешься. Меня, признаюсь, не удивила и не зацепила вчерашняя инициатива г-на Агеева, директора Института экономических стратегий РАН, предложившего включить 27 миллионов погибших в войне в состав российского электората. В поисках своей духовной и политической уникальности альтернативная цивилизация давно уже не знает границ, это давно уже параллельная реальность, которую многие впускать в себя не хотят, отталкивая ее насмешкой, иронией или обличением, но еще более многие в ней успели обжиться и обрести не ведающее ограничений ощущение свободного творческого полета.

Грустно только, что все это соотносится с войной и победой в ней.

Вот, например, Карен Шахназаров: «Мне нравится, что в основе нашей национальной самоидентификации лежит Победа… В этом смысле Россия абсолютно интуитивно пришла к той самой национальной идее, про которую четверть века все талдычили и которую все искали. Это идея Великого Подвига и Великой Победы».

Как может память о прошлом стать идеей, предполагающей соотнесение прошлого с настоящим и будущим, не поясняется. Наверное, потому, что память призвана заменить настоящее и будущее, придать им ценность, которую иным способом придать не получается.

А вот «Риа Новости» примерно тем же способом превращает национальную память-идею в глобальную. Мол, акция «Бессмертный полк» прошла 9 мая по всему миру, а потому… А потому «в 2016 году Русский мир как идеология впервые перешагнул границы бывшего СССР, и оказалось, что Запад вполне интегрируем в его рамки». И общий вывод: «С нынешнего 9 мая мы имеем полное право понимать Русский мир не как частную идеологию реинтеграции постсоветского пространства, но как новую глобальную идеологию, идущую на смену панамериканизму».

В такой умственной реальности инициатива г-на Агеева выглядит естественной и органичной. Альтернативная цивилизация ищет свой смысл в том, чтобы стать единственной и безальтернативной. И при скудости потребных для того цивилизационных ресурсов находит его в том, чтобы памяти о давнем победном прошлом придать статус национальной идеи, которую, в свою очередь, наделить статусом идеи глобальной. Но благодарная память о мертвых не может сообщить смысл настоящему и предстать в образе будущего. Поэтому очень даже логично мертвых из предшественников превратить в современников ныне живущих, на равных правах разместить их рядом с живыми, для начала предоставив им возможность выбирать депутатов и президентов.

Меня, повторяю, это не удивило. Но вот пишу и ловлю себя на удивлении, что такое не удивляет.

Игорь Клямкин