«Еще раз про любовь» – о фильме Герца Франка «За чертой страха»

Соня Тучинская: «Это ревю написано без малого два года назад. Меня тогда потряс фильм израильского документалиста Герцога Франка о жене Игаля Амира, Ларисе Трембовлер. Я увидела в этой высокохудожественной документалистике не политический триллер, а шекспировского накала историю любви. И именно с этой точки зрения написала об этом последнем шедевре Маэстро. Я ставлю его в блог сегодня, прочитав ошеломляющее инфо о том, что Игалю запрещено участвовать в тюремном миньяне с другими евреями. Несмотря на хлопоты добровольной мученицы – его жены».

Мне повезло. Просто купила билет на Beyond the fear («За чертой страха»), шедшего в рамках сан-францисского Фестиваля Еврейского Кино. Парадоксальным образом, моим израильским друзьям посмотреть фильм своего же израильского режиссера не удалось. В Израиле было два крошечных показа, куда они не поспели. Фильм там травили на тот же гнусный манер, что и его героев, с конечной целью не допустить его в нормальный прокат. Цель была достигнута. Жаль. «За чертой страха» – абсолютный шедевр документалистики, которому к тому же суждено было стать последним творением Герца Франка. Я видела многие его работы, начиная с тех, что сделаны еще в Риге, но этот фильм – итог его духовных усилий и озарений, вершина, к которой он подымался всю свою жизнь. Великий Франк умер, не успев доснять его до конца.

Господи, каких людей Ты приводишь в этот мир… Лариса и Игаль. Но ни одна любовная история ни до ни после не вызвала в Израиле такой общенациональной истерии, как фантастическая история их любви. Кто знает, смягчились бы необрезанные сердца особо ретивых израильтян, доведись им увидеть эту драму мудрыми, любящими глазами еврейского кино-ребе – Герца Франка?

Лариса благородно сдержана и в тоже время детски открыта. Каким-то непостижимым образом это в ней сочетается. Она, как бы опровергая обывательски расхожее мнение, что с ее стороны это был чисто политический жест, рассказывает, что, когда начала писать Игалю в тюрьму, отношения ее с мужем уже оставляли желать лучшего. Вначале ей было просто любопытно, что же за человек – Игаль Амир. Его ждала безоблачная карьера адвоката, а он решился пойти на убийство религиозно почитаемой в Израиле персоны, а значит на то, чтобы быть проклятым своим собственным народом, ради блага которого, как он его понимал, он и поставил на кон свою жизнь и свободу. Если помнить, что Лариса закончила в свое время знаменитую 57-ую московскую школу, известную своими давними диссидентскими традициями, то ничего странного в ее интересе к главному заключенному израильского застенка не обнаружится. Ну, а кроме того, извечное, женское, милосердное – поддержать, утешить страдальца, обреченного на пожизненное без пароля, всеми отверженного парию… В процессе переписки обнаружилось, что их связывает несколько большее, чем близость политических воззрений и общность религиозного мироощущения. Обнаружилось всего лишь навсего то, что ближе человека не может быть в ее жизни.

Но фильм Франка не только о таинстве любви, а о много большем. Он и о тех, по кому рикошетом ударило решение Ларисы стать женой Государственного Преступника номер один. Поведение брошенного мужа, который стоял с Ларисой под хупой еще в далекой Москве, достойно отдельного сюжета. Он и после развода остался их верным другом и преданным помощником. Сопровождал Ларису в то отдаленное узилище в пустыне Негев, в предместье Бер-Шевы, где они держат Игаля. Был на брит-миле их – Ларисы и Игаля – сына. Он (брошенный муж) говорит Франку, что поступок Ларисы ничего общего не имеет с политикой, с правыми и левыми, а вызван только и единственно – любовью. И он это понимает и не смеет судить ее – мать четырех их общих детей.

Но за сверхблагородного альтруиста – первого мужа Ларисы, берут реванш израильтяне. Мужчины и женщины, левые и правые, совершившие алию и сабры, ашкенази и сефарды, еврейские интеллектуалы и простые еврейские обыватели. За десять лет, пока снимался фильм, сотням жителям Страны задал Герц Франк вопрос – «что вы думаете о поступке Ларисы?» И только единицы не бросили в нее камень. Ее, религиозную еврейку, доктора философии, к тому же не нарушившую ни единой буквы закона, называют русской проституткой, подстилкой «врага народа» и прочее. Почти у всех респондентов, когда говорят о ней – на лицах недоумение, отвращение, а то и ненависть с сопутствующей ей праведной пеной на губах. А израильские газеты и зомбоящик, откуда вначале неслись требования народных еврейских масс вообще запретить им интимные свидания. Потом пошли в ход изощренные издевательства над зачатым ими ребенком. Потом, когда ребенок уже появился на свет, «масса» дружно желала им всем смерти. А первые свидания, которые проходили под следящими камерами. Тихо, как и все, что она делает, не скрывая однако брезгливого отвращения, Лариса вспоминает о «собачьих свадьбах», которые им вначале «обустраивала» бдительная тюремная администрация.

А между тем лицо и голос этой женщины, легко сравнимой по силе духа с отважными героинями еврейского эпоса, поражают какой-то невероятной женственностью, спокойствием, чистотой, тишиной. Такая кротость в этих глазах, в прелестнейшей тишайшей улыбке. …Заплакала Лариса только один раз, когда говорила, что кольцо ненависти вокруг нее сжимается. И еще сказала, что не сомневается, что если бы уронила случайно маленького, когда несла его в машину после брит-милы, то ногами ее компатриотов евреев он был бы затоптан насмерть. И когда видишь, как беснуется обезумевшая от ненависти толпа вокруг нее, бережно прижимающей к себе конверт с младенцем, то веришь, что и вправду – затопчут. Одна знаменитая картина Босха невольно вспоминается…

Герц Франк в своем фильме не скрывает мучительных своих сомнений. А имеет ли он право влезать с камерой в чужую жизнь, где так неразделимо переплелись любовь, смерть, рождение, верность, предательство и опять любовь? Как же нам всем повезло, что художник в нем взял верх над моралистом, и он, как режиссер и оператор снял, не до конца правда, эту поэтичнейшую и поучительнейшую ленту. В 2013- ом Франка не стало. Его коллега и ученица Мария Кравченко досняла фильм с огромным тактом и в совершенном согласии с его неповторимой кино-стилистикой.

Землю Израиля, от улочек Иерусалима до лунных пейзажей Негева Франк снял гениально, с той пронзительной печалью, которая всегда сопутствует истиной любви, к женщине ли, к Стране ли. Снял неотразимо и завораживающе поэтично. На эти кадры, как на стержень насажена вся суть и плоть этой потрясающей документальной киноповести. Эти отступления работают как естественные, с аккуратной периодичностью наступающие паузы. Они намеренно отвлекают зрителя от сюжета, неправдоподобного до такой степени, что ни у одного литератора не хватило бы дерзости придумать его. Эти паузы дают ему, зрителю, отдышаться, подумать. Воздействие их многократно усиливается изумительной, как бы специально написанной «под них» музыкой. Каждый может решать сам, зачем нужно было так много экранного времени посвящать вечной красоте земли Израиля. Может быть для того, чтобы более внятно прозвучали слова самого Франка, оброненные им в начале фильма. Слова о том, что неотчуждаемые права евреев на Землю Израиля имеют библейское происхождение и никаких других прав, у них на эту землю не было, нет и не будет. Дальше Франк не идет, и никаких политических деклараций не делает. Но те, кто в придачу к ушам и глазам, не разучился видеть жизнь сегодняшнего Израиля через призму трагической истории своего народа, – такой зритель, памятуя о «позоре Осло», на годы ввергшем Израиль в пучину кровавого арабского террора, до всего дойдет сам и уровень авторской мысли и чувств будет ему более чем внятен.

За неимением места только мельком упомянем о прекрасных историях из Танаха и Талмуда, которые Игаль, слегка адаптировав их для малого дитяти, рассказывает перед сном по телефону своему чудом явившемуся в этот мир сыну. Эти неспешные беседы отца и сына о «добре и зле», которыми как бы «прошит» весь фильм, мало того, что задают ритм повествованию, но еще и чрезвычайно важны для понимания того, что хотел сказать нам Герц Франк. Ребенок видит мир черно-белым. В жизни взрослых понятия «добро, зло, преступление, предательство» давно потеряли свою первозданную однозначность, перепутались так, что не распутать.

Необычайной искренности добивается Франк и от персонажей «второго плана», тех самых сородичей главных героев, судьбы которых необратимо изменились вслед судьбе Ларисы и Игаля. Несчастная мать Игаля. Его отец с прекрасным ликом древнееврейского пророка. Оба они до конца жизни обречены носить позорное клеймо «родителей убийцы». Так их припечатывают праведные соседи – неутомимые обличители Зла на Земле. Как будто мало старикам ужасающего сознания, что и в день их ухода старший сын, вместо того чтобы читать по ним Кадиш, будет все так же сидеть в своей казенной квартире с зарешеченными окнами. Старшие девочки Ларисы рассказывают, через какой ад унижений и ненависти пришлось им пройти в школе. Но для них все это уже позади. А вот как объяснить младшему, почему отец никогда не вернется домой. Лариса еще не знает, как ей поступить с этим. В конце фильма она высказывает удивительную мысль, что нельзя и не нужно уберегать детей от того, через что мы сознательно проходим сами. Пока они малы, они вместе с нами должны пройти через последствия нашего выбора. Когда они вырастут, они сделают свой выбор сами. Франк не боится показать нам, какими страшными душевными муками, каким жгучим чувством вины перед детьми и первым мужем заплатила эта удивительная женщина за свой поступок.

Зрители Еврейских Кинофестивалей в Сан-Франциско на добрые три четверти принадлежат к вредоносной (для нас для всех) разновидности нашей же породы под названием Progressive Jews. Их неизбывной приверженности безумной идее «Двух государств для двух народов» религиозная убежденность Франка в праве евреев на эту землю чужда и враждебна. А что касается Ицхака Рабина, то день его памяти давно превратился в Израиле в языческий ритуал из серии «очистительной и животворящей жертвы вечно умирающего и воскресающего Б-га». Площадь же, носящая теперь имя Рабина, где почти 20 лет назад пуля Игаля оборвала его жизнь, для либеральных евреев Америки и Израиля стало местом языческого же идолопоклонства.

Но, вот она, «великая сила искусства» в действии – все 80 минут в зале стояла гробовая тишина. Такая случается только при общей захваченности зала действом на сцене или на экране. «Прогрессивные», так же, как и мы с мужем, были без оглядки вовлечены в трагическую и прекрасную историю жизни Ларисы. Но безошибочно учуяв, что фильм Франка – это истинный гимн Ларисе, это выраженный языком искусства восторг перед силой и бескорыстием ее любви, они убоялись своих идеологически невыдержанных эмоций, и не поддержали нас в конце фильма.

А в конце фильма, уже под титры, мы, совершенно потрясенные, (я к тому же еще и зареванная), поднялись и стали хлопать, сколько было сил, не рассчитывая, впрочем, что наши соседи по залу нам последуют. И правильно. Не можем мы на них рассчитывать ни в чем, даже в этом. Раздалось несколько пугливых хлопков, и все. Их идеология запрещает им, несчастным зашоренным прогрессистам, разделять восторг по отношению к женщине, которая, прочти они о ее жизни у Шекспира или Некрасова, вызвала бы у них же величайшую растроганность и уважение. Не доказано, но и не исключено, что Франк разглядел в поступке Ларисы аналогию с историей жен декабристов, спасших своих мужей, между прочим, государственных преступников первого ранга, от психического и физического распада. К слову, все диалоги Франка с Ларисой идут в фильме на русском.

Фестиваль этот покатится на восточное побережье Америки с остановками в городах со значимым еврейским присутствием. Не пропустите. В нашем городе «Большого Содома» (показ был в Окленде, но это все равно) мы сидели в полупустом зале. Но в консервативных городах, типа Атланты и Милуоки, билеты на этот фильм будут по всей видимости раскуплены в первые же два дня.

Соня Тучинская
Источник