О фильме Алексея Германа-младшего «Довлатов»

Досмотрел фильм Алексея Германа-младшего «Довлатов». Именно досмотрел – потому что с трудом. Невнятный сценарий, неестественные до неправдоподобия диалоги и посредственная игра, в которой невозможно обвинить самих актеров, поскольку, как говорится, «играть нечего».

Последнее типично для ситуации, когда у актера нет реального драматического материала, когда он с трудом понимает, чего от него требуют, когда и сам режиссер имеет весьма смутное представление, что он, собственно, хочет сказать.

С первых же минут в памяти всплывают кадры из фильмов гениального папы. Младший Герман без зазрения совести использует стилистический инструментарий Германа-старшего из «Лапшина» и «Хрусталева». То же обилие вещей и людей в кадрах среднего и близкого плана, те же внезапно открывающиеся двери к другому человеко– и веще– обилию, те же посторонние личности, то и дело протискивающиеся между беседующими героями, те же едва различимые реплики, несущие не смысловую, а звуковую нагрузку как часть общей фоновой какофонии. Как видно, сын полагает, что биологическое родство позволяет списать эти обильные стилистические заимствования не на плагиат, а на право наследования.

Увы, суррогат не дотягивается даже до щиколоток оригинала. Там, где у старшего внешняя множественность сливается в органичную целостную картину, младший продуцирует лишь раздражающую глаз избыточность. А что касается текста, то тут и вовсе кранты. Алексей Юрьевич выверял каждое слово – даже такое, которого зрителю не удается расслышать вовсе, а тому, кто заупрямится, – только с десятого раза; эти звуковые детали аутентичны у него не меньше, чем старые лампы и утюги, загромождающие кадр в поразительной итоговой гармонии. В противоположность отцу, Алексей Алексеевич умудрился наполнить свой фильм совершенно уродскими словесными штампами; нормальные люди так не говорят. Эти тексты больше подходят судебным заседаниям, чиновничьим пресс-конференциям и милицейским протоколам, но только не живому человеческому общению. Можно лишь посочувствовать актерам, которые вынуждены жевать эту картонную жвачку; их реплики звучат так, будто персонажей дублируют некие скучающие любители.

По содержанию: о чем это вообще? Высокий красавец в элегантном пальто и кашне в течение двух часов ходит туда-сюда и жалуется, что его не печатают, а он хочет. Друзья красавца сочувствуют и спрашивают, пишется ли роман. Роман, само собой, не пишется, да и не может писаться, ибо некогда: треба ходить и жаловаться, а на всё прочее просто не остается времени. Лишь два советчика советуют вразрез с остальными антисоветчиками – они-то и говорят Довлатову правду. Это жена гения и другой гений, затащенный в сценарий до кучи, наряду с ящиком для зимней рыбалки, хлебовозкой, водогреем и прочими приметами эпохи: Иосиф Бродский. Жена и Иосиф говорят: забей и забудь, всё само придет, а не придет, то и хрен с ним. То есть не такими словами – в сценарии на этом месте стоит очередной картонный штамп, но смысл примерно таков. И по прошествии 126 минут экранного времени герой таки прислушивается к мнению этих двух родных телом (жена) и духом (Бродский) людей.

Вот, в общем, и всё – исключая малозначащие эпизоды с другом-фарцовщиком (добавить «трагизьма»), врагом-стукачом (добавить комизьма») и, что и вовсе дико, Л. И. Брежневым (добавить «сюрреализьма»).

Короче говоря, грустно, бабоньки. Если таково там теперь «авторское», на фестивали деланое кино, то что тогда говорить про ширпотреб… А ведь были еще в нулевые годы молодые многообещающие имена (Германика, Быков, Лозница, Шамиров, Хлебников, Сигарев, Никонова…) И куда только всё подевалось?

Алекс Тарн
FB