Новый экклезиаст

Как-то вечерком, за ближайшим сиреневым облаком, заспорили Бог и дьявол.

Начал, конечно, беспокойная душа, сатана. Тот еще смутьян и баламут.

— Вот ты, батя, любишь людишек. Уверен, что и они тебя. А отними у кого-нибудь всё. Разори дотла. Враз проклянет.

— Ошибаешься… — сокрушенно взглянул на свои босые ступни небесный Отец. — Нет ничего сильнее любви ко мне.

— А ты попробуй!

В тот упоительный вечер миллиардер Сигизмунд Рогаткин нежился во французской постели. Пару часов назад вокруг него очаровательными козочками скакали пятнадцать французских шалав. И каких?! Туз в туз!

Как мужчина Сигизмунд реализовал себя с избытком. Теперь нужно кушать яички с беконом. Пить гранатовый сок. Поправлять потенцию. Сигизмунд дёрнул золотой шнур звонка.

— Глазунью! Из дюжины яиц… — приказал он чернокожей горничной с тугими бёдрами.

Девушка испуганно выскочила.

В апартаменты заглянула самая желанная чаровница, Мими:

— Мой господин, меня еще не жаждете?

Сигизмунд приподнял бровь:

— Лесбийские игры, Мими! В полный накал. Надо встряхнуться…

— Девочки, игры! — хлопнула в ладоши Мими.

Началось такое…

Клубок загорелых, восхитительных тел. Японка, украинка, австралийка, жительница Эквадора…

Жезл Сигизмунда наполнился живительной влагой.

Он стал сам гладить его, своего верного, никогда не подводящего дружка.

И тут в проеме окна, на высоте 25-го этажа, в костюме человека-паука, появился фотограф.

Пока Сигизмунд приходил в себя от ярости на непрошеного гостя, наглый визитер сделал пару десятков снимков, на резиновых стропах взлетел на крышу отеля.

Папарацци хренов!

Скандал грянул грандиозный.

Заголовки газетных статей набраны плакатным шрифтом:

«Французские каникулы олигарха».

«Миллиардер дрочит, девочки лижутся».

«Кровосос и подонок Сигизмунд Рогаткин прибегнул к последнему средству от импотенции».

Сигизмунда срочно вызвал президент РФ.

Швырнул ему в лицо охапку «желтой» прессы:

— Что это такое? Решили опозорить отчизну?

— Да я… Да мы… — блеял Рогаткин.

— Идиот! — рдяными пятнами пошел президент. — Обделался, теперь отмывайся.

— Я денег дам… Сколько угодно… Скоро президентские выборы, — бормотал Сигизмунд.

— Пошел к чёрту! — затопал мускулистыми ногами президент. — Гоните его, суку!

Дюжие охранники спустили Сигизмунда по крутой кремлевской лестнице. Кубарем он скатился по персидской ковровой дорожке.

— Припомните вы у меня! — выплюнул зубы с кровью Рогаткин, погрозил небу волосатым кулаком.

— Что же ты, отец, выбрал такую козявку? — скосился на Бога сатана.

— Да что ты понимаешь? У него двадцать три миллиарда!

— Есть побогаче… И с чего ты взял, что он тебя любит?

— Свечи пудовые ставит. Куличи жрет. Молится до дыр на коленях.

— Ну, конечно… Давай-ка, отними все у него. Посмотришь как взвоет.

— Ах, окаянная душа! В людей ты не веришь.

— Веришь… Не веришь… Какая разница? Отними всё!

Крушение началось с предательства друга, Артемия Оськина.

Когда-то они вместе начинали свой бизнес. Артемий разорился, запил, начал с горя писать попсовую музыку. Стал знаменит. Просил у Рогаткина деньги на раскрутку. Сигизмунд зажмотничал, послал подальше.

Так вот Осипов дал развернутое интервью самой прожженной «желтой» газете, «Сумерки». Поведал, как они, два другана, промышляли в СССР фарцовкой, потом стали приторговывать российскими недрами. Поднялись на дрожжах.

Рассказал о хитроумном уходе от налога, о взятках, намекнул даже на заказное убийство чиновника из карающего, блюдущего государственные интересы, органа.

— Я, милочка моя, — Артемий подвел резюме, — вылез из этой грязи. Сигизмунд же завяз. Я пишу песенки, плачу налоги. А у Сигизмунда ручонки, я уверен, по локоть в крови. Двадцать три миллиарда «зеленых»! Шутка ли?!

После выхода статьи Сигизмунда вызвали на Лубянку.

Ледяной пот струился по спине олигарха, пальцы вольно вибрировали.

Он что-то объяснял, доказывал.

В конце концов, его отпустили, взяв подписку о невыезде.

От прессинга обстоятельств Рогаткин совсем ошалел. Бросил все дела, уехал в Серебряный Бор, на потайную дачу. Именно здесь он предавался восторгам затаенного творчества. Рисовал бабочек махаонов акварелью.

Приехал, а прислуга смущенно разводит руками. Мол, в вашей мастерской кто-то побывал.

И точно!

Все картины с бабочками сикось-накось исполосованы ножом. А в гостиной, прямо на обеденном столе, навалена гора дерьма. Так сказать, могучая кучка.

Сигизмунд вскрикнул, схватился за занавес, стал оползать на пол.

— Очень даже ничего… — дьявол потер мохнатые лапки.

— А ведь жаль человека! Вполне приличный.

— Руки по локоть в крови.

— Вранье это всё! Клевещут от зависти.

— Теперь он в церковь ходить не будет.

— Пойдет.

— Увидим… Деньжат у него еще много. Есть о чем Бога молить.

— Как ты циничен! А был ведь моим любимым учеником.

— Я поумнел…

В воскресенье Сигизмунд Рогаткин пошел в церковь. И не простую церковь, а построенную лично для него. Чтобы не смущать своим видом простолюдинов, смердов.

Басом ревел протодьякон. Ангельскими голосами подпевали монашки. Ласково потрескивали огоньки свечей. Пахло смолистым ладаном.

Ничто не радовало Сигизмунда.

Он даже забывал креститься.

Изо всех глаз вглядывался в лица прихожан, сплошь состоявших из его обслуги.

Ведь кто-то из них порезал картины, наложил гору фекалий.

Не выдержав, раздраженно швырнув мелочь слепой нищенке, покинул храм.

Вернулся на Рублевку. Вызвал Мими со всей камарильей.

— Ублажите папочку! — приказал половозрелым нимфеткам.

Грянуло шоу. Пир духа!

В ход пошли вибраторы и гирлянды шариков. Да мало или что?!

Миллиардер же вдруг вспомнил человека-паука с фотоаппарата. Топающего мускулистыми ногами президента. А тут эта разъятая, алая плоть.

Опрометью метнулся в уборную, с наслаждением вырвал.

— Дивно! — подергал косматыми ушами сатана. — А ведь из церкви сбежал. И не куда-то! К блядям…

— Ах, как дурно.

— А ты забери у него всё бабло. Самого шугани в тюрьму. Враз тебя проклянет.

— Жалко парня…

— Нет, спор есть спор.

Ночью за Сигизмундом пришли.

Вывели его под белы рученьки, отвезли в кутузку.

На все его банковские счета наложили арест.

Грянул суд.

Справедливый, беспощадный, безоговорочный.

После заседаний Сигизмунда отводили в камеру, где он сидел с каким-то богомольным чудаком, Сержем Хряковым.

— В страдании сущность всего! — Сергей воздымал кривой указательный палец. — Ты не ропщи. Всё идет как надо.

— По вкусу баланда и пайка хлеба?

— Высшая сладость! — блаженно усмехался Сергей.

— Ты за что сел-то? — скривился на придурка магнат.

— Гадил в домах олигархов.

— Вот как?! А в доме Сигизмунда Рогаткина?

— Гадил! И картины ножичком почикал. Наверное, зря! Рисует он ничего. Сплошь бабочки. Махаоны. Акварелью. Талант, блин!

Серж взял толстую черную Библию:

— Заболтался с тобой. Надо божественное почитать.

— Какое место?

— Книгу Екклесиаста.

— О чем там?

— Да вот, во всём отчаялся человек. А ведь богат был покруче, чем Сигизмунд Рогаткин. Царь Соломон! Все суета сует, говорит. Однако, к Богу пришел.

— Слушай, Серый, почитай-ка вслух.

— Ну, выкусил? — спросил Бог, смаргивая слезу.

Дьявол лишь дернул кадыком, да зло сплюнул под ноги.

Артур Кангин
kangin.ru