Нетретейское мнение в чужом споре

Время от времени между Виктором Шендеровичем и Леонидом Радзиховским возникает вялая публичная дискуссия о  ценностях, об  ангажированности и о  профессиональной состоятельности.

Как  учит классика, расхождения между двумя  известными пишущими людьми, что называется,  эстетические. С уклоном в  этику.

Шендерович утверждает, что, поскольку Радзиховский бывал вхож в высокие кабинеты, в том  числе,  и за кремлевской стеной,  в образном  или в  прямом смысле  слова, то он  не  совсем свободен  в собственных высказываниях. Радзиховский в ответ доказывает,  что присутствие на разных закрытых  совещаниях  никоим образом  не сказывается  на его творческой  и человеческой  позиции.

Вроде  бы, ну, какое  дело нам до того, о чем спорят длительно и настойчиво два  популярных в медиапространстве человека.

Так  было бы,  если  бы  они не  выносили свои возникающие периодически дискуссии на всеобщее  обсуждение,  делая их  предметом спора, выработки читателями их текстов  собственного отношения к  их доводов.

Начнем  с  того,  что полностью  независимого в  своих  суждения творческого человека, человека, в  принципе, нет и не может  быть. И не это Шендерович имел в виду, и не это Радзиховский пытается доказать.

Каждый из  нас имеет определенное воспитание,  образование, принадлежность  к той или иной  сфере  деятельности, свое отношение к культуре, истории,  всему,  что    является основой  для  выработки индивидуального отношения к  происходящему,  того, что называется менталитетом  и мировоззрением.

Речь,  повторим, не  об этом, а о  более  щепетильной теме:  насколько  сохраняет собственные позиции человек, который стал публичной фигурой, тем, кого власть  приглашает в  свои объятья.

Вот, например, коронный тезис Радзиховского, который кажется ему стопроцентно убедительным, состоит в том, что он уверяет, что в  начальственных кабинетах не получал инструкций о том, как писать и о чем писать.

Честно говоря, тезис, данный в исполнении талантливого публициста, иначе, как  смехотворным трудно воспринимать.

Потому, что проверить его слова в  данном случае нельзя. Потому, что само присутствие на совещаниях и обсуждениях  определенного толка есть уже сама по себе негласная инструкция. Потому, что тексты самого Радзиховского достаточно специфичны и дают достаточно поводов  для  размышления.

Он может к слову и что-то критическое сказать про власть и ее просчеты, но его главный конек и его, так сказать, оселок — рассуждения о  тех, кого он лихо и смачно называет демшизой. Это любимое его определение, вероятно, им самим и придуманное. Во всяком случае, к демшизе Радзиховский относится достаточно критически и не упускает случая  поговорить  о напрасных  ожиданиях  представителей  либеральных  настроений в обществе. (Вероятно, у любимого его понятия —  демшиза — есть несколько смыслов, в  том числе, и игра в  слова, в перевод слов.)

Речь не о том, что они, эти представители — от лидеров движений и организаций до простых  участников  митингов, шествий и демонстраций —  не ангелы. У них  есть собственные амбиции и приоритеты, они делают то, что  считают нужным и так, как считают нужным, что не всегда оказывается на пользу общему делу.

Но все  же последовательное  и ироничное  до сарказма  третирование граждан России с демократическими устремлениями как-то чересчур показательно, если тексты Радзиховского рассматривать с точки зрения поддержки  того, что обозначает перемены к гражданскому обществу цивилизованного типа.  Ясно, что ругать что-то или кого-то гораздо проще, чем предлагать что-то программное, способствующее реальным изменениям в положительную сторону.

Заметим, что несколько странно, когда  публицист с  вроде бы либеральным  взглядом на события наших дней постоянно высмеивает зло и нелицеприятно тех, кто во весь голос говорит о том, что перемены  назрели и выступает массово за возможность реализации предлагаемого.

Одно дело, когда против либеральной фронды выступает Эдуард  Лимонов, человек  принципиально вождистского образа  мышления, последовательный борец с властью,  оппозиционер в самом крайнем выражении подобного  понятия. И совсем другое дело, когда людей,  в принципе, своего круга и способа  мышления жестко развенчивает Радзиховский.

Но вспомним мудрость  наших  предков: спорить надо не с  человеком,  а с его мнением. Человека  можно во время  обсуждений обидеть  и это неправильно, мнение же  почти безлично, оно обидеться не может.

Вспомним и то,  что, как  известно, Леонид  Радзиховский психолог по образованию, человек,  который   прекрасно научен в том,  как разбираться в особенностях человеческого поведения в той  или иной ситуации.  И из-под  его пера   естественно было бы появление текстов о психологии власти, о  психологии участников митингов, о психологической подоплеке начальственного конформизма или частного желание новаций в общественной  жизни.

Может  быть, я  не все тексты уважаемого автора читал (они интересны афористичностью  изложения и остротой выводов  на грани допустимого), но что-то ничего подобного  встречать не доводилось. Вероятно, психологическая подоплека поступков и действий описываемых  Радзиховским персонажей  запрятана в его ювелирно выстроенные  тексты так глубоко, что через остроумные реплики к ним так и не продерешься.

Но это частности. Главное — как раз в ином. Наш автор сделал себе имя не первый год  назад. И теперь  имя  работает на него.

В прошлом году он дважды уходил с «Эха» и дважды  же  на него возвращался. Сначала написал, что не будет больше  публиковать  посты  на сайте радиостанции, а через  некоторое время продолжил присылать свои тексты на сайт «Эха».

Потом в прямом  эфире в самом начале одной из  передач  рубрики «Особое мнение»  заявил, что ему нечего больше говорить радиослушателям, что за  десять лет участия в передачах сказал все, что хотел, и вообще  устал и душе требуется покой.  И через  некоторое время снова стал ходить на «Эхо» в  ту же студию, чтобы  высказаться на злободневные сюжеты.

Почему журналист уходил и почему все-таки возвратился, наверное, не  так  важно, да  мы это никогда  и не узнаем.

Возможно, и потому, что, взяв на некоторое время тайм-аут, понял, что потерял  больше, чем предполагал.

Очень давно во время очередной воскресной юмористической передачи  «С добрым  утром!» Всесоюзного радио прозвучал  один  из  самых ранних  монологов Михаила Жванецкого. Там шел  примерно следующий текст: пришел на радио, показывал  100 рублей, сказал, что дали на телевидении;  пришел  на телевидение, показывал 100 рублей, сказал, что дали на радио. ( По тем временам — большие деньги, для большинства  граждан  СССР — практически  месячная зарплата  за   вычетом налогов.)

Это к  тому, что для других  изданий,  где печатается Радзиховский важно, что он выступает и на «Эхе», а здесь немаловажно то, что автор известная личность, например, по бывшей телепрограмме Познера «Времена» или по выступлениям в просветительско-религиозных изданиях.

Конечно, прославиться, как правило, на короткое время можно буквально в  одночасье.  И подобное встречается часто и чуть ли ни повсеместно, поскольку практически у каждого может быть своя «минута славы», например, как у героя чеховского рассказа. Он попал  под  лошадь и о нем написали в газете, что стало предметом его гордости и ликования.

Но было бы заведомой ошибкой, явно не допустимой для интеллектуала, несвойственной развитому человеку наивностью считать, что СМИ нужен сплошь и рядом именно данный,  конкретный человек. Дело все проще: для бумажных  и электронных  СМИ необходимее не столько оригинальная личность (хотя в неординарности есть дополнительный  бонус), а функция, соответствие говорящего и пишущего для многих  некоторым представлениям о профессии или позиции, которые есть в активе ньюсмейкера.

Тем не менее,  все  же радио, ТВ, газеты  и журналы, рассчитывающие на долговременное сотрудничество, стараются, как  правило,  иметь  дело с человеком,  который  выражает не  сколько свою личную, но некую общественную  или профессиональную позицию, являясь компетентной и узнаваемой для  читателей, слушателей и зрителей личностью.

Конечно,  артист может говорить и нередко выступает со  своими размышлениями не только о театре или кино, а и обо всем, что считает нужным ответить. Но известен он все же как творческий  индивид, политик —  как  политик, военный — как  военный и так  далее.

И персонификация позиции, некоторое оживление ее декларирования и требует того,  чтобы  она артикулировалась  от имени конкретного лица.   Не более того.

И Леонид Радзиховский,  выражая, несомненно, свою позицию, хочет он с этим считаться  или нет, в первую очередь востребован  в качестве выразителя определенной группы  людей, конкретной и четко обозначаемой части общества. (Насколько журналист, публицист и комментатор будней и праздников российской  действительности соответствует той группе, образно говоря, с  которой  его соотносит общественное сознание, зрительское и слушательское восприятие — вопрос другой  и в данном случае не столь важный. Гораздо значимей, что его воспринимают в определенном качестве и контексте, и, если он сам не заблуждается на свой счет, то понимает, что все происходит именно так.)

В свое время в таком же  роде мощно и ярко заявил о себе Александр Минкин. Он писал в   газетах  и журналах лихо, хлестко, с сомнительностью выводов и некоторой  долей дилетантизма, которая чаще всего видна была  там, где речь шла о национальной тематике. Поняв это, он четко и основательно переключился на публицистику и здесь стал  по-настоящему знаменит. Но флер одиозности, идущий за ним и его авторской продукцией, все же не давал ему больших перспектив получить признание на радио и ТВ. ( Программа «Пусть говорят» — не в счет.)

Радзиховский в сравнительном с ним контексте явно выигрывал. Он неспешен и тщателен в суждениях, по-настоящему интеллигентен, взвешивает каждое свое слово, на глазах у зрителей неторопливо обдумывает каждую свою мысль, даже она  всего лишь реплика. И  всегда помнит, что представляет не только свое мнение,  а обнаруживает позицию и, так сказать, менталитетно-национальную. (Почему-то, я  уверен, что  это именно так.)

Но, как  и Минкин в свое время, так и Радзиховский очень быстро понял, что быть представителем части общества — слишком малая и узкая  возможность для выражения личной позиции,  хотя   и иметь нечто подобное в качестве дополнительной краски или интонации — удобно, а в некоторых ситуациях  даже полезно. И от национального он последовательно и целеустремленно стал дистанцироваться, двигаясь в направлении высмеивания того, что он с видимым удовольствием называет демшизой (бог ему судья в этом, как и во всем остальном!).

А тут неожиданно не только для  Радзиховского, а и для многих других,  представляющих разные  координаты гражданского общества, выяснилось, что люди могут выйти на  улицу   не потому, что им приказали или пригрозили, а потому, что считают выражение собственной позиции необходимым, правильным  и  своевременны.

Вдруг оказалось, что Станислав Белковский  последовательно и уверенно перехватывает пальму первенства  в ироническом  воспроизведении происходящего в слове. При этом,  Белковский, будучи по стилю парадоксалистом и немного ерником, достаточно четко и внятно выражает свою позицию, которая конкретна, небесспорна, но поучительна и познавательна. В  ней прояснено много свежего, правдоподобного и своевременного, потому снова возникла конкуренция на демократически-либеральном фланге. И с этим приходится считаться, хотя не хочется, а  все же нужно, чтобы  не оказаться в арьергарде востребованности и авторитетности.

Понятно, что  в  нынешнем раскладе  упрямые намеки Шендеровича на хождение Радзиховского в кабинеты определенного рода мешает  последнему, вынуждает болезненно и резко реагировать, не соглашаясь по сути с упреками, которые один автор выдвигает против  другого, делая обсуждение их делом не частным, а общедоступным.

Надо заметить, что среди  известных  журналистов и ньюсмейкеров есть достаточное количество людей, занимающих  по сознательному выбору и, будем надеяться по глубокому  убеждению, проправительственную, пропрезидентскую позицию.

Что их нисколько не смущает, нисколько не стыдит, а, наоборот, становится предметом гордости и даже некоторого  почета. Вот и Шендерович о том же по сути: принимаешь тактику и стратегию одной из  сторон противостояния в российском обществе, так и назови все своими именами. И всем станет легче и воспринимать сказанное данным человеком станет проще, поскольку  различимы будут координаты  и перспективы дальние и ближние его свободомыслия.

Здесь оправданно воспроизвести к слову пассаж  одной из самых  известных дам —  литературных критиков нашего времени. В одной из  статей она написала о том, что,   живя бок о бок с писателями, ни с кем из них сознательно не дружит и не  обращается к ним даже с житейскими просьбами. Вероятно, позиция такой степени отстраненности слишком  максималистская, а по сути — правильная и очень  верная. Очевидно, что одно дело просто дружить с человеком, и совсем другое дело —   писать о его новом  романе критическую статью. Трудно остаться тут непредвзятым, если  с автором рецензируемого произведения связывают долгие и именно дружеские узы. Поэтому логично то, что от тех, о ком  из  творческих  людей —  художников, поэтов, режиссеров- уместнее дистанцироваться, чтобы при разборе  сделанного ими сохранить большую  степень свободы, того, что и есть независимость.

Думаю, что и сходное имел в виду Виктор Шендерович, говоря  не о том, что в высокие кабинеты ходить негоже, а о том, что, если уж  ходишь, то имей смелость и совесть не делать вид, что ничего не было и что остаешься и после того персоной  полностью самодостаточной и выражающей исключительно, сугубо и однозначно именно мнение, а не то, что от тебя ждут.

Кажется, суждение здесь настолько ясно и доступно, что не понять его уж никак невозможно.

А Леонид Радзиховский или делает вид, что не понимает, или, действительно, не понимает.  Как  детской песни про Алешу и калоши: «А  он не  понимает, за что его ругают.»

Будучи продвинутым специалистом по особенностям проявления  поведенческих  стереотипов, Леонид  Радзиховский не может не  знать о том, что нередко индивидуум  действует в контексте того, что называют психологической защитой. (Собственно говоря,  пожалуй, именно на ней Фрейд и построил здание психоанализа.)

Суть психологической защиты проста —  никому не хочется воспринимать себя  критично, видеть в себе недостатки, называть личные ошибки, просчеты и заблуждения. Так легче жить, уважая себя. Так проще считать себя порядочным и достойным человеком. Так комфортнее и естественнее проживать жизнь, стремясь к душевному комфорту и всячески избегая какого-либо дискомфорта, того, что уязвляет сознание и понижает самооценку.

В конце концов, ну, что переубеждать упрямого Шендеровича, который своего мнения не  меняет и стоит на своем? (Заметим, достаточно уверенно и доказательно.) Чего ради убеждать  читателей, что чист перед ними? Всех ведь не переубедишь, да  и, по большому счету, никому доказывать не надо: тот, потенциальный читатель, все равно останется при своем мнении.

Значит, успокаивать приходится самого себя. В очередной раз. А это уже  не столь интересно другим, будучи делом приватным и глубоко интимным.

Не было ничего порочащего? И — слава богу!

Закроем тему и не будем к ней возвращаться. Никогда и никоим  образом впредь. Чтобы уважать  себя не на словах, а на деле. И спорящим, и их читателям.

PS. Обязуюсь, что не буду возвращаться ни при каких условиях и жестах  к затронутой здесь теме, потому  что сказано все, что давно и осознанно хотелось. Добавлять нечего и не кажется необходимым.

Илья АБЕЛЬ