Немного из жизни пресмыкающихся

«Нет ничего лучше, когда у всех одна голова, и эта голова болит за Отечество»
Крокодил Ясно Солнышко

Бабка Божий Одуванчик и козел по имени Мэйсон из деревни Опухлики против очередного Несытого Чучела в лубочном, утопическом, печальном и вместе с тем уморительном романе Анны Соловей «Космоногий».

“Космоногий” глава 16

В ставке Главной Ящерицы.

Пока киллер забавлялся любовью на свежем воздухе, Шурочка с Одуванчиком тешились танго, а все прочее население копошилось по мелким житейским надобностям, – Око Недремлющее, Вездесущее, всегда зрящее в корень, охраняло всеобщий покой.

Орел многоглазый, Змей лютый, Шеф, Босс, Главнокомандующий, Пахан, Всевышнесмотрящий, Зверовод, как ни назови, все верно, а если по сути, то Глава заказчиков, заказанных, а также исполнителей и прочих мелких тараканчиков и блошек сидел в своем замечательном чудо-кресле, которое автоматически делало ему утреннюю зарядку. Кресло складывалось и раскладывалось, поднимало Высочайшей Персоне то одну худую ножку, то другую, а также переворачивало вниз головой, чтобы протрясти хорошенько мозги, которыми ему целыми днями приходилось ворочать, как тяжелыми жерновами. Он совмещал кучу разных должностей: от главы мафии до главы правительства, он был одновременно тайным дирижером оппозиции и правоохранительных органов. Нет ничего лучше, когда у всех одна голова и эта голова болит за Отечество.

Он мог раздвоиться или сразу появиться в пяти местах и ничего в этом магического: уметь надо, господа, – пить рыбий жир и другие препараты. Во всей своей любви, ненависти, милосердии и садизме, он был всегда искренен как дитя. Запустив какую-нибудь пакостную карусель с утра, – к вечеру, задыхаясь от гнева, требовал к себе Ляпкина-Тяпкина, – самого жалкого, а иногда для разнообразия и повыше, – исполнителя, и разражался в его адрес громами и молниями, не забыв пригласить журналистов.

Где же был он сам, его суть, его золотое неразгрызенное ядрышко, да и был ли? В этой сотне одежек и все на застежках, в ослеплении злобной энергией и безумной обжигающей, словно плеть-погонялочка властью? Расслабление тут невозможно, за ним разложение и смерть. Позволь он, словно червям в подпорченном яблоке, зародиться в свое огромной Зоне чужим бандитам или прокурорам, дай хоть небольшое местечко тайным далеким от властных устремлений чувствам – упадет в бездну и не воротится, разорвут на кусочки, проглотят лизоблюды закадычные, до горлышка полные ядовитой завистью.

Никого конкретно не имею я в виду, любезные сердцу мои читатели, хотя некоторые и срок мне уже подсчитывать начали и по полочкам намеки раскладывать. Литературщина это все, чистая литературщина. Явки, пароли, ничего не знаю. А что время на наше похоже, так нельзя совсем без времени, вот и взяла, что ближе лежит. И Персонаж тоже чисто мифологический, хоть и живой человек, конечно, из плоти и крови, и жилочки подергиваются, и сердчишко желчное бьется. Да, он и сам, Змеюга вечная, Дракоша сказочный, Дракула, Кровопиушка ценил мифологию. Они ведь, пресмыкающиеся, как до трона доберутся, тут же за мифологию. И все в заботе о поданных: бедный народ, безмозглый народ, на что ему и опереться, как не на власть. А если сам о себе хорошо не скажешь, то кто? Кто представит пред человечеством, необходимый ему как воздух, героический образ, кто увеличит мелкое пресмыкающееся до крупного хищника? Ведь народу без опоры как? Кому на соседа донести, кому поплакаться, на чью крепкую лапу надежды возложить? Настоящий мужик нужен в доме, а бьет – значит любит, и ручку целуй тебя на ум-разум направляющую. Как без того, чтобы знали твердо – наказание грядет? Только не для всех и не за все… А не умеешь, дурак, понять… сгинь как мелкое насекомое! Голова народу необходима! Оставь их безголовыми, так будут без толку туда-сюда вихляться, а то еще не дай бог какие-то свои головы подрастут… Он же, Крокодил Кроваво Солнышко, для этой массы инертной – и психолог, и психиатр, а заодно и мания; сам от себя лечит.

И что этой высочайшей змеюге с его-то небес до микробов по имени Одуванчик, или Клавка? Они и в микроскоп-то с трудом видны. Вон, в природе, сколько насекомых рождается, тысячи тысяч и всех жрут, схрумкивают и глотают те, кто побольше, и только некоторые счастливцы бочком, бочком доскрипят до естественной смерти. И если бы не случилась с Божьим Одуванчиком путаница, и не приняли бы ее вместо микроба за полезную Власти фигуру, стала бы я этого крокодила поминать, наживать проблемы на свою голову.

Хитросплетения высочайших мыслей Шефа были похожи на шахматные войны, где он играл и за белых и за черных, а в случаях крайнего раздражения и тоски имел право схватить доску и дать первому попавшемуся по башке. В любое время года он был похотлив как мартовский кот, но обходя свой гарем, где каждая и каждый хотели ему отдаться, сзади, спереди, вдоль и поперек, – Господин вступал в сексуальный контакт лишь посредством долгого взгляда, как скопец, потому что знал – каждая капля его семени выходит из драгоценного мозга. От простых человеческих дел, которые он имитировал на ежедневно передаваемых в народ картинках: смачное поедание гречневой каши с молоком, гадание на ромашке, прогулка с цыпленком, дежурная глажка детей, утренняя пробежка на фоне отстающего чемпиона мира, – от всей этой мирной мерехлюндии он начинал пухнуть и впадал в сонную одурь, пока не набредал на идею очередной подлой проделки.

По ночам Шеф спал по дельфиньи – то есть две части его уникального мозга отдыхали по очереди. Один глаз у него никогда не закрывался, и даже когда он подергивался сонной белесой пленкой, никто не мог знать точно – погрузился его хозяин хотя бы в зыбкую дрему или нет. Но однажды, когда глаз пробыл в таком состоянии три дня, среди скользкого клубка особей, имеющих доступ к спящему телу, чуть не заварился мятеж. Однако глаз не подкачал. Шеф Кроваво Солнышко проснулся вовремя, тютелька в тютельку, блистая поросячье-розоватым оттенком посвежевшего лица, и потребовал подать в спальню любимого тигра. Двадцать девять конвойных держали удостоенного великой чести зверя, пока Господин, смачно отплевываясь, целовал его в морду.

На золотом блюде поднесли заточенный сверкающий кинжал, чтобы Око Недремлющее, Пахан, Солнце народов мог упиться тигриной крови, ибо так велит закон. После тигра, он легко пырнул пару-тройку зарвавшившхся за время его дремоты соратников, добавил несколько красных капель – получился приятный коктейль. Напившись, Благодетель пожертвовал остатки бедным и пошел править, как ни в чем не бывало, одаряя очарованных подданных божественной улыбкой. Ему было весело и не хотелось спать.

В дверь вошла секретарша.

– Поспелов, Моторин и Сабелькин третий день сидят, дожидаются ответа.

– В чем вопрос?

– Как всегда. Сколько на сегодняшний день можно украсть? Три дня все стоит, три дня ничего не украдено, без вашей подписи не решаются.

– Сегодня пост, – сухо ответил Сын Солнца и Луны, – Я в рот сегодня мясного не беру и им не советую. На обед ленивые голубчики с рисом.

– И по убийствам тоже не будет разнарядки?

– Пусть рассчитывают по среднему. Громкое нераскрываемое убийство намечено на завтра, не забыли? Сегодня дадим народу отдохнуть от впечатлений. Что там за шум?

– Вам кроликов принесли за ушком почесывать. Корреспондентов набежало!

– Кроликов отменить, корреспондентов скормить.

– Записала. Кого будем корреспондентами кормить?

– Корреспондентами? Бог с вами, я же сказал, сегодня пощусь. А кроликов отправьте в фонд помощи престарелым тиграм.

…Вот опять чувствую на себе косой взгляд и невысказанный упрек в слишком резкой трактовке, в недостаточном погружении в темные глубины пресмыкающегося. Гляньте лучше вокруг, жизнь такая пошла перехохочет любого сатирика, ты вот психологию напускаешь на героя… мотивацию, так сказать, логику, а они такую морду состроят, словно плохие комики или театральные злодеи, руки опускаются, фарс, чистый фарс…

Настроение у Звериного Величества было изумительным. Его порадовал отчет об отменной работе приглашенного специалиста по убийствам. Точность и смекалку в делах он любил, хотя себе мог позволить иногда что-нибудь фривольное, на ногу кому-нибудь наступить из зарубежных сотоварищей или лечь бревном поперек чужой гостиной, чтобы прочувствовали хорошенько, что ему позволено. Киллером иностранным Зверовод восхищался искренне. Вот так – один раз увидеть фотографию – и в дамки. Без лишних вопросов, без торговли. И главное, никто даже усечь не успел, каким образом Пашку Безбашню засунули в шкаф, и зачем в этом деле живой козел. Может, в него оборудование вмонтировано?

«А эти мои смеялись, идиоты. Учиться у него надо!» – подумал Пахан и поежился.

Кресло выкинуло его в воздух, Великий Зверовод сделал акробатический кувырок и снова вернулся в него.

« Хитрый, хитрый, а дурачок, так и не узнает никогда, как его самого провели как козлика. Ему и во сне не снится, америкосу глупому, на кого работает. Он еще попашет, принесет пользу нашей больной Матери-Родине, раз он такой крутой. Я найду, кого подлечить».

– Соединить с молодцами – приказал Пахан шестерке-секретарше.

– Хорошая работа – веско сказал он в трубку – Получите Георгия на грудь.

На другом конце провода защебетали от счастья, но Зверовод быстро прервал восторги.

– И не расслабляться. К завтрашнему дню построить хлев! Козлов начнем разводить. Был и у меня в детстве козлик, жаль обломал ему рожки да ножки!.. Где строить? На Красной площади, конечно… Чего молчишь? Шучу я, шучу. С вас станется, – и вправду хлев разведете. А теперь серьезно. Сотрудника иностранного глубоко законспирировать и беречь как зеницу ока. Он мне нужен. Поставить на довольствие номер один точка двести одиннадцать. Пусть сидит ни гу-гу, по-моему приказу – вытащите на свет. И встать там по стойке смирно! В носу не ковырять! Я вас знаю. Ха-ха.

– Вот подметные письма, вы просили вам подобрать наиболее цензурные, – на подносике внесла конверты секретарша.

Свет Ясно Солнышко покрутил письмишко, взглянул на просвет.

– Белого порошка не было?

– Нет, но на всякий случай дала заместителям облизать.

– Молодца, давай поцелую…

Пока раскрасневшаяся и растрепанная от барских похвал девушка поправлялась, барин… или начальник, как там лучше…да все равно… читал подметные письма, нахмурив одну густую бровь (вторая у него была почти не видна, и подобная ассиметричность в лице нравилась ему самому, потому что вызывала смятение в душах людей). Письма не на шутку растрогали его.

– Жалуются, что лекарств нет в больницах. Господи правый! Слаб человек, дорогая Надежда Васильевна, – жалобно скосил он глаза на секретаршу, в них блеснула горючая слеза. – Вот ему подыхать пора, а он лекарства просит. .. нет, нет, юбочку можете пока не одевать… Дай другому жить, дорогу уступи! Так нет же – этот полутруп сползет с постели, весь скрюченный, глаза слезятся, руки трясутся, ступни подагрой скукожены, и поползет, поползет на брюхе: дай, мол, лекарства! Все пороги носом обобьет дурачина … Жалкое зрелище, Наденька… А я люби их всех, будь отцом нации! Больно им, пишут… Скоты! Им без лекарств больно. А мне… мне как больно! Всегда! Спросили у меня? Знали бы мои муки так сами бы на сковородку легли и соусом себя облили! У Великого – великие муки! Кто мои слезы видит? «Невидимые миру слезы», где-то там было, – это обо мне! Что такое настоящая жажда? Зависть? Что такое по травинке над пропастью с крысами пройти? Они знают? Умирать им страшно, а для кого они родились, зачем? Порождать себе уродоподобных? А ты? Ты – котлета, понимаешь, для кого родилась?

– Я, да, я да… – благоговейно шептала Наденька.

– Компот!

– Сию минуту, – секретарша, подобрав одежды, убежала за компотом из сухофруктов, воздействующий на Великого мученика успокоительно, и напоминающего ему скудные детские радости.

Компотом всегда заканчивалось чтение им подметных писем, из которых черпал он вдохновение для борьбы с антинародными элементами. Но иногда даже компот не в силах был потушить его неутолимую лютую жажду и тогда он пользовался другим традиционным лекарством – медленным и вдумчивым удушением котов, которые потом по коллекционной цене уходили на экспорт в Китай.

Анна Соловей

Об авторе. Родилась в Петербурге. Закончила РГПУ имени Герцена по специальности русский язык, литература. Работала журналистом, редактором, режиссером-документалистом, сценаристом. Автор книги «Палата №» («Зебра Е», М. 2010) и рассказа «Быстрое течение» в сборнике «Петербург-нуар» («Азбука-Аттикус» СПб 2013, St. Petersburg Noir, Akashic book, New York, 2012). Рассказы печатались в альманахе «Литературные кубики», журнале «22» и др. Живет в Иерусалиме.