Неизвестный Аронович

Ицхак Аронович родился в Иерусалиме, в семье уцелевших в Холокосте Герцля и Гени Аронович из Каунаса. После переезда родителей в Верхнюю Галилею, он стал настоящим фермером, а в мошаве Дишон, где он рос, его до сих пор помнят и считают своим. В 2006-м Аронович присоединился к партии “Наш дом Израиль” и уже две каденции подряд является депутатом Кнессета от этой партии. Бывший десантник, а ныне министр внутренней безопасности Израиля, очень любит прыгать с парашютом и петь песни Эрец Исраэль. Он любит вставлять в свою речь словечки на идиш, и, кажется, понимает некоторые слова по-русски, ведь дома родители говорили между собой на этих языках.

— Господин Аронович, правда, что в детстве вы мечтали стать не летчиком, не астронавтом, не военным, а… водителем автобуса?

— Верно! Я рос в мошаве, и видел, как к нам в селение трижды в день приезжал автобус: в 5 утра, в обед и вечером. Я думал про себя: какая интересная профессия — водитель автобуса — не спеша, объезжаешь мошав… Красота! Моя мама, конечно, хотела, чтобы я стал доктором, профессором. В мошаве я занимался сельским хозяйством, был фермером. А потом связал свою жизнь с армией.

— Вы не жалеете, что ваша мечта стать водителем автобуса не сбылась?

— Нет, почему же, не сбылась? В 2004 году я занимал должность генерального директора компании “Дан”, так что все осталось “в семье”!

— Что-то сбылось из того, о чем вы еще мечтали?

— Мечтал прыгать с парашютом. Еще в армии я прошел курс “командо”, и у меня на счету более сотни прыжков с парашютом. Лет пять-шесть назад у меня был параплан. Каждую субботу в 6 утра, я ехал в Натанию или Кфар-Тавор, на Кармель или Рамат-ха Голан. Это сводило с ума мою жену! Так продолжалось довольно долго, пока в один прекрасный день, собираясь в очередную поездку, я не обнаружил свой параплан. Оказалось — жена продала его! Даже не спросила! “Ты уже не мальчик, взрослый человек, хватит!” Кстати, 12 лет назад я прыгал с парашютом вместе с дочерью.

— Вашей жене положена медаль “За мужество”!

— Моя жена поддерживает меня во всем. Мы вместе уже сорок лет. На самом деле, я, как говорится, однолюб.

— Откуда у вас такая смелость и решительность?

— Тот, кто давно со мной знаком, знает, что я всегда был таким. Мои родители выжили в Холокосте. Они репатриировались в страну из Ковно (современный Каунас), что в Литве. Мама потеряла в гетто родителей и сестер. У отца до войны была семья — жена и двое сыновей, которые тоже погибли. После окончания войны, по дороге домой, родители познакомились, поженились, а в 1949 году прибыли в Израиль. После недолгих скитаний по стране они поселились в небольшом мошаве Дишон, что в Верхней Галилее. Главное место в нашем доме занимали воспитание и огромное беспокойство за детей.

— Родители рассказывали что-нибудь о своей прошлой жизни?

— Почти ничего. Иногда некоторые факты приходилось вытаскивать из них силой. После смерти отца я нашел его дневник, и таким образом, узнал обо всем, что с ними произошло. Он делал записи в дневнике, конечно же, на идиш, а мы уже потом перевели на иврит. Дома родители говорили на нескольких языках: на идиш, иногда по-русски, и на иврите. Отец был интеллигентным человеком, знал русский, идиш, польский, украинский, немецкий…

— Вы ездили в Литву искать свои корни?

— В 2003 году, будучи заместителем начальника полиции, я входил в состав делегации, посетившей Россию с рабочим визитом. Проведя несколько дней в Москве, я захотел поехать в Литву и Латвию, чтобы увидеть места, где родились и жили мои родители. Отец, первая семья которого погибла в гетто, до 18 лет он жил в Каунасе, а потом переехал в Ригу. В своем дневнике он написал, что прожил там 3-4 года. И мне очень захотелось увидеть дома в Риге и Каунасе, где жил отец. Мне помогала в этом деле моя двоюродная сестра (дочь папиной сестры) из Нью-Йорка — наставляла по телефону: объясняла, где находится дом, и как найти дорогу к нему. А я попутно снимал на видеокамеру. И вот, наконец, я подъезжаю к красивому дому, расположенному на центральной улице рядом с другими такими же великолепными домами (Рига — очень красивый город!). Захожу внутрь, поднимаюсь по ступенькам, по которым когда-то ходил мой отец… Подхожу к двери квартиры, где он когда-то жил, стучу в дверь. Моя жена не выдержала, отошла в сторону, оставив меня одного. Но дверь никто не открыл, наверное, хозяева были на работе или в отпуске. Полчаса я простоял у двери в ожидании, что кто-то мне откроет. Стучал и стучал… Никто не вышел, даже соседей не было.

Из Риги мы поехали в Каунас. В те места, где когда-то жили евреи, а во время войны было гетто. Мы пошли на кладбище, находившееся в плачевном состоянии, с высокой, чуть ли не до плеч, травой. Тамошние власти пытались немного убрать перед нашим приездом, но все равно, вид кладбища был ужасающим — поверженные, разбитые плиты. Ужасно и печально. Почти все евреи уехали из тех мест, осталось несколько стариков, которые не в состоянии ухаживать за могилами. Потом мы поехали на место бывшего гетто. Там осталась стена со следами пуль, у которой расстреливали евреев. Сейчас здесь братская могила и памятник. Для меня это была очень трогательная незабываемая поездка, которая вернула меня к корням.

— Ваша мама, Геня, тоже родилась в Каунасе?

— Так она говорила. В гетто она попала 16-летней девочкой. Один раз она говорила, что ее фамилия Смилянски, в другой — Черниховски. Часто отвечала по-разному на одинаковые вопросы. То у нее было четыре сестры, то шесть, и каждый раз называла разные имена.

— Может быть, пережитое и увиденное в гетто наложило такой горький отпечаток на ее память?

— В гетто погибли мамины родители, братья и сестры. 16-летняя девочка осталась одна на всем белом свете. Я думаю, что таким образом она защищала свою память. Родители не любили говорить на эту тему, так это было во многих семьях.

— Это правда, что вы учились в ешиве? Что вас туда привело? Разве мошав, где вы жили с родителями, был религиозным?

— В мошаве жили не ортодоксальные, а умеренно соблюдающие традиции жители. Я учился в начальной государственно-религиозной школе, а после восьмого класса я поехал в ешиву в Цфате. Первую половину мы учили Тору, Мишну, а после обеда — общеобразовательные науки. Через год я перешел в другую школу. Вот такой у меня личный опыт. Это было очень увлекательно — я люблю ешиботников — они отличные друзья.

— Потом вы пошли служить в армию.

— Я служил офицером в десантном подразделении. Потом были пограничные войска. Участвовал в нескольких операциях, получил ранение. Во время 1-й Ливанской войны я воевал в Сидоне, Бейруте — мы вели очень тяжелые бои. Я был в самых опасных местах. Однажды, это было в 1969 году, в Иорданской долине, мы столкнулись с террористами. В том бою граната разорвалась прямо передо мной, убив моего товарища, и тяжело ранив меня. На вертолете меня отправили в больницу Хадасса. Врачи собрали меня, но до сих пор я хожу с осколками в теле. Они почти не мешают, лишь, иногда — и добавляет на идиш — абиселе. Иногда я плохо слышу, но, знаете, в этом есть свой плюс! Это выборочно — то, что я хочу услышать — слышу. Иногда жена обращается ко мне, а я ей отвечаю, что не слышу. Зато могу читать по губам! Так что осторожно!

— Мне кажется, вы первый в истории вашего министерства министр внутренней безопасности, вышедший из профессионалов?

— Я первый, кто пришел в министерство из полиции. Система Управления тюрем знакома мне еще со времен службы в полиции, я досконально знаю все нюансы службы, вплоть до расследования. Все что нужно, это умение командовать и управлять. Главное здесь — уметь и не бояться принимать решения. Я мог бы выждать, пока кто-то другой возьмет на себя ответственность, но не делаю этого, потому что не боюсь брать на себя ответственность.

— А вдруг вы ошибаетесь?

— От ошибок никто не застрахован. Бывает, я тоже допускаю ошибки. Но есть люди, которые боятся взять на себя ответственность, они просто отходят и ждут в стороне. Я предпочитаю смелых людей, а не тех, кто прячется. И стараюсь подавать личный пример.

— Я видела, как вы действовали во время пожара на Кармеле в декабре 2010-го. Сразу прибыв на место, вы вели себя как настоящий командир. Как вы приняли решение поехать в гущу событий?

— Это не было спонтанным решением. В момент получения сообщения о пожаре на Кармеле, я находился на этом самом месте, в кабинете за этим рабочим столом. Если вы помните, в те дни по всей стране вспыхивали большие и малые пожары. Мне доложили, что пожар распространяется с большой скоростью и служба тюрем готовится к эвакуации тюрьмы Данон, расположенной в этом районе. Эвакуация тюрьмы — это нелегкое дело, которое потребует много времени, а огонь уже подбирается к тюрьме (я получал постоянные сводки). Я понял, что если речь идет об эвакуации тюрьмы, то это уже другое дело, это не “еще один пожар”. Я немедленно выехал из Тель-Авива в район пожара на Кармель. Возле Хедеры получаю сообщение, что пропал автобус с заключенными. Я даю команду по рации искать автобус: «Ищите с вертолетом! Ищите!» Мне отвечают, что автобус движется в сторону перекрестка Бейт-Орен. Позже, когда я прибыл на место, мне доложили, что в автобусе находились курсанты Управления тюрем.

Я приезжаю на место и вижу настоящую катастрофу. Ситуация начала выходить из-под контроля: с одной стороны — сгоревший автобус с курсантами, с другой — быстрое распространение пожара, с третьей — необходимость срочно эвакуировать людей из ближайших населенных пунктов Дения и Тират ха-Кармель.

Я принимаю решение взять управление людьми в свои руки, потому что все вокруг пребывают в шоке. Мы эвакуировали оттуда людей, расселили ближе к университету, и я остался до того момента, пока пожар не был полностью потушен. Мы пробыли на месте около пяти дней, ни на час не покидая его, и опасаясь, что огонь перекинется дальше. Мне позвонил премьер-министр и спросил, где я нахожусь. Я ответил: «На Кармеле. Я беру всю ответственность на себя». Нетаниягу сказал, что доверяет мне, и я остался. Пришлось руководить пожарными, координировать действия армии, пожарной авиации и других служб. Пожарные самолеты нам прислали из многих стран мира… Пожар на Кармеле был одним из самых драматичных событий последних лет.

— Немногие политики умеют проявить инициативу и брать ответственность на себя.

— Участие в событиях, происходивших на Кармеле, не входило в сферу моей деятельности. За это отвечает служба тыла. Но, увидев царившие там ужас и растерянность, я понял, что придется брать все в свои руки, иначе ждать еще большей беды. В таких случаях требуется хладнокровие, умение руководить, видеть ошибки и быстро их исправлять. Нужно быть начеку днем и ночью, чтобы решать проблемы. Эти пять дней на Кармеле я не смыкал глаз: днем и ночью держал руку на пульсе, управляя людьми и ситуацией.

— Теперь вам подчиняется не только полиция, но и пожарная служба.

— В пожарной охране давно назрела необходимость изменений. Ситуация была настолько запущенной, что требовала принятия срочных мер для наведения порядка. Поэтому, после большого пожара на Кармеле, стало ясно — этой организации необходима реформа. В период моей работы в качестве депутата Кнессета и члена Комиссии по внутренним делам и защите окружающей среды, о реформе только говорилось, никто ничего не делал. В системе работают действительно замечательные люди, много сделавшие для спасения жизней, но сигналы бедствия подавала сама организация, и ее надо было срочно спасать. И если предоставляется такая возможность — надо ею воспользоваться.

— С какими проблемами вы столкнулись в связи с переходом пожарного ведомства под ваше управление?

— Были проблемы с принятием бюджета. Поскольку пожарная охрана подчинялась МВД, она была децентрализованной. Я согласился принять ее под контроль моего министерства только при условии проведения реформы. А ее невозможно было начать проводить без согласования с Гистадрутом, пожарными объединениями, органами местной власти, и, конечно же, Минфином. Несмотря на споры с противниками реформы, нам удалось получить согласие и поддержку всех ведомств, обеспечив соблюдение прав пожарных. Я также потребовал гарантий выделения бюджета на пять-шесть лет, и мы получили 1,5 миллиарда шекелей, которые уже пошли на создание новых пожарных станций, подготовку сотрудников, новое оборудование, самолеты и пожарные машины. За последнее десятилетие еще не было такой крупной реформы. Нас ожидает много работы, но через полтора-два года пожарную охрану будет не узнать. И уже в этом году мы видели, как быстро и профессионально пожарные справились с летними пожарами.

— Почему вы согласились взять под свое крыло еще одно ведомство?

— Знаете, я мог, как многие министры, встать утром, выпить кофе, пройтись по кабинетам, поприветствовать работников и сказать: “Шалом, все в порядке?” Но это не в моем стиле. Не понимаю, как можно ничего не делать? Я постоянно занят. И я считаю, что переход пожарной службы под эгиду нашего ведомства принесет пользу всем. Я также верю, что нужно перевести к нам и Службу скорой помощи «Маген Давид Адом». Я направил премьер-министру свое мнение по этому поводу, и данный вопрос проходит проверку.

Необходимо единое оперативное подключение — когда набирают номер 100, 1 — полиция, 2 — пожарные и 3 — скорая помощь. Один телефон, который соединяет все спасательные службы, как 911. Просто необходимо собрать все службы под одной крышей, потому что во время чрезвычайной ситуации МВБ несет ответственность за всю страну. Армия отвечает за внешнюю безопасность, а мы — за внутреннюю.

— Какими были эти четыре года для вас как министра?

— Я подготовил и на днях представил партии доклад о проделанной за прошедшие четыре года, работе. Это даже не просто доклад — целая книга под названием “Достижения Министерства Внутренней Безопасности”! Только чтение этого отчета займет уйму времени. Я хочу подчеркнуть — министерство очень хорошо и серьезно потрудилось. И все это благодаря людям, которые со мной работают. Я только руководитель.

— Судя по последним отчетам, уменьшилось число случаев распития алкоголя в общественных местах.

— Это был тяжелый бой. Мне все говорили: Ицхак, не лезь туда. Это ударит по заработку мелких бизнесов: киосков и импортеров. Но я ответил, что они меня меньше всего интересуют. Я, прежде всего, думаю о 12-15-летних подростках и пьяных водителях. Меня волнует их судьба, чтобы, как можно меньше алкогольных напитков попало к подросткам. Алкоголизм, насилие и преступность — вот что меня волнует. Теперь, по закону, полиция, обнаружив распивающих алкоголь в общественном месте, имеет право отобрать бутылку с алкоголем и вылить содержимое. Однажды, в 12 ночи мы увидели в Ришон ле-Ционе 12-летнюю девочку, которая сидела и пила какой-то алкогольный напиток. Естественно, ее родители уже спали, так как это был будний день, и завтра они должны рано вставать на работу. Я спросил девочку, откуда у нее деньги. Выяснилось, что родители дали ей на билет в кино. А она отправилась в совсем “другое кино”, в котором подростки сидят под домом и выпивают! Как можно спокойно мимо такого пройти? Правильно, родители должны беспокоиться и заботиться о детях, но, в конце концов, и государство тоже.

— Вы думаете, если вылить содержимое бутылки, это поможет решить проблему?

— Конечно! Я уже вижу, насколько снизился уровень преступности и насилия на улице, даже количество дорожных аварий — с начала года на 100 человек меньше погибло в авариях, чем в прошлом! Нельзя терпеть ситуацию, когда молодежь пьет алкоголь. Можно, кому разрешено по возрасту, выпить в пабе, ресторане, дома, наконец. Мы собираемся еще больше ужесточить Закон о продаже алкоголя, ограничить количество торговых точек, включая киоски, которым будем разрешено продавать алкоголь. Кстати, во многих других странах так и происходит: не в каждом супермаркете и киоске можно купить алкогольные напитки. Это очень непростая тема, я знаю.

— Как вы проводите свое свободное время? Когда вы не водитель, не парашютист, и не министр? Я слышала, что вы любите петь.

— Я иногда езжу в Тель-Авив или в Хайфу на вечера коллективного пения. Очень люблю петь песни Эрец Исраэль. Свободное время у меня есть только на выходных, которые я люблю проводить со своей семьей, детьми и внуками. Это необычайное счастье. В пятницу вечером мы зажигаем субботние свечи в кругу семьи, накрываем длинный стол, дети приезжают к нам уже со своими детьми. Я помогаю жене приготовить субботний ужин. По утрам в субботу я готовлю внукам тосты. А в воскресенье в 5:30 утра — подъем на работу, спортзал, после которого начинается долгий и трудный рабочий день, до самого позднего вечера.

У меня четыре дочери, восемь внуков. Одна дочь работает в полиции, другая — в ШАБАС (Управление тюрем Израиля), третья — психолог, занимается коучингом, а четвертая руководит рестораном. Все живут и работают в Израиле. Это ли не счастье, и смысл жизни?

Марина ШАФИР
Фото автора.