Владимир Соловьев | Не дождетесь!

Тройной день рождения

В этом году мой ДР пришелся на Президентский день, и один мой читатель – почитатель, живущий по соседству в Куинсе и изъявивший при знакомстве желание приобрести все мои книги, на что я ему ответил, что у меня не хватит экземпляров, а у него денег, пригласил меня в ресторан на Длинном острове милях в шестидесяти от дома, где-то на границе Нассо и Саффолка, чтобы отпраздновать этот тройной День рождения – Джорджа Вашингтона, Эйба Линкольна и Вовы Соловьева-Американского. В хорошую компанию наши президенты, шутка, попали, но дабы не прослыть кощунником, я отнесся к этой идее с сомнением, а потом и с подозрением, на что у меня были иные причины, о которых пока молчок, а потому стал подумывать как деликатно отказаться от этой рисковой затеи.

Предыдущий ДР был моим юбилеем, и я, дабы с ним не заморачиваться, начал в тот же день сочинять исповедального жанра прозу, свистнув название из старческого стиша князя Вяземского «Эпитафия себе заживо» (копирайта на названия нет), а эпиграф нашел в моей прикроватной «Библии», хоть и не воцерковлен и не обрезан. Вот что ответил Верзилий царю Давиду, который пожелал приблизить его к трону и убалтывал отправиться с ним с Иерусалим: «Мне теперь восемьдесят лет; различу ли хорошее от худого?» (2-я Царств Гл 19, 35). Моя беда как раз в том, что годы не повлияли на мое с детства обостренное чувство справедливости, а потому я близко к сердцу принял украинскую трагедию без катарсиса, она касалась меня лично, и я писал и пишу регулярную хронику этой войны не как политолог, а как историк – в жанре антропологических, гносеологических и психоаналитических комментариев.

Помимо этики, еще и эстетика. Источник негативного вдохновения? Война как допинг для автора? Кормовая база? Подпитка? Не без того. Может мне еще поблагодарить рашистов, что продлили мое журналистское существование и отвлекли от более долговечных, а то и вечных сюжетов?

Не дождетесь!

В итоге я забросил свою авто-эпитафию, хотя где гарантия, что я с ней поспею, а на том свете, боюсь, у меня не будет не только компа, но и карандаша, да и сохранится ли там моя пассионарная отзывчивость и потребность словом откликаться на события? Другой итог – моя новая книга «Цунами истории. Победа Украины или поражение России?», которая вышла одновременно в двух странах – США и Украине к годовщине этой гнусной войны и подоспела ко дню моего рождения. Такой вот подарочек я сделал самому себе. В украинское издание я успел поставить на первую страницу эпиграф – ответ на загадочную вроде альтернативу подзаголовка, ибо там, где подразумевается знак равенства, я поставил знак вопроса:

Сarthago delenda est

Теперь без вопросов. Это единственный приемлемый исход затеянной Россией бойни.

Теперь я не жалею, что забросил в долгий ящик мою эпитафию и занялся современной историей, чтобы внести свой скромный вклад в борьбу миров, имея в виду не только Украину и Россию, пока я еще различаю хорошее от плохого, добро от зла. Само собой, все средства от продаж моей книги (как и предыдущего киевского издания «Кот Шрёдингера. Самоубийство России»), идут в помощь Украине. Однако без лишней скромности скажу, что под моим вкладом подразумеваю не токмо деньги, но и слова. Ибо я, как никто, изучил моего антигероя, знаю его как облупленного, а благодаря мне – те, от кого зависит принятие судьбоносных решений. Преувеличиваю свое значение, как журналиста и писателя? Нисколько! Судите сами.

Когда я вошел в возраст предсмертия – скорее, чем дожития, эвфемизм Макаревича – и ситуация округ меня обострилась из-за «Кота Шрёдингера» – прототип, узнав себя в моем герое, пусть и не один в один, проявил себя существом обидчивым и злопамятным и наслал на меня своих агентов – на меня наехал штатный obituarist одной газеты с просьбой дать ему интервью впрок на случай летального исхода, хотя у меня уже двоилось в глазах от моих телохранителей, которых я иногда путал с моими преследователями. В общественный сортир не войти без сопровождения, а я по натуре человек стеснительный однополых со мной существ. Нет, ничего общего с латентной голубизной. Немного, правда, меня смущало, что мой кар охраняют даже более, чем его хозяина – взрывчатка? новичок? я знаю?

Однажды в лесопарке с озером и парочкой бездетных лебедей, а так старались, бедняжки, но вылупившихся беспомощных сереньких лебедят похитили и употребили здешние хищники, мою охрану вдруг кратно усилили, в глазах рябило, пока я не врубился, в чем дело: мы с моей подругой крупно поссорились, она перешла красную линию и обзывала меня нехорошими словами, может и справедливо, вот они, подслушав, решили, что моя жизнь под угрозой, а это рутинный ругачий стиль нашей совместной жизни последние годы, да и прежде жили по диагонали, редко в чем сходясь, но ночная кукушка перекричит дневную – и до сих пор, такой заряд любви с моей школьной влюбленности, а уж она делит мой пламень поневоле. Когда поневоле, а когда по доброй воле – всяко. Но то, что сохранили прежний ритм, ее словами, драгоценной интимной жизни – это, вестимо, бонус, и вертает нас назад от преклонных лет в юны годы. Никакой разницы… – говорит моя душечка. Паче для меня. Но это скорее для моей будущей эпитафии, а здесь вернемся к моему рисковому сюжету.

Не то чтобы я надеялся на витальный – как они на летальный – исход, полагая вослед ОМ, что меня только равный убьет, и не считая Кота Шрёдингера равным себе, хотя надежда хороша на завтрак, а не на ужин, не я сказал.

Думал умереть автором «Трех евреев» – 1975, но человек предполагает, а Бог располагает – не всегда в негатив, случается и в обратную сторону, вот я и прославился еще и «Котом Шрёдингера» – 2020. Обе книги впервые напечатаны в Нью-Йорке, но именно в этом столетии первая уже издана и переиздана в Москве и Питере, а обогащенное (вдвое!) издание второй вышло в Киеве в разгар русско-украинской войны и оказалось актуальным в контексте текущей истории ввиду узнаваемости главного персонажа, с долгожданной смерти которого начинается моя зашкварная мениппея, а до его реальной смерти чаю, но не надеюсь дожить. Хотя кто знает? Черный лебедь, черный лебедь, или, как говорят у нас в деревне, predictable unpredictability. А доживет ли автор до издания своего провидческого романа-трактата на его географической родине? Или прав один из первых его чтецов – Если книжку когда-нибудь издадут в России, она будет знаком и зеркалом революции? Если не при жизни автора, то postmortem – велика разница! – в доказательство максимы Проперция, что со смертью не все кончается. Кошачьи главы печатались в российских СМИ, не говоря о частых ссылках и цитациях, несмотря на всю политическую остроту этой квантовой притчи. Либо наоборот – благодаря этой остроте? В конце концов, кот Шрёдингера ни жив ни мертв стал эзоповой кликухой кремлевского пахана, что мне немного обидно за все кошачье племя, к которому я прикипел душой с детства. А тут еще пронесся слух, и мне звонили накануне присуждения, что автор «Кота Шрёдингера» один из полутора сотен кандидатов на Нобельку, таким актуальным стал его провидческий роман-трактат в контексте пусть еще не Третьей мировой, но Глобальной войны.

Автор еще успел побывать на презентациях «Кота Шрёдингера» на Манхэттене и в Бруклине и выступить по ТВ и радио, открещиваясь от прототипа и прямоговорения,

но тут вдруг грянул Ковид почище хичкоковского Вертиго, причем самый сильный удар пришелся по Америке, а из всей Америки на город надкусанного яблока, и хоть автор надеялся умереть своей смертью – в смысле умереть здоровым от Вируса, но, казалось, был обречен – топографически, статистически, наконец геронтически, доживая заемные, халявные годы, когда один только шаг между мною и смертью – ссылка на Книгу царств #1, 20,3 потребна? А вот пронесло, и я стал октогенарием, над которыми потешался в своих пародийных текстах, как Пушкин над рогачами, пока сам им не заделался, бедняга. Чего нашему солнышку не хватило, так это самоиронии, вот и пал невольником чести. К месту – не к месту, но напомню, что юмор – это диверсия бессознательного в сознание, а ирония – наоборот – инстанция сверх-я в башке, согласно всемирному учителю. Разительно отличающиеся процессы. Юмор обожаю, но сам вряд ли на него горазд, зато ирония, включая самоиронию, – мой литературный конек. Не путать с Пегасом.

А достало ли самоиронии у ВС, пока он метафорически метался между Мафусаилом и Агасфером, отдавая предпочтение последнему, который каждому из нас современник с Христовых лет – в отличие от ветхозаветного Мафусаила, а тот давным-давно отдал Богу душу, хоть и дожил до 969-ти. Чего взалкал – вечности? Как у того доисторического богомола, который пребывает в куске янтаря 12 миллионов лет, сам того не ведая, зато знаем мы, смертные, и завидуем ему беспамятному.

Даже самые клишированные мемы под сомнением. Я знаю, что ничего не знаю, а откуда тогда Сократ узнал, что он ничего не знает? Либо быть или не быть – вопрос, который никогда передо мной не стоял, ибо в руце божьей, и не быть мы все еще успеем, а пока актуальны проблемы именно бытийствования в подлунном мире. Ужас небытия я испытал в совсем еще юном возрасте, а с тех пор до смерти мне фиолетово, разве что смерть насильственная, которая мне грозит уже не только из-за злопамятства и мстительности кремлевско-бункерного Кота Шрёдингера, но теперь еще из-за моей журналистской активности – полсотни политикан, две книги через океан, да еще постскриптумные публикации.

К тому же, от метафорического стиля я перешел к прямоговорению, соблазн которого в своем кошачье-квантовом романе всячески старался избегнуть, а теперь называю вещи и персоны своими именами и пишу онлайн – в режиме реального времени, описывая пулю в полете. Судя по троллям, которые живо и с угрозами реагируют на мою путиниану, по анонимным звонкам и письмам, – теперь уже не из мести, а из превентивных соображений, дабы пресечь мою журналистскую деятельность и вырвать грешный мой язык.

Возвращаясь к лонгайлендовскому сюжету, я поделился кой-с-кем своими сомнениями. Не в самом своем фанате, а в тех, кто стоит за ним, что ему скорее всего невдомек. Могу сослаться только на своего сына, который, помимо того, что поэт и галерейщик, еще и шаманствует у себя на Аляске, которую рашисты угрожают возвратить в Россию. Он категорически против предстоящего бранч-ланча на Длинном острове:

The going to Long Island for dinner just didn’t make sense. Seemed suspicious. Since you live right next to each other in Queens.

Я позвонил моему поклоннику и объяснил ему, что нас охраняют и не исключено, что наша охрана последует за нами на Лонг-Айленд, тем более это им не впервой. Нас охранять стали с того времени, когда мы зачастили с недельными визитами в том направлении, причем намного дальше, а потому людям из Российского консульства запретили выезжать далее, чем на 25 миль из Нью-Йорка, пока консульство не разогнали вовсе, но охрану не сняли – до сих пор. Таким образом я несколько остудил пригласительный пыл моего почитателя. Точнее тех, кто стоит за ним.

Хоть я и подложил соломки, да и наша охрана, если поспеет… А если не поспеет?

Дело теперь за мной: ехать мне в этот клятый лонгайлендовский ресторан или отказаться? У меня есть уважительная причина. В последнее время я не в очень хорошей форме. Отчасти из-за такого рода дилемм.

Ехать или не ехать – вот в чем вопрос.

Не дождетесь!

Владимир СОЛОВЬЕВ
Нью-Йорк