Музыка на слова

На нашей сегодняшней литературной странице мы публикуем подборку стихов чикагского поэта Гари Лайта. Это стихи, к которым в разное время, в разных городах и странах написали музыку Ефим Лещинский, Лика Могилевская, Валерий Берман, Евгений Малиновский, Андрей Грин и Инна Труфанова.
Семён Каминский

Я много лет имею отношение к традициям авторской песни, которые  для меня неразрывно связаны с литературой. По мере развития души, что непременно происходит, когда любишь и читаешь поэзию, приходит и понимание того, что есть что и кто есть кто в этом необъятном мире стихотворного мастерства. Я познакомился  с искренним и талантливым поэтическим творчеством Гари Лайта лет десять назад, но сложилось так, что только после того, как ко мне в руки попал его недавно изданный в Нью-Йорке сборник “Траектории”, я, неожиданно для себя, начал петь его стихи под гитару. Основное отличие авторской песни от попсы, шансона и эстрады – в высоких требованиях к содержанию и качеству текста, положенного на музыку. Поэзия Гари Лайта полностью обладает этими качествами. Как возникает такой симбиоз мне трудно проанализировать. Но когда происходит процесс облачения поэзии в музыкальную оправу, он радует не только авторов стихов и музыки, но, хочется надеяться, и наших слушателей.
Ефим Лещинский

Когда я впервые встретилась со стихами Гари Лайта в 2003 году, мне стало почему-то удивительно ясно и понятно, как человек, оказавшийся в Америке в довольно раннем возрасте, живёт и чувствует разрыв, но, в то же время, и параллельность двух материков. Безупречный, но при этом очень глубокий слог завораживает и оставляет читателя с неодолимым желанием – продолжать читать. Немало музыкантов, которые традиционно писали только “свои” песни, остались неравнодушны к стихам этого автора. Пусть изначально и целенаправленно не будучи написаны как тексты песен, стихи Лайта абсолютно произвольно ложатся на музыку, которая сочиняется каким-то волшебно-естественным путём.
Лика Могилевская

Бывает – открываешь страницу сборника, и первое же стихотворение овладевает тобой, увлекает по тропинкам строчек, уводит в многоточие недосказанности, и там, за невидимой гранью, в зазеркалье, в увлечении мелодии тайного смысла, ты удивительным образом начинаешь слышать музыку своей собственной души. Есть такая поэзия…Стихи  Гарика Лайта – это откровение, это мост  между двумя мирами – реальным и тем, который создан воображением, плавно перетекающим из воспоминаний в призрачное, но полное светом надежд будущее. Его стихи – это созерцание. И может быть, их наибольшая ценность и заключается в недосказанности. Поэзия Лайта необычайно музыкальна по форме и по сути. Мелодии его стихов становятся мелодиями смысла. Возможно, поэтому они так привлекательны для музыкантов. Этим словам хочется вторить музыкой.
Инна Труфанова

АРТ-ДЕКО
Мы из прошлого века,
был каверзным канувший век –
там такое творилось
при полном крушении истин,
но в районах арт-деко
всегда жил чудак-человек
ему светлое снилось,
он кофе варил и записывал мысли.

Мостовые Варшавы, Харбина,
еще не советской Литвы
он исхаживал в сумерки,
веря, что все обойдется,
но уже запускались турбины,
уже обращенья на «Вы»,
как ношенье туники,
было не тем, что живется.

Приходила она в аромате французском
и ставила чай,
в тонких пальцах ее
танцевали мундштук с сигаретой,
ее талии узкой
под музыку он невзначай
так несмело касался
в последнее мирное лето.

А наутро он очень смущался –
она у окна
не одевшись стояла
и кольца вершила из дыма.
Там никто не прощался –
за месяц исчезла страна,
их обоих не стало –
но он встретил вечность любимым.

Мы – второй половины,
иные совсем существа,
но с клеймом двух «ежей» –
так в истории век обозначен,
мы застали бобины –
в них Гамлет озвучил слова,
и они до сегодняшних дней,
из компьютерных недр, облегчают задачу.

Увезенные в Штаты
и те, кто остались взрослеть
на Арбате, в Бат-Яме
и Лаврой хранимом Печерске, –
одинаковы даты,
ни там их, ни здесь не стереть,
есть арт-деко экзамен,
порой он сдается по-чешски…

И читая новеллу, в которой негласно о том,
как он кофе варил,
как записывал сны,
где живут ее тело и голос,
мы из прошлого века – как нам его почерк знаком,
в гуще взгляд его стыл,
а она, со спины,
как была, без одежды, ушедшая в хронос.

Мы и в прошлом-то веке
так рьяно бросали курить,
но, дойдя до того, как она у окна…
Тут и спичек не нужно,
пульс пробился на веке,
сквозь пальцы вниз канула нить,
ее нет в Интернете – и в снах,
где понятие почерка чуждо.

Мы из прошлого века,
и те, кто родятся у нас,
эти строки читая с улыбкой,
тая снисхожденье,
оказавшись однажды в районе арт-деко,
измерив фасады на глаз,
станут внутренне – зыбки,
не в силах постичь наважденья.

РОЖДЕНИЕ МАНХЭТТЕНСКОГО ДНЯ

Как благодатны медленные дни,
когда туман и облака, обнявшись крепко,
вовсю причастны к ремеслу небесной лепки,
а сам Нью-Йорк – всего  лишь матрица у них.

Еще нехоженый, неезженный асфальт,
истомы не скрывая, ранним утром
клубится паром, облекаясь перламутром.
В Центральном парке саксофону вторит альт.

Всех тех, кто этим утром предпочел
любви рассветной место в пейзаже,
небесный зодчий, элементами уважив,
увы, причастными к мистерии не счел.

И потому, есть в городе места,
не меченные временем с погодой,
в них возвращенье оговорено уходом,
как партитура с нотного листа

Такие пасмурно-талантливые дни,
скорее, исключение из правил,
ваятель их намеренно оставил
в процессе лепки – наваждению сродни.

СЮЖЕТНОЕ

Мартини – бокалы на подоконнике –
жаждет, листает истину в соннике,
ищет ответ на вчерашний и вечный вопрос.
Утро – Париж – CDG* – одиночество,
вальс из отрочества или пророчество
то, о котором сегодня вне метаморфоз…
Странная вера в приметы осенние –
нежность, в которой ничуть опасения
в том, что шасси не откроются в лютый мороз.
Ведь не наивна и не опрометчива…
Отменена забастовка диспетчеров,
бег от себя завершен в траектории звезд.
Необратимый процесс возвращения,
сонник и вальс – перспективы общения,
грустный сюжет – не сценарий для «фабрики грез».
——————————————————————–
*CDG – международный аэропорт им. Шарля де Голля в Париже.

* * *
Озарение жеста –
это ранний набросок,
ответвление дара –
в первой рифме эскиза.
Если критика лестна,
то рассыпанным просом
колесница Икара
может штопором к низу…

Ну а если надежда
посещает ночами
и диктует каноны
не из этого мира,
не покажется прежним
увлеченье свечами,
колокольному звону
соответствует лира.

Входит, крадучись, осень,
удивленной намедни,
наступая на фалды
проштормленному веку.
и  едва ли заметит
мелькнувшую проседь,
очарована летним
воскресеньем последним

* * *
Простуженному городу налей с лимоном чай,
придумает с три короба, а ты не замечай,
судить на поражение – удел нездешних сил,
и сделай одолжение – об этом не проси…

Декабрь – междометие июня с сентябрем
удел тысячелетия, где каждый о своем,
о светлом, ненадуманном, о жаждущем любви,
о том, что можно струнами, да только не порви…

Как непривычно держится мороз от ноября,
в нем так уютно снежится – увы, похоже, зря,
ведь это только кажется, что истина в вине,
и кто теперь отважится подумать о весне.

Всему свои условия и время, и размер,
и в каждом послесловии виновен Гулливер.
Такие вот реалии в предутренней зиме,
касаясь в вальсе талии, как был он неумел…

Все сладится, как водится, – ангина пару дней,
Чикаго нездоровится – чай городу налей,
с лимоном или сахаром, всегда решай сама,
ведь нет искусней знахарей, чем время и зима.

ПЕРВОЕ ПРОЩАНИЕ С ПРАГОЙ

Город игрушечный
Моцарта слушает,
будто отдушина
в мире больном.

Древний и нынешний,
разве остынешь в нем –
выжившем, вынесшем
бремя времен.

Город Цветаевой неподражаемый,
опустошаемый ласковым днем.
Золото вечера канет предтечею,
первыми встречными кажемся в нем.

* * *
Мокрый снег… После Нового года
дня четыре уже отсчитались,
век – юнец, оттого и погода
куролесит, нисколько не каясь.

В эти дни Мичиган, как Солярис –
и дыханьем, и цветом, но только
у Тарковского все же расстались,
а в римейке – постольку-поскольку…

В межсезонье погрязший декабрь
в ретроспекции кажется нервным,
но и в нем, как судьбы дирижабль,
ночь с тридцатого на тридцать первое…

Вряд ли сбудутся предначертанья –
звук подков об асфальт Линкольн парка,
а из искренних всех пожеланий –
чтоб свеча не казалась огарком.

Январи по призванью – начала
либо избранных тем продолженья,
испокон их зима заметала
светло-снежными днями рождений.