КОНТИНЕНТ - Новости и аналитика актуальных событий в мире, мнения и комментарии экспертов и обозревателей
Евгений Евтушенко включил имя французского еврея в свой «Бабий яр», хотя речь в стихотворении идёт о другом времени, о другом преступлении, но имя-то знаковое. 120 лет тому назад оно было у всех на устах. «Дело Дрейфуса» взорвало Францию и всколыхнуло Европу. Известный философ Ханна Аренд увидела в нём пролог эпохи тоталитаризма. И Эрнст Юнгер, немецкий писатель и мыслитель, за неделю до краха Германии в 1945-м, пишет в дневнике, предвосхищая Аренд: «Снова, в который раз, перечитываю дело Дрейфуса, от которого у меня всегда заходится сердце. В нём, как в изощрённой модели, сработанной демонами, явственно проступают все силы нашей эпохи; здесь они сходятся, складываясь в многогранный кристалл».
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Осенью 1894 года в генштабе французской армии заметили пропажу документа, касающегося тайн артиллерии. Начальник военной разведки майор Анри сходу обвинил капитана Адольфа Дрейфуса, единственного еврея в генштабе, в том, что именно он передал его немцам. При этом Анри сфабриковал письмо-улику, подделав почерк Дрейфуса. Хотя тот отрицал вину, суд счёл его виновным и приговорил к пожизненной каторге на Чёртовом острове во французской Гвиане (почитай, наша Колыма).
На Марсовом поле состоялась прилюдная церемония гражданской казни и лишения чести офицера Дрейфуса, во время которой несчастному плевали в лицо и кричали: «Иуда! Предатель!» Прошло полтора года, о Дрейфусе забыли, но новый начальник военной контрразведки подполковник Жорж Пикар, отнюдь не филосемит, даже совсем напротив, приходит к заключению, что дело сфабриковано, а истинным виновником является друг Анри, сын боевого генерала Эстергази, принадлежащий к венгерской знати. Именно он передал документ военному атташе Германии в Париже, притом не безвозмездно. Человек чести, Пикар увидел в подлоге признаки разложения армии и доложил по инстанции. Но военное ведомство не хотело пересмотра дела. Правда, следствие возобновилось, но генералитет стоял насмерть, и Эстергази был оправдан. Ведь признать его вину, значило бы расписаться в судебной ошибке, в невиновности Дрейфуса! В итоге на скамье подсудимых, а затем и в тюрьме оказался порядочнейший Пикар.
Когда журналист Бернар-Лазар передал Эмилю Золя документы о беззакониях в военном суде, тот, вникнув в перипетии дела, разразился открытым письмом президенту Французской Республики Фелису Фору. Оно было опубликовано в либеральной газете, которой руководил Жорж Клемансо, прозванный «Тигром» за непримиримость к политическим противникам (в дальнейшем он дважды будет премьер-министром Франции). Вот начало письма: «Господин президент! Каким комом грязи лёг на ваше имя процесс Дрейфуса! А оправдание Эстергази – несмываемая пощёчина истине и справедливости». Рефреном в послании звучали слова: «Я обвиняю», при этом известный писатель поимённо назвал тех генералов, кто опозорил страну, осквернив и извратив её правосудие. Напоследок Золя писал: «Истина восторжествует и ничто не в силах остановить её. Только теперь начинается настоящее дело Дрейфуса, ведь лишь теперь чётко обозначились позиции противоборствующих сторон: с одной стороны – виновные, не желающие того, чтобы на их тёмное дело был пролит свет, с другой стороны – жаждущие правды, готовые пожертвовать ради этого собственной жизнью». Письмо было опубликовано в начале 1898 года. Анатоль Франс назвал поступок Золя «моментом пробуждения совести человечества». Франция заполыхала.
Достаточно сказать, что по ходу скандала, не утихавшего годы, три военных министра подали в отставку, пало правительство; Эстергази бежал в Лондон, откуда с гордостью сообщил «ненавистным французам», что военный секрет выдал он, и пусть теперь они ему соли на хвост насыпят; полковник Анри, признавшийся в подлоге и фальсификации обвинения, покончил с собой; Пикара выпустили из тюрьмы и повысили в чине; Дрейфуса поначалу помиловали (1899), а потом полностью оправдали (1906) и вернули в армию. О незаслуженных позоре и муках он написал книгу «Пять лет моей жизни». В Первую мировую войну 55-летний еврей-патриот сражался под Верденом.
Последствия позорного дела оказались более глубокими: Франция раскололась на дрейфусаров во главе с Золя, Клемансо, Жоресом и куда более многочисленных антидрейфусаров-националистов, которые влились в расплодившиеся организации: «Лига патриотов», «Французское действие» (Аксьон франсез), «Националистическая и антисемитская молодёжь». Один из их лидеров М Баррес заклеймил сторонников Золя – художников, музыкантов, учёных – в статье «Протест интеллектуалов», вкладывая в это определение оскорбительный смысл (унизительный, как у нас: «Эй ты, в шляпе! или «Профессор, снимите очки-велосипед!»). Но противники восприняли его как признание своих достоинств. Юный Марсель Пруст собрал 100 подписей под обращением в поддержку дрейфусаров. Его так и назвали «Манифест интеллектуалов».
Костёр идейного противостояния в обществе загасить не удавалось, что вызывало опасения гражданской войны. Трещины пошли через семьи, через дружбы, даже левые раскололись. И ещё один неожиданный и немаловажный результат этого дела: рождение сионистского движения. Корреспондент венской газеты Теодор Герцль присутствовал на Марсовом поле, когда с Дрейфуса срывали погоны, он был в толпе, скандировавшей: «Смерть евреям!» Его вывод был однозначным: необходимо еврейское государство – убежище!
Великий насмешник Марк Твен уверял, что перед смехом ничто не устоит. Его современник будущий лауреат Нобелевской премии Анатоль Франс разделял это мнение. «Остров пингвинов», в котором пародируется история Франции, – шедевр сатиры убойной обличительной силы. Дело Дрейфуса предстаёт у Франса как «Дело о восьмидесяти тысячах копен сена», т.е. изначально как нелепость, абсурд. Дрейфус выведен Франсом под именем Пиро, Эстергази – как граф де Мобек де ла Дандюленкс, а Золя – Коломбан.
Пиро изначально не нравился военному министру Гретоку, и каждый раз, когда искали виновника какого-либо проступка, Греток говорил: «Это, наверно, Пиро!» Однажды начальник Генерального штаба доложил министру о бесследном исчезновении восьмидесяти тысяч копен сена, запасённых для кавалерии.
«Греток сразу решил: – Это, наверно, Пиро их украл! Потом немного подумав, сказал: – Чем больше я размышляю, тем больше убеждаюсь, что именно Пиро украл эти восемьдесят тысяч копен сена. И – что характерно для него! – он похитил их, чтобы продать по дешёвке дельфинам, нашим заклятым врагам. Гнусная измена!
– В этом нет никакого сомнения, – ответил Пантер. – Остаётся найти доказательства».
Доказательств, правда, не нашлось, но газеты незамедлительно сообщили о сути дела и аресте Пиро. «Вся Пингвиния пришла в ужас, узнав о преступлении Пиро; вместе с тем некоторое удовлетворение доставляла мысль, что хищение это, усугублённое изменой, совершено каким-то евреем из мелких». Франс поясняет: евреи-финансисты держали в своих руках, по слухам, пятую часть всех пингвинских богатств. Впитавшие с молоком матери уважение к деньгам, пингвины к еврейским миллиардам испытывали то же религиозное благоговение, что и к христианским. Писатель открывает тайну Полишинеля: «Во всяком цивилизованном государстве богатство священно; в демократических государствах священно только оно. А Пингвиния была государством демократическим… Пингвинская нация пуще смерти боялась затронуть хоть волосок на голове ненавистных крупных евреев. Денежный интерес пересиливал вражду. Но если падал кто-нибудь из мелких, старались его затоптать. Вот почему вся пингвинская нация злорадствовала, узнав, что предателем был еврей, но из мелких. На нём можно было сорвать злобу, питаемую ко всем израильтянам, не опасаясь нанести ущерб государственному кредиту». Сколько сарказма, но ведь правда, актуальная до сих пор!
Военный суд при закрытых дверях решил судьбу Пиро. «У судей была твёрдая уверенность, так как не было никаких доказательств». «А без оснований не сомневаются, без оснований только верят, – продолжает Франс. – Никто не сомневался, так как повсюду повторяли одно и то же, а для публики повторение означает доказательство. … Пингвинская толпа не знала сомнений – она поверила в виновность Пиро, и эта вера тотчас же стала одной из основ её национальных верований, войдя существенной составной частью в её патриотический символ веры». Любезный читатель, вам инвективы Франса ничего не напоминают в нашем советском прошлом и постсоветском российском сегодня?
И тут наступает час почтенного Коломбана, автора ста шестидесяти томов пингвинской социологии. Не удивляйтесь преувеличениям! Сарказм Франса требует гиперболы и гротеска. Золя и впрямь был плодовитым писателем, но Бальзака не превзошёл. Он – автор 20-томной эпопеи «Ругон-Маккары», куда вошли известные у нас «Тереза Ракэн», «Западня», «Жерминаль», «Нана».
Прославленный писатель предстаёт в образе маленького, бородатого близорукого Коломбана, который появляется на улице с лестницей, горшком клея и пачкой листков, которые он поначалу расклеивает на малолюдных улочках, не вызывая интереса у редких прохожих. На листках крупными буквами выведено: «Пиро невиновен – виновен Мобек». В оживлённых кварталах он привлёк внимание любопытных. «Онемев от удивления и негодования, они бросали на него угрожающие взгляды. … К устремлённым на него негодующим взглядам стали присоединяться враждебные выкрики и ропот». Коломбан сохранял полное спокойствие, не замечая, что его листки тут же с остервенением срывают и топчут; он продолжал свою работу. Но вот толпа обнаружила явные признаки ярости. «Изменник, вор, подлец, мерзавец!» – кричали ему. Какая-то женщина, растворив окно, опрокинула ему на голову целый ящик мусора; какой-то извозчик бичом сбил у него шляпу; молодец из мясной лавки свалил его с лесенки прямо в канаву, вместе с клеем, кистью и стопкой листков, – и пингвины с гордостью осознали при этом величие своей родины». Франс не жалеет сарказма на своих сограждан.
«Остров пингвинов» написан в 1907 году. Позади – суд над Эмилем Золя. Военный трибунал в 1898 году за клевету на армию приговорил его к году лишения свободы и штрафу в 3000 франков и потребовал лишить ордена Почётного легиона. Писатель опротестовал решение суда и, не дожидаясь повторного слушания дела, уехал в Англию, где пробыл до июня 1899 года. Его смерть была внезапной. На исходе сентября 1902 года Золя был найден мёртвым в своей парижской квартире, отравленный угарным газом. Ему было всего 62 года, и он не готовился к уходу. Многие сочли дело нечистым, хотя дымоход, проверенный через несколько дней, был в исправности.
В 50-годы в печати появилось сенсационное сообщение о причине гибели Золя. Парижский кровельщик, исповедуясь перед смертью в 1927 году, признался, что он с напарником взяли грех на душу. Узнав, что в доме живёт писатель, недавно защищавший предателя-еврея, они, ремонтируя крышу, вечером намеренно заблокировали трубу камина, а на следующее утро уничтожили улики. Тот, кто выслушал исповедь, хранил молчание ещё четверть века. Вот такое последствие имела истерия антисемитизма, охватившая Францию на исходе ХIХ века. Болезнь эту трудно излечить, а потому не стоит удивляться тому, что в годы нацизма французы предавали своих еврейских сограждан, отправляя их в газовые камеры, а сейчас они «сдают» их озверевшим исламистам.
Когда в 1940-м отмечалось столетие писателя, Луи Арагон в статье «Актуальность Золя» заметил, что, даже если бы он не написал ничего кроме письма «Я обвиняю!», он заслужил благодарность сограждан, потому что спас честь Франции. Спас ценой собственной жизни, принёс её на алтарь правды.
Волны, поднятые «делом Дрейфуса», достигли и берегов России. Русская интеллигенция реагировала по-разному. А.П.Чехов, находившийся зимой 1897-98-го в Ницце на лечении, писал литератору В.М Соболевскому: «Я целый день читаю газеты, изучаю дело Дрейфуса. По-моему, Дрейфус не виноват». Спустя месяц он пишет своему издателю и другу А.С.Суворину: «Дело Дрейфуса закипело и поехало, но ещё не стало на рельсы. Золя – благородная душа, и я в восторге от его порыва».
Чехов не был симпатизантом евреев, а как художник не одобрял натурализм, литературное направление, теоретиком я практиком которого был Золя. Но гражданское мужество, с каким тот боролся за невинно осуждённого и оклеветанного человека, против лжи и несправедливости, представило Золя в новом свете, и Чехов закрывает глаза на эстетические расхождения. «В этом своём процессе он, как в скипидаре, очистился в конце от наносных сальных пятен и теперь засиял перед французами в своём настоящем блеске, – пишет он Суворину 06.02. 1898-го. – Это чистота и нравственная высота, каких не подозревали». Однако петербургская газета Новое время», которую возглавлял Суворин, ополчилась на Золя и дрейфусаров, и это развело Чехова со «Стариком». Его дружбе с Сувориным пришёл конец.
Погромные настроения, поощряемые на самом верху, проявились и в интеллигентной среде. Тем более удивительно, что сенатор, тайный советник, обер-прокурор первого департамента Сената известный юрист Игнатий Закревский объявил себя дрейфусаром и опубликовал в лондонской Times письмо в их поддержку, чем навлёк высочайший гнев, обернувшийся его отставкой. Сборник его статей «По делу Дрейфуса» был опубликован в Санкт-Петербурге в 1900 году. Не лишне заметить, что он – отец Марии Бенкендорф-Будберг, «железной женщины» Муры, которой Горький посвятил эпопею «Жизнь Клима Самгина». У Закревского есть запись, что сам Победоносцев, который нам представлялся символом реакции («Победоносцев над Россией простёр совиные крыла»), оказался на стороне дрейфусаров. Такая неожиданность! Анастасия Цветаева вспоминает, как живо обсуждали тему в их семье.
Проходит время, и в России после череды погромов, из которых наибольшую известность в Европе получил Кишинёвский погром 1903 года (само слово «погром» с тех пор вошло в европейские языки), приключается своё «дело Бейлиса». Правда, судебный процесс по нему не был столь громким как французский.
В 1933 году к власти в Германии приходит Гитлер, и страну накрывает волна национализма. Русский писатель, автор романов о европейской и русской истории, Марк Алданов, проживший 20 лет с 1919 года в Париже (из них лишь 2 года в Берлине в середине 20-х годов), в апреле 1934-го публикует большой очерк «Полковник Пикар и дело Дрейфуса». В нём впервые и неслучайно появился термин «националист». Историческое чутьё его не подвело. Он почуял опасность и решил напомнить уроки недавнего прошлого. Но как сказал великий немец Гегель: «История учит тому, что никогда, никого, ничему не учит». Грустный парадокс, оспорить который не берусь, но и примириться с ним трудно.
Гитлеру удалось направить против ненавистных евреев страхи и недовольство немцев, и на исходе 30-х годов Европа пришла к Холокосту, организатором которого стала нацистская Германия, а совиновников и соучастников – не перечесть…
Эмиль Золя, восставший против неправедного суда над Дрейфусом и вакханалии толпы, которую умело направляли «патриоты» – националисты, писал: «Преступно разжигание страстей нетерпимости и противоборство исподтишка, под личиной антисемитизма, от которого великая либеральная Франция – страна прав человека – погибнет, если не вылечится. Использование патриотизма для ненависти – это преступление». Преступление свершилось, хотя кое-кто пытается его умалить, а то и просто зачеркнуть, но самое страшное, что оно повторяется на других параллелях и меридианах. Меняются предлоги и личины, но основа его – национализм – сохраняется. Как тут не вспомнить предостережение: «Люди, будьте бдительны!»
А что касается фигуранта позорного дела 120-летней давности, то Дрейфусу повезло: он не дожил до кошмара Холокоста, умер в 1935 году. Но имя его стало символом, а потому русский поэт назвал его, первым нарушив заговор молчания вокруг трагедии Бабьего Яра.
Грета Ионкис
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.