КОНТИНЕНТ - Новости и аналитика актуальных событий в мире, мнения и комментарии экспертов и обозревателей
В Норильске, Красноярске, Новосибирске и Барнауле состоялись премьерные показы документального фильма «Замороженное время» — автобиографии писателя Михаила Тарковского. Три десятка лет назад он, внук поэта Арсения Тарковского и племянник режиссера Андрея Тарковского, покинул Москву. Живет на Крайнем Севере, на берегу Енисея.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Фильм снят красноярскими режиссерами Владимиром Васильевым и Александром Калашниковым, Тарковский — вдохновитель, автор текста.
Камера следует за Михаилом: он едет по зимнику через старинный Енисейск с его монастырями, через деревеньку Зотино домой — в Бахту. Добирается по реке на свой охотничий участок. Идет по тайге промысловыми тропами. Размышляет о биографических и духовных началах, определивших судьбу. О том, как воздействуют на душу Енисей и тайга. И — неотступно вспоминает бабушку, просит у нее прощения: фильм посвящен ей, Марии Ивановне Вишняковой.
Ее образ давно и навеки запечатлен — в гениальном «Зеркале» ее сына. Она не упомянута в титрах, но это и невозможно было в том пространстве памяти, снов, совести, это очень личное, да и было бы излишне, ведь и так понятно: она — и смысл, и сердце той картины. Теперь к ней обращается внук. (В финальных аккордах «Зеркала» Мария Ивановна идет по гречишному полю с детьми. На ней коричневая куртка внука Михаила, которую бабушка за ним донашивала в ту пору.)
Она открыла мне, говорит Михаил, ворота в русскую литературу, русскую природу и русский храм. Вспоминает, как он, еще ученик младшей школы, отправлялся на все каникулы с ней в деревню, и она читала ему вслух «Войну и мир», Чехова. После 3-го класса уехали в Оптину пустынь, прожили там лето, ходили в скит, где жил старец Зосима, и бабушка рассказывала про Лешу Карамазова, а потом выдала роман Достоевского и заставила прочитать.
Енисей она так и не повидала, но придумала о нем для внука целую сказку по рассказам сына Андрея, работавшего здесь в геологической партии. Слова «Курейка, Игарка» звучали в их доме как заклинания, как призраки далекого и чудного мира. И вот теперь, будто показывая великую реку Марии Ивановне, знакомя их, Михаил благодарит ее за то, чем она его одарила, «отправив на Енисей, где я искал красоту тайги, а нашел гораздо большее — дом». «Если бы не бабушка, — говорит Михаил, — Енисея в моей жизни не было, а значит, и меня бы не было».
В семье Тарковских Енисею отведена была особая роль. Андрей, бросив учебу в Московском институте востоковедения, в 1953 году отправился на енисейский приток Курейку. «В свое время я пережил очень трудный момент, — писал он. — В общем, я попал в дурную компанию, будучи молодым. Мать меня спасла очень странным образом — она устроила меня в геологическую партию. Я работал там коллектором, почти рабочим, в тайге, в Сибири. И это осталось самым лучшим воспоминанием в моей жизни. Мне было тогда 20 лет… Все это укрепило меня в решении стать кинорежиссёром». Вернувшись, Андрей поступил во ВГИК. За сюжет учебной работы «Концентрат» из таежной жизни он получил «отлично» на вступительном экзамене.
В «Замороженном времени» бабушка Михаила и мать Андрея появляется зримо — вкраплениями из «Зеркала». Связь времен и душ подчеркивается в этом кино многими решениями: например, Михаил сам читает за кадром свои стихи, и это отсылает к фильмам Андрея со звучащими в них стихами его отца.
«В каком-то интервью мой знаменитый дядька-режиссер говорит о матери, моей бабушке: без нее он не состоялся бы как художник. Всем, что у него есть, он обязан матери. Потому что смыслом ее жизни было, не считаясь ни с какими трудностями, дать ему основы русской культуры, да и вообще дать основу. А уж в какую именно область отправит его Божья воля, ни она, ни он не знали. Было ясно, что она готовила из него человека искусства, сама бабушка в молодости писала стихи и прозу, ее даже звали на литературных курсах «Толстым в юбке». Все написанное она сожгла и посвятила себя воспитанию детей, так она послужила отечеству. А мне подарила Енисей, который никогда не видела».
После первых показов «Замороженного времени» Тарковский разговаривал со зрителями о бабушках, о том, что они значили для военных-послевоенных мальчиков, вспоминал «Последний поклон» Астафьева, дом его бабушки — Катерины Петровны… И сформулировал: «Цель искусства — вспомнить родство на нашей русской земле».
Михаила раздражают вопросы о его «бегстве от цивилизации». «Просто некоторые люди не понимают, что можно что-то полюбить очень сильно… Я попал в Бахту по мечте. Когда соприкоснулся с енисейской жизнью, она с головой поглотила. Я такую даль увидел, русскую, старинную, и приобщиться к ней стало огромной честью, смыслом. Бахта сделалась единственным центром, столицей жизни, такой осью, скрипящей от мороза. А весь остальной мир вокруг нее крутился».
И еще о своем выборе, недоумевая: «Будто все поголовно молодые люди должны были мечтать о какой-то удобной и жирной жизни в столице, и это при том, что в те годы тысячи парней и девушек бороздили Сибирь стройотрядами и экспедициями, и в это же время такие же парни попадали под афганские пули или в плен, и никому и в голову не приходило ставить то и это на одну доску. А здесь шла обычная таежная жизнь. И если случались рабочие обстоятельства, никто их за трудности не считал».
В фильме звучит легенда. Шла из России семья на восток. Мужик, одержимый тайгой, всё искал, где больше зверя, птицы, далей несусветных, и встречные говорили, что дальше еще лучше. И тащил семейство, и уже вышли в охотскую тайгу, и семья взмолилась: «Мочи нет больше, давай вставать!» Обжились. И тут мужики приезжают с востока: «Дед, ты чего тут уселся, в двадцати верстах — океан тебе, и зверь, и рыба». А жена: «Эх ты, муженек ты мой, долго мы были в пути, до мечты каких-то 20 верст не доехали»… «Надо уметь вовремя остановиться, — говорит Михаил. — Потому что всегда будет казаться, что где-то краше, и важно решить, что именно это место твое. И тогда оно тебя отблагодарит, тогда оно заиграет».
Наверное, для всех живущих на Енисее он значит куда больше, чем, например, персонажи или события, за которые нам предлагает переживать телевидение. В Красноярске меж тем из-за «великих строек» уже несколько поколений выросло, не видевших ледохода на Енисее и в нем никогда не купавшихся. Это уже другие люди. Почему мы так легко принимаем чужую повестку — разговор долгий, сейчас о другом: Михаил Тарковский этому противостоит, говоря именно о главных вещах. О жизни, «которая никогда не сводилась к количеству соболиных шкурок». О смысле, связанном с этой землей, с этими людьми, «особенно с заповеднейшими енисейскими стариками, с их сказочным видением окружающей снежной дали, с несусветным русским языком, который у каждого свой, именной, и умирает вместе с человеком, а ты стоишь в отчаянии, что не успел уловить, сохранить». Об отшельническом оттенке жизни и мастеровом, плотницком, вообще мужицко-хозяйском. О «сквозьвременном» (его словечко, из любимых) чувстве, «когда ощущаешь за спиной другого человека, который 300 лет назад так же по пояс в снегу дорогу бил, с топором к сушине пробирался, чтобы дров добыть на растопку. И что не было ни бензопил, ни снегоходов, а снег так же скрипел и лицо так же горело, и мне казалось, что главное в жизни — уметь всё это делать самому, быть неприхотливым, выносливым, смекалистым и главное — независимым от внешних обстоятельств».
О состоянии собранности. Сосредоточенности. О чувстве, когда ты лежишь на нарах, а «через стену кедровую — у плеча буквально — тайга на тысячу верст, нагромождение болотников, гор, речек, стихия невообразимая, где ни одной одинаковой листвяги или кедрины».
О «чувстве дома, которое не заканчивается порогом избы или границами охотничьего участка. Чувстве этой земли как единого материка, неделимого ни во времени, ни в пространстве. И что оно — мое, как бы ни пришлось растянуть для этого душу».
«Зрение в тайге меняется, — говорит Михаил. — Этот воздух — как увеличительное стекло, и всё, что у тебя есть за душой, по-другому воспринимается».
Природа, по Михаилу Тарковскому, — это самый простой язык, на котором небо разговаривает с людьми. Она кажется нам наивной и бессмысленной, потому, что, быть может, мы сами ищем смысла вовсе не там… И в фильме, и, конечно, в книгах Михаила мы присутствуем при его, человека, личных отношениях с рекой, с каждым ее порогом. Отношениях с огнем и скалами, водой и деревьями.
Одинокий человек, на таежных тропах сопровождаемый лишь Луной да верными собаками. Промысел — это тяжелая, изматывающая работа. По Далю, промышлять — значит заниматься чем-то как средством жизни. Но еще и заботиться, стараться, хлопотать. Понимание своего места на своей земле — в каждом движении охотника, умелом, расчетливом и одновременно бережном.
Есть впечатляющие кадры — красота натуры, северной природы диктует. Но вообще это кино, временами почти медитативное, подчеркнуто лишено внешних эффектов, каких-либо выдумок. Форма определена содержанием. Это — дорога, сама мужская жизнь, обреченность на вечную раздвоенность между тягой дали и домом, близкими. Одиссея, мифы вечны, а значит, всегда будет потребность и в таком кино.
Наверняка этот фильм снова не возьмет в прокат ни один федеральный канал, как то случилось с предыдущим, к созданию которого Тарковский причастен самым непосредственным образом, четырехсерийным фильмом «Счастливые люди» — хитом интернета и местных сибирских телеканалов.
Впрочем, это не самое плохое, что происходит вокруг таких людей, деятельно влюбленных в Россию, и с ними самими.
В 90-е Красноярская киностудия (она еще была жива) выпустила полнометражный документальный фильм «Промысел (древняя профессия)». Режиссер — Владимир Кузнецов, автор сценария — Виктор Астафьев. Главный герой — охотник-промысловик из старообрядцев Василий Сидоркин, давний знакомый Астафьева. (М.Тарковский в своем фильме расставляет «маяки» и воздает Виктору Петровичу должное: делает краткую остановку на любимом им Сыму, запечатлевает тамошний пейзаж, в кадре появляется портрет Астафьева на стене в избе Михаила.)
Сидоркин пошел работать в госохотнадзор, и с ходу начал прищучивать больших и маленьких начальников, председателей сельсоветов, досаафовских и кагэбэшных деятелей. Завел 11 уголовных дел. Угрожали. И однажды нож вошел в левый желудочек сердца. Василий потерял треть крови. «Я был убит», — говорил он сам. Тайга вернула к жизни. Помню те кадры: человек наедине с собой и природой. У человека только нательный крест, обручальное кольцо, топор и ружье. Много работы. Работы только как способа выжить, не сверх того. И этот человек, просто нормальный мужик, что просто живет по заповедям Божьим на своей земле и делает то, что должно, — выглядел героем. Абсолютно естественная жизнь — подвигом.
Фильмы похожие и не похожие. Как Сидоркин (тех времен) и Тарковский. Героев роднит их яркость, неравнодушие. Это не прощается. Шляпки торчащих гвоздей забивают. Сидоркин подался во власть, служил главой Енисейского района. Воевал, пытаясь беречь лес, зверье, рыбу. Ушел из власти пешком с пакетом в руках, в нем — грамоты, полученные им. Это было все его приобретение за 8 лет. А потом Сидоркина землячки посадили: 9 лет строгого режима.
Такие сроки — всегда показательные, такие без умысла не дают. Показательно и то, кто встал на защиту Сидоркина — его духовник Геннадий Фаст (см. о нем «Новую газету» от 17.08.2009). Уникальнейшего Фаста тоже отправили подальше из Енисейска… А Астафьев к тому времени уже умер.
«Это только кажется, — говорит Михаил, — что именно тебе труднее. А зло давно бы победило, если б не было Бога. Если б он Россию не берег, она бы не прошла бы через столько испытаний. И это тоже только кажется, что кто-то отменил на Руси служение как главный смысл человеческого существования. И ты знаешь, что все от тебя зависит. Но одно дело — знать, а другое — когда до сердца дойдет. Иногда на это целая жизнь нужна».
После фильма мы поговорили с автором.
— Писательство требует пушкинского «Ты царь: живи один». В городе уединение достижимо. Вы выбрали деревню. И взвалили на себя много общественных задач, строек. Храм в Бахте появился. Будет музей промыслов. Вы больше артельного плана человек, общинного? Не отшельнического?
— Я разного плана… В свое время я хотел сделать Бахту центром активной культурной жизни, в какой-то степени получилось, но ценой прекращения этого как раз отшельничества. А теперь надо доделать то, что задумано в общественной жизни, и потом уж попытаться вернуться к разговору с литературой. Иначе ничего не напишешь, время-то идет, я это чувствую. К тому же у меня семья новая, двое детей маленьких и обязанности перед ними. Конечно, последние 2 года беспокойны, несравнимы с той одинокой жизнью, когда я учился писать прозу. Совершенно другая эпоха жизненная. Минувшими осенью-зимой попытался найти в литературе новую ноту, без которой не двинешься вперед. Поиск продолжаю, но не могу пока ее взять. Топтаться на месте нельзя, всегда требуется шаг, новизна интонации. И будешь крутиться, как рыба перед плотиной, будешь нарезать круги до той поры, пока не почувствуешь, что сдвинулось, что нашел нужное, что тебя самого проняло предчувствием нового открытия. Тогда только и сделаешь бросок.
— Впечатление, что публика вас знает не столько по книгам, сколько по фильму «Счастливые люди». А у вас к нему, как понимаю, отношение сложное.
— Конечно, фильм посмотрело много людей, и большое количество писем до сих пор ко мне приходит. Отношение не сложное. Просто эйфорию от работы над проектом подгадил конфликт, разгоревшийся после окончания съемок с одним из недобросовестных партнеров. Именно благодаря его деятельности фильм приобрел те черты, которые для меня совершенно неприемлемы. В частности, появилась фраза о том, что в Сибири не признают государственных и религиозных праздников (фраза эта осталась до сих пор). Когда она возникла, я и сказал, что мне не по пути с такими партнерами, какую бы режиссерскую роль они на себя ни напяливали. С той идеологией, что подкладывалась под снятые кадры. С образом сибиряков, для которых «шо Париж, шо Москва — одинаково далеко и непонятно» (хрень полная). И то, что была железная договоренность не называть название нашего поселка. Ла-а-адно… Человеческая дрянь всегда попадаются на пути, это как раз свидетельство, что все по-настоящему.
— Что меня поразило, особенно учитывая ваши корни, родство, стихи вашего деда и фильмы вашего дяди. Комментируя известную легенду о том, как на Курейке Андрею Арсеньевичу явился голос, спасший его тогда от рухнувшего на зимовье дерева, вы сказали: «В тайге всё строго рационально». А еще, я так понял, не любите вы мистику и подтексты.
— Действительно. Я много слышал всяких баек о тайге, а, оказавшись в ней, обнаружил, что там крайне рационально: за каждое действие держишь четкий ответ, все вытекает одно из другого с какой-то вопиющей четкостью и математической буквально логикой. Расплата за нерадивость и разгильдяйство неотвратима и показательна. И никаких чудес. И хотя я в принципе тонко чувствую искусство, в церковь хожу, и для меня горний мир существует, — честно — никаких подтверждений рассказам о чудесах не увидел. Но, наверное, всё зависит от человека.
— От того, с каким настроем входишь в таежный мир, какими глазами на него смотришь… Говорил же Андрей Арсеньевич: «Книга, которую прочитала тысяча разных людей, — это тысяча разных книг»…
— Ну да. К тому же мне не особо интересна мистика ради мистики. Особенно на пустом месте. Я правда не увидел ничего такого, о чем вы спрашиваете, хотя тысячу историй слышал. Причем в основном все эти истории придуманы городскими людьми, которые в тайгу заехали ненадолго… Хотя есть и таежные легенды… А что до фильмов дядьки, в них всё подчинено интересам его искусства, его сверхзадаче, которую он себе ставил, и какие-то культурологические или мистические ассоциации, видимо, могут возникать. Это его миф, им творимый, и, если художественная задача такого потребует, почему этого не делать?
Фото Татьяны ТАРКОВСКОЙ
Михаил Александрович ТАРКОВСКИЙ родился в 1958 году. Окончил Московский пединститут, географ и биолог. Работал на Енисейской биостанции в Туруханском районе Красноярского края, с 1986 года — штатный охотник, потом охотник-арендатор в селе Бахта.
Представляя новую книгу «Избранное», Тарковский сказал: «Это отбор прозы из книг «Замороженное время» и «Енисей, отпусти!» (повториться не боюсь, эти книги далеко не все прочитали), это очерки и главное — полное издание поэзии. И, конечно, диск с фильмом «Замороженное время».
Алексей Тарасов
novayagazeta.ru
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.