«Мирный процесс» был дорогой в пропасть террора и национального самоубийства

Мы, видимо, никогда до конца так и не узнаем, что же произошло там, на площади. Действовал ли Игаль Амир по собственному плану или был коварно использован в чужой игре? Почему его выстрелы не повредили Рабину, который обернулся на звук и продолжил спокойное движение к своей машине? Почему Игалю удалось оказаться в т.н. «стерильной зоне», куда не то что человека – кошку бродячую и то не пропустили бы? Что случилось с пулями, отобранными Игалем для заряжения пистолета?..

Я собиралась писать на другую тему. Материалы подготовила, аргументы припасла. Но тут в печати появилось интервью Ларисы Амир журналисту NEWSru.co.il Алле Гавриловой. Хорошее, кстати, интервью. Журналист показала себя профессионалом, поскольку, несмотря на личные взгляды и предпочтения, она честно и без грубых искажений опубликовала ответы Ларисы на свои довольно нелицеприятные вопросы. В целом, можно считать, что разговор состоялся и точку зрения Ларисы Амир может услышать всякий желающий.

Вот о желающих я бы и хотела поговорить. Их нашлось немало. Честно говоря, рейтинг этого интервью оказался очень и очень высок, а это значит только одно: вопросы, поднятые в интервью и, говоря шире, вопросы, поднятые поступком Игаля Амира, волнуют израильское общество даже четверть века спустя.

Реакции на интервью четко делятся на несколько групп. Прежде всего, это грубые нападки и грязные оскорбления. А как вы думали? Пена всегда находится на самом верху. Комментировать всю эту грязь я не буду, поскольку не имею желания копаться в экскрементах.

Люди с более взвешенным подходом – это тоже неоднородная масса. И если с явными сторонниками и группой поддержки все ясно, то собрание оппонентов являет собой картину более чем пеструю.

– «Игаль – убийца», «он убил демократию» и «должен сидеть в полной изоляции до конца своих дней.» Таков малый джентльменский набор, наиболее расхожая формула.

– «Игаль убил и Рабина, и демократию, но отношение к любому преступнику должно быть одинаковым» – это второй по численности блок реакций.

– «Ничего не доказано, ничего не понятно, пусть покается, заслуживает снисхождения» – это третий блок.

Примечательно, что представители всех трех групп отличаются колоссальной путаницей во взглядах и убеждениях. Просто вот в одной голове присутствуют и малая осведомленность, и полная убежденность, и нежелание познакомиться с новыми фактами. А то ведь факты, которые, как известно, вещь упрямая, еще потребуют пересмотра взглядов, а это уже процесс болезненный. Вот и берегут себя обвинители, прикрывая самой развесистой демагогией проколы и провалы в знаниях.

Отъявленные крикуны, собирающиеся под лозунгом «Он! Убил! Демократию!», в большинстве своем затрудняются объяснить, что такое демократия. Максимум, что удается от них услышать, это утверждение, что Рабин был избран демократическим путем. Проще говоря, за него проголосовали на выборах большинство избирателей. Ну да, голосовали. Правда, не за него, а за партию, и выборы шли отнюдь не под лозунгами «Все в Осло», так что курс Рабина-Переса-Бейлина был навязан народу самым что ни на есть антидемократическим путем, и договоренности с Арафатом были прямым нарушением закона, но кто об этом вспоминает? Решение сделать ставку на махрового убийцу Арафата, от которого поспешили избавиться и родственная Иордания, и соседний Ливан, которого свои же братья по крови – арабы выгнали взашей в Тунис, это решение принималось отнюдь не как апофеоз демократии. Я позволю себе привести цитату из статьи известного политолога Владимира Поляка «Соглашения Осло – ошибка или предательство?»: «…Едва ли не главная ошибка архитекторов Осло заключалась в пренебрежении общественным мнением. В стране не было национального консенсуса по вопросу Осло. Его не было и в парламенте. Правящая тогда коалиция имела 54 места из 120 плюс 5 голосов арабских депутатов. В результате уговоров и переговоров Партии Труда удалось привлечь на свою сторону двух депутатов из партии Цомет, фактически подкупив их. Гонен Сегев получил пост министра, а Алекс Гольдфарб – пост замминистра. И с преимуществом всего в один голос Норвежские соглашения были утверждены. Сегодня эти ошибки кажутся почти очевидными. Почти преступными».

Итак, 54 голоса из 115 еврейских (5 арабских я по понятным причинам в расчет не беру). Ситуация вокруг голосования, чтобы не сказать, вымогательство голосов, вошла в израильскую историю под названием «вонючий трюк», что говорит само за себя. О расстреле какой демократии в данном случае может идти речь? Тут нет субъекта обсуждения, тут даже не пахнет демократией!

И, как это обычно бывает, отсутствие демократии с лихвой восполняется силовыми методами правления. Отсюда преступные взятки депутатам с целью переманить голоса. Отсюда колоссальное, не имеющее аналогов давление на всех инакомыслящих, на всех несогласных, на всех, кто хотя бы высказал свое недовольство или просто сомнение. 1993–94 гг. запомнились как время тяжелого промывания мозгов. Демагогия расцвела махровым цветом, идеологическое удушение любых ростков правой мысли подавлялось, загонялось в подполье, пресса, левая на корню, была «заточена» на повторение одних и те же левых лозунгов («дело мира», «мирный процесс», «шалом ахшав» и т.д.). При этом правые взгляды подвергались жесточайшей обструкции, а протестные действия откровенно замалчивались. Именно так все израильские СМИ, столь падкие до любых скандалов, «в упор» не замечали демонстрации, пикеты, петиции, выступления перед общественностью, организуемые поселенцами, студентами и другими представителями правого лагеря. Среди тех студентов, между прочим, был Игаль Амир. Это его действия и действия его товарищей, вплоть до голодовок протеста, не попадали на страницы новостных выпусков. Вы говорите о демократии? Вы убеждены в том, что целенаправленное замалчивание половины спектра мнений есть демократический подход к судьбоносным вопросам?

А если решение или хотя бы обсуждение этих вопросов как в тупик упирается в одну фигуру, пробкой заткнувшую узкое отверстие на пути выхода из тупика, и все прочие методы уже опробованы и исчерпаны, как быть? Страна падала в бездну безумия. «Мирный процесс» был дорогой в пропасть террора и национального самоубийства. Тот, кто считает эти слова перегибом и эмоциональным всплеском, пусть вспомнит, что отдачу Голанских высот Сирии отделял от действительности только росчерк премьерского пера. Бумаги были уже готовы, согласованы между Рабиным и Асадом, шли последние приготовления. И шли они под аккомпанемент взрывов в наших автобусах, кафе, на автобусных остановках и во всех прочих местах скопления народа. А народ… А что народ? Широкие народные массы нелегко раскачать, очень уж велика инерция этой массы. Когда, и если раскачать все же удается, это становится гражданской войной. Это самое страшное, что может случиться с народом, потому что в такой войне нет победителей.

Альтернативой гражданской войне в условиях жестокого цейтнота служит выступление одиночек. Промедление смерти подобно, еще немного – и процесс Осло станет необратимым, а времени на убеждение, подготовку парламентских методов, разоблачение скрытых механизмов, преодоление сил идеологического давления – этого времени нет. Нет ни демократии, ни возможностей ее быстрого восстановления. Исход выборов весьма проблематичен. Все попытки решения проблемы мирным путем исчерпаны. Вот в этой обстановке один человек взял на себя ответственность за судьбу страны и народа и вышел на площадь Царей Израилевых, сжимая в руке пистолет. Смерть Рабина сорвала отдачу Голан и подписание «Осло-2», тем самым были остановлены необратимые изменения, хотя от последствий этого «мирного процесса» мы еще долго не оправимся.

Мы, видимо, никогда до конца так и не узнаем, что же произошло там, на площади. Действовал ли Игаль Амир по собственному плану или был коварно использован в чужой игре? Почему его выстрелы не повредили Рабину, который обернулся на звук и продолжил спокойное движение к своей машине? Почему Игалю удалось оказаться в т.н. «стерильной зоне», куда не то что человека – кошку бродячую и то не пропустили бы? Что случилось с пулями, отобранными Игалем для заряжения пистолета? На месте событий были найдены пули, выпущенные из другого ствола, да и то не все. Кто в разгар событий кричал, что выстрелы холостые, кто мог знать, что выстрел будет и обладать сведениями о составе патронов? Почему противоречивы сведения о причине смерти Рабина? Был или не был выстрел в упор в грудь, при том, что Игаль находился сзади? Что произошло в машине Рабина, кто сидел на переднем сиденье вместо постоянного охранника, почему машина ехала в больницу невероятно долго? Почему жена Рабина и его дочь отрицали причастность Амира к смерти премьер-министра? Таинственным образом утеряны важнейшие документы. Полный беспредел обнаружен в заключениях экспертов, в протоколах допросов, в пленках видеосъемок.

Все попытки восстановить картину события натыкаются на прямые запреты и вязкий кисель проволочек всей законодательной системы, о чем недвусмысленно свидетельствует принятый задним числом «Закон Игаля Амира» – отчаянно наглая попытка запретить на законодательном уровне саму возможность изменения наказания. Ни смягчить условия, ни сократить срок, ни предоставить равные с другими заключенными возможности. Одиночное заключение с первого дня, во всем мире, по мнению всех врачей являющееся пыткой, вызывающее разрушительные и необратимые изменения психики – десятки лет, изо дня в день, перемежаясь с еще более тяжелыми условиями карцера за высосанные из пальца придирки. И это при недоказанном участии в инкриминируемом преступлении и при бессрочном наказании.

Нас, сторонников Игаля Амира, часто спрашивают: «Почему он не кается? Может быть, его помилуют, если он попросит, ну пусть хоть притворится, что он сожалеет и больше так не будет». Ну что на это ответить? Он не готов каяться и уж тем более, делать это «понарошку», держа в кармане пальцы крестиком. 24 года назад Игаль Амир поднялся для спасения страны, чтобы в буквальном смысле защитить ее собой. В этом не раскаиваются. Игаль Амир не знает, кто убил Рабина, он знает только, что он стрелял, и что после его выстрелов Рабин был жив. Это то, что он видел своими глазами, и следственные действия, и судебные разбирательства ничего не изменили. В чем же ему каяться?

Сознание своей правоты позволяет ему сохранять ясность ума. На сегодня Игаль – единственный заключенный, который столько лет справляется с условиями одиночного заключения без помощи лекарств. Он не сломлен, он не растерял силы духа и при этом не превратился ни в оголтелого фанатика, ни в обозленного страдальца.

Эта цельность натуры непонятна нашим законникам и нашим охранникам, она их пугает. Именно поэтому Игаль подвергается беспрецедентно суровым наказаниям за все, что выходит за понятные Управлению Тюрем рамки. Вот арабские террористы захотели встретиться со своими подельниками из других израильских тюрем – служащие в УТ нисколько не удивились. Попробовали запретить сходку – натолкнулись на угрозу голодовки – и встречу разрешили. Ашотакова? Люди хотят встречаться, общаться, обсуждать … гм-гм… видимо, они хотят обсуждать особенности тюремного меню. Может, согласовывать марки йогуртов или температуру пюре и котлет. Террористы же, арабские же, надо им о котлетах поговорить – больше, вестимо, не о чем. И поговорили. Автобусами свозили совещантов, условия создавали. Только не голодайте, дорогие наши арабские террористы.

Игаль Амир автобус не заказывал. И совещаться он хотел по одному-единственному вопросу, о том, как бы поднять в социальных сетях разговор о себе и своих условиях. Сегодня социальные сети – это самый массовый рупор, об этом известно всем, даже арестованным в одиночных камерах. И позвонил Игаль с помощью разрешенного к пользованию телефона в разрешенное время по абсолютно легальному номеру – обратился к широко известному блогеру Йоаву Элиаси, он же Цель, то бишь, Тень. Популярный, говорят блогер. Неформальный, говорят, лидер израильского ультраправого сетевого сообщества. К кому же еще обращаться, не в партию Мерец же звонить за поддержкой? Ультраправый на поверку оказался левее всех мерецников, вместе взятых. Вначале он испугался звонка. Голосом задрожал, верить собственным ушам отказался и попросил более его по таким пустякам не беспокоить. Свернул разговор за минуту. Игаль не настаивал. Распрощались сухо. Потом ультраправый побежал на самый левый телеканал и продал им запись этого разговора. Удачная торговая сделка привела к значительному росту рейтинга, времени в эфире в прайм-тайм и к звонким ударам в татуированную блогерскую грудь: «Не виноватый я! Он сам ко мне позвонил!!» Наиправейший Цель на голубом глазу доказывал, что он всегда скорбел об убиенном Рабине и буквально, подпирал его дело мира справа. В общем, идеологически свой. Ведущие программы, прожженные леваки, не скрывали своего удивления, но в целом к метаморфозе отнеслись благосклонно. А главное, главное – рейтинг, прайм, как уже было сказано, тайм, внимание почтеннейшей публики и, чем черт не шутит, расширение аудитории.

Однако червячок сомнения, видимо, все же точит Целеву совесть. А может, покалывают некоторые отзывы в социальных сетях, некрасиво обзывающие ультраправого предателем и трусом. Ай, нехорошо. Неполное благолепие получилось. И опытный Элиаси решил поправить положение. Нет, под софиты в телестудиях он пока больше не суется, а может, не приглашают. Как бы то ни было, Цель разговаривает с друзьями, беседует с приятелями и тут и там вставляет в разговор, что на самом-то деле он запись своего отказа Игалю не продавал. Эту запись у него украли. Выкрали, увели из-под носа, свели со двора, как корову из стойла. А Цель – он не предатель, ни-ни. Скоро он договорится до того, что вообще не знает, кто такой Игаль Амир, а в студии выступал не Цель-Йоав, а … скажем, Лариса Амир, загримированная и спешно татуированная до ушей.

Между тем, нашлись в Израиле серьезные люди. И эти люди в лице Амира Переца отправились в соответствующие органы с криком «Игаль идет!» Игалю приписали политические разговоры и потребовали усилить одиночность его одиночки. Предлагали сослать на Луну. Потом высокое судилище спустило указание: «За проявленную политическую активность лишить нарушителя всех телефонных разговоров: с мамой нельзя, с женой нельзя, с сынишкой тоже нельзя. И с адвокатом заодно». 2 месяца в режиме молчания. (Спасибо тебе, ультраправый Цель…) Игаль, который никакой вины за собой не чувствовал, прибегнул к единственно доступному ему виду протеста – объявил голодовку. А УТ его – в карцер. И то сказать, это ж не арабский террорист, желающий повидаться с сообщниками и подельниками, тот голодать не должен. А этот, свой, еврейский, спокойный и ведущий частные разговоры о самом себе – пусть поголодает на здоровье. Ну и что, что звонки адвокату это базовое право каждого человека? Каждый пусть звонит, а Игаль – нет. Между тем в стране, благодаря усилиям движения Нура де Либа и с подачи Целя уже как-то попривыкли сообщать новости об Игале Амире. Поэтому «с разгону» объявили о голодовке. Правда, спохватились быстро, уже к вечеру прошел информационный слух, что голодовка отменена. Не волнуйтесь, граждане, все в порядке, все ужинают с аппетитом – сказали нам все СМИ. Что? Соврали? Ну… с кем не бывает… Игаль голодал 12 дней. Информационная блокада была ему ответом.

Между тем семья и группа поддержки в количестве без малого тысяча человек организовали апелляцию адвоката по вопросу незаконного запрета на телефонную связь с ней. Суд постановил, что – да, право неотторжимое, базовое, пусть звонит. 7 минут в день можно. Но только по юридическим вопросам. О здоровье, значит, рассказывать запрещено, привет ребенку передать нельзя. А главное, судья, которую спрашивали только и исключительно о праве на звонки адвокату, решила подойти к делу творчески и запретила снимать все остальные запреты. 2 месяца без телефонной связи с семьей, без свиданий, без… без…

С помощью активных действий движения Нура де Либа в Фейсбуке и настойчивых обращений во все мыслимые инстанции, от членов Кнессета до его Комиссий, от министров до организации «Врачи за права заключенных» нам удалось добиться некоторой активизации СМИ. Стали появляться статьи, скупая, а где и развернутая информация, вот и интервью с Ларисой Амир, с которого я начала эту заметку, провели неформально. И это в обстановке, когда страна трясется в преддверии очередных внеочередных парламентских выборов и ни о чем кроме партийных баталий думать не в состоянии. Но выборы приходят и уходят, партии тасуются, как карты в колоде, а Игаль Амир, осужденный за недоказанное преступление, живущий почти четверть века в уникально тяжелых условиях, подставленный под неправедный закон об индивидуальном запрете на освобождение, Игаль, не имеющий и малой доли тех льгот, которыми щедро оделяют арабских террористов, преданный и оболганный Игаль продолжает сидеть в одиночке. И люди с промытыми мозгами продолжают выкрикивать что-то про расстрелянную демократию. Но все больше в стране тех, кто способен думать, кто не боится задавать острые вопросы и готов искать на них ответы. Медленно, но верно, в обществе просыпается интерес к Игалю Амиру. Этот человек не забыт, а значит, рано или поздно он выйдет на свободу. И это как раз тот самый случай, когда правда выходит наружу.

Дина Меерсон