Мир в руках египтян

Всего несколько недель назад мировая общественность никак не ждала, что гордость “арабской весны”, демократически избранный египетский президент-исламист Мурси будет вдруг свергнут военными в союзе со светскими оппозиционерами. А теперь эта общественность с такой же растерянностью взирает на агрессивные низовые выступления в поддержку жертвы переворота, напоминающие начало гражданской войны.

С каждым новым зигзагом этой нескончаемой “весны” все более непонятно, за кого болеть. Страны Ближнего Востока погружаются в конфессиональные и межрегиональные войны (Сирия, Ирак, Ливия), во внутренние расколы (Ливан, Палестинская автономия) и в затяжные политические кризисы (Египет, Тунис). Штампы, которые мировая прогрессивная, а равно и консервативная общественность, включая российскую, привыкла прикладывать к любым внешним событиям, один за другим доказывают полную свою непригодность.

Волна народных революций 2011 года, начавшаяся со свержения в Тунисе и Египте засидевшихся автократических режимов, была принята западной публикой на ура, поскольку толковалась как самоочевидный пролог к учреждению там демократий американо-европейского типа. И это же нелепое предположение навело наши власти на ужасную мысль – будто вся “арабская весна” нарочно придумана ЦРУ, чтобы подбить российскую оппозицию на организацию в Москве какого-то собственного Тахрира.

Немного спустя выяснилось, что одни рано обрадовались, а другие — поторопились огорчаться. Сегодня мир смотрит на борьбу в Египте и не знает, что бы такого мудрого посоветовать ее участникам. Да они и не спрашивают.

В действительности же “арабская весна”, если понимать под таковой столкновение арабской улицы с какой-либо местной диктатурой, началась вовсе не в 2011-м, а по меньшей мере двадцатью годами раньше — в Алжире. В начале 1990-х алжирский военный режим аннулировал первые свободные выборы, на которых явно побеждали исламисты, и начал с ними войну. Активная фаза этой войны длилась лет десять и сопровождалась гибелью примерно 200 тысяч человек. В итоге военные в альянсе со светским сектором кое-как взяли верх.

Но знамя “арабской весны” было тут же подхвачено в Ираке. Тоталитарно-светский режим суннита Саддама, попиравший курдское меньшинство и шиитское большинство, должен был когда-нибудь стать жертвой их восстания. Однако эту работу взяли на себя американцы. Начавшуюся вслед за этим ожесточенную партизанскую войну, с десятками тысяч жертв, прогрессивная мировая общественность воспринимала как восстание свободолюбивого иракского народа против кровавых иноземных оккупантов. В шаблоны, которыми мыслила эта общественность, просто не укладывался тот факт, что никакого иракского народа не существует, а есть шииты, курды и сунниты, разделенные еще и на светских и исламистских, а также по многим другим признакам. Принудительное нахождение их всех в одном государстве и под сенью одного политического режима ничего хорошего не сулит.

Почти два года назад американцы ушли из Ирака, а конфликт там нарастает. Главным образом, это война арабских суннитов-исламистов (упрощенно говоря, Аль-Каиды) против всех шиитов, поскольку курдский север де факто отделился от Ирака и выбыл из игры, а сунниты светской ориентации скомпрометированы тем, что были костяком режима Саддама. Каждый день из Ирака сообщают о все новых десятках и сотнях убитых. Как прикажете это назвать, если не внутренней войной?

Тем временем, в Сирии реализуется сценарий, очень похожий на иракский. С той разницей, что там нет американских оккупантов, которые свергли бы старую диктатуру. Поэтому уже на первой фазе кризиса число жертв (около 100 тысяч) оказалось больше, чем в Ираке, хотя он и многолюднее Сирии. Светская диктатура клана Асадов, опирающаяся на алавитов (секту, близкую к шиитам), а также отчасти на местных христиан и курдов, с неожиданной стойкостью сражается за свое право и дальше господствовать над тамошним суннитским большинством.

Сирийская специфика заключается еще и в том, что конфликт, на первых порах более или менее светский, превратился в битву между двумя сообществами исламистов, притом прибывших из-за границы. За Асада сражаются спешно вызванные им на выручку из Ливана шииты Хезболлы, прошедшие выучку в операциях против Израиля. Против Асада – сунниты Аль-Каиды, пришедшие из Ирака и закаленные битвами на тамошнем антишиитском фронте. Прочие участники с каждой из сторон куда многочисленнее, но несравнимы с теми и другими по боевому духу.

Революции, войны и вообще все крупные встряски на Арабском Востоке выставляют на общее обозрение простой, однако с трудом усваиваемый внешним миром факт: местные общества и страны расколоты внутри себя сразу по нескольким линиям. Во-первых, на “исламистских” и “светских”. Названия эти условны, поскольку и те, и другие – твердые мусульмане. Только для одних ислам – еще и тоталитарная политическая идеология, а для других – нет. Вторая группа разделительных линий проходит между племенами, сектами и регионами.

Результат всех не остановленных вовремя войн, революций и даже просто свободных выборов – растущая с каждым годом раздробленность арабского пространства. Ирак уже наполовину распался. Сирия – тоже. Ливан, поделенный между сектантско-клановыми объединениями, существует лишь как политическая фикция. Судан в позапрошлом году официально разделился на исламистское северное государство и христианское южное. Палестинская автономия в результате свободных выборов 2006 года раскололась на Газу, управляемую исламистами ХАМАСа, и на Западный берег, удерживаемый светским движением ФАТХ. Недалека от распада посткаддафиевская Ливия, запад и восток которой исторически слабо связаны друг с другом.

А эти территории имеют всепланетное стратегическое значение по причине нахождения там гигантских нефтепромыслов. Если “весна” обрушит еще и аравийские нефтяные монархии, и так уже шатающиеся, то кризис автоматически станет мировым — причем совершенно непредсказумым по масштабу вмешательства в него главных держав.

Есть ли альтернатива? Способно ли это пространство само прийти в состояние хотя бы относительной устойчивости или нет?

Ясно, что местные тоталитарные диктатуры либо уже сошли со сцены (Ирак, Ливия), либо сойдут с нее в обозримом будущем (Сирия). Судя по всему, устарели и не имеют особых шансов на ренессанс и более гибкие и умеренные автократии, продержавшиеся по нескольку десятков лет каждая. Все они свергнуты, за вычетом алжирской, которая сейчас пытается перестроиться, заручившись общественной поддержкой. Арабские монархии заняты тем же самым, отыскивая формулу какой-то частичной и необидной для себя либерализации.

Но решающее слово должна сказать самая большая арабская держава — 85-миллионный Египет. Если он пойдет вразнос, то, видимо, повалятся все остальные. А если найдет формулу устойчивости, то вырастут шансы и у прочих.

Восторги передовой общественности по случаю революционного свержения Мубарака в позапрошлом году были откровенно глупы. Старая диктатура действительно выработала свой ресурс, но для демократии европейского типа Египет явно не приспособлен. Первая ласточка “арабской весны” — продвинутый по местным меркам среднезажиточный Тунис — кое в чем похож если не на Европу, то хотя бы на Турцию. В эпоху Мубарака Египет заметно изменился и перестал быть нищей страной, но даже до Туниса ему далеко. Среднестатистический египтянин в полтора раза беднее тунисца и вдвое беднее среднего турка. Крестьян тут в полтора раза больше, чем горожан, тоже в массе очень небогатых и консервативных. При этом половина горожан сконцентрирована всего в двух перенаселенных, неблагоустроенных мегаполисах – Каире и Александрии. Образованные слои европеизированы и политически активны, но они в явном меньшинстве даже в столице.

Вскоре после революции 2011 года стало ясно, что к власти в Египте идут “Братья-мусульмане”. В ответ на это западный миф о мнимом демократизме рядового египтянина был дополнен мифом об “умеренных исламистах”, способных, дескать, стать костяком египетской демократии.

Но “умеренный исламизм”, как и всякий “умеренный экстремизм” — довольно-таки фальшивое сочетание слов. Под это двусмысленное определение подгоняются лица и группы, принципиально друг на друга не похожие.

С одной стороны, “умеренными” называют совершенно обычных экстремистов, которые из осторожности или тактических соображений прикидываются не слишком радикальными. А с другой, неподдельных умеренных, которые по старой памяти или, опять же, из соображений тактики, прикидываются экстремистами. Как, допустим, итальянские коммунисты, которые вплоть до конца 1980-х изображали из себя сторонников обновленного марксизма-ленинизма, а потом внезапно сменили вывеску и слились с прочими политиками итальянского лево-либерального фланга. Демократически избранный президент Мухаммед Мурси, как и его команда, а равно и весь поддерживающий их низовой актив, явно принадлежат к “умеренным экстремистам” первой категории. Режим, который они хотели соорудить, должен был стать гораздо более нетерпимым и неадекватным во внутренней и куда более воинственным во внешней политике, чем свергнутая диктатура Мубарака.

Желание египетских военных, да и большей части остального истеблишмента, спастись от чисток и расправ путем свержения народного президента было совершенно естественным. И стало осуществимым, когда слилось со стремлением доброй половины простонародья оградить свою жизнь от палочной “исламизации”, а также от бедствий экономического развала. Понять, что мирная и хоть сколько-нибудь устроенная жизнь лучше, чем хаотическая и неустроенная, куда проще, чем освоить азы демократии. Такое понимание можно назвать первым шагом к этим азам.

Если альянс военно-полицейской машины и светской части египтян возьмет сейчас верх над исламистами, то можно будет сказать, что новый режим состоялся. Он будет напоминать турецкий режим второй половины прошлого века, который уберег страну от вздорных экспериментов и уступил власть исламистам только тогда, когда доля настоящих умеренных в их рядах действительно выросла, а управленческая квалификация стала вызывать уважение.

В отличие от запутанных и многомерных конфликтов в искусственно слепленных государствах иракско-сирийско-ливанского типа, кризис в Египте имеет осмысленное решение, пускай и плохо отвечающее европейским стандартам. От того, сможет или не сможет эта великая страна сделать шаг вперед, зависит сейчас и вектор движения всего арабского пространства – к состоянию хотя бы временной устойчивости или к дальнейшему развалу.

Сергей Шелин
rosbalt.ru

.
.
.