Милость к падшим

Каждый раз, когда какой-нибудь знаменитый заключенный просит отпустить его на свободу условно-досрочно, в обществе с подачи СМИ начинается бурная дискуссия. Противники освобождения говорят: “Как можно выпускать досрочно человека, совершившего такое ужасное преступление? Пусть отсидит от звонка до звонка!” В последние дни народ кипит благородным негодованием по поводу возможного досрочного освобождения бывшего президента Израиля Моше Кацава, отсидевшего четыре года из отмеренных ему семи за изнасилование своей подчиненной.

Противники сокращения срока за примерное поведение исходят из предположения, что УДО (условно-досрочное освобождение) зависит от тяжести преступления, а также обстоятельств, при которых оно было совершено. Они же добавляют: “Он не раскаялся в содеянном”, “Он не вернул похищенное”, “Он не прошел процесса исправления”. Самый сильный аргумент: “Его жертвы будут сталкиваться с ним, разгуливающим на свободе, а они на всю жизнь остались калеками, не оправились от потери близкого” и т.п.

Спор обычно возникает, если заключенный принадлежит к определенному крылу политического спектра. Но я сейчас не об этом. Сосредоточимся на вопросе, насколько это разумно – сокращать на треть срок осужденного преступника за примерное поведение в тюрьме. Нужно ли прощать эту самую треть, не учитывая серьезность совершенного им преступления и не дождавшись его раскаяния?

Я полагаю, что эта дискуссия совершенно излишняя. Треть срока заключенному сокращают во многих просвещенных странах. Этот порядок существовал и в СССР, который особым милосердием к своим зекам не отличался. Условно-досрочное освобождение не имеет никакого отношение к тяжести совершенного преступления. Тяжесть преступления и обстоятельства его совершения должен учесть судья при вынесении приговора. Если вы считаете, что судья ошибся в оценке преступления, так к нему и следует предъявлять претензии, а не пытаться “исправить” его недосмотр, оказывая давление на комиссию по досрочному освобождению.

Причина, по которой осужденного освобождают досрочно, связана с жизненно важными потребностями пенитенциарной системы. Просвещенное человечество давно уже пришло к выводу, что возможность выйти на свободу раньше срока – единственный инструмент, позволяющий обеспечить хоть какой-то порядок в тюрьме. Без этого “пряника” очень трудно управлять проблемной массой людей, удерживаемых против их воли в почти нечеловеческих условиях. Тюрьмы населяют люди, которые и на воле-то не отличались примерным поведением. Как только осужденный поступает в ведение тюремных властей, в силу вступает совершенно иная система отношений. Обещание выпустить досрочно имеет целью одно: обеспечить исполнение заключенным тюремного распорядка. И неважно, согласился ли он с вердиктом судьи, признал ли себя виновным, раскаялся ли. Главное – подчинялся ли он тюремному уставу.

Членам комиссии по досрочному освобождению не должно быть дела до того, вернется ли освобожденный на преступную стезю, будет ли нарушать закон, оказавшись на свободе, “завяжет” или нет. Их должно интересовать одно: примерное поведение в тюрьме. А кроме того, члены комиссии не пророки, им не дано знать, встанет освобожденный на путь исправления или нет. Как раз матерым уголовникам намного проще притвориться овечками и обмануть комиссию. Оказывая давление на комиссию по освобождениям, заставляя ее отклонить просьбу заключенного на досрочное освобождение, пресса тем самым подрывает основы общественного договора: ты ведешь себя хорошо – тебя отпустят раньше.

Считается, что определить, насколько тяжким является совершенное преступление, должен судья. Тогда возникает вопрос: почему же он не назначает сразу предельно долгие сроки, если заранее известно, что осужденный отсидит только две трети? А потому что не может – по причинам, от него не зависящим. Даже самый строгий судья ограничен в этом. Его руки связаны. Многие ошибочно полагают, что верно рассчитать достойное наказание очень просто. Если осужден опасный преступник, нужно определить ему более строгое наказание, и все дела. На деле судьи очень быстро упираются в “потолок” максимального наказания. Минимального наказания не существует. Можно определить человеку год тюрьмы, или полгода, ограничиться условным наказанием или штрафом. Был в Израиле случай, когда судья обязал ответчика купить истице букет цветов и принести публичное извинение.

И в то же время любой судья, даже самый суровый, ограничен в максимальном наказании. Ты не можешь казнить человека более одного раза, даже если он совершил ужасное преступление. В израильской действительности не практикуется и эта высшая мера. Когда здесь в последний раз казнили преступника? У нас за самое жуткое преступление дают пожизненное. Игры в “три пожизненных”, “пять пожизненных” у меня (и, думаю, не только у меня) вызывают лишь горькую усмешку.

Если серийному убийце, жертвами которого стали беззащитные дети, судья отвешивает пожизненное, то ясно, что ради соблюдения пропорции “обычного” убийцу посадят лет на 20, прекрасно отдавая себе отчет в том, что на деле он отсидит 14 лет. И ничего с этим поделать нельзя: за преступления разной тяжести судья должен отмерять разные сроки. Если убийца получает 20 лет, то ясно, что за менее тяжкие преступления судья назначит 10, 8, 5 лет. Какими бы смехотворно мягкими такие приговоры ни казались, ничего иного в арсенале судьи нет. Эти преступники, подчиняясь тюремному уставу, выйдут на свободу через несколько лет, и предъявлять претензии правоохранительной системе бессмысленно.

В тех случаях, когда речь идет о безопасности страны, судья, конечно, должен учитывать дополнительные обстоятельства и своим приговором гарантировать, что, например, шпион, изменник родины, не выйдет на свободу, пока не устареет секретная информация, которой он обладает.

Тем, кто требует всегда назначать длительные сроки, и возмущается, когда преступник выходит на свободу досрочно, я хочу сказать следующее: однажды я побывал в тюрьме “Маасиягу” в Рамле (здесь, кстати, отбывает срок Моше Кацав). Нет-нет, я законов не нарушал, приговор мне не выносили. Было это лет 15 назад. У моего приятеля, владельца небольшой фирмы, работал нелегал из Нигерии. Однажды инспекторы эмиграционной службы схватили нигерийца на улице, посадили в тюрьму и собирались через несколько дней депортировать. Приятель собрал вещи своего работника и попросил меня отвезти ему в тюрьму. Я повез, полагая, что вручу их через окошко надзирателю, а тот передаст по назначению. Но у ворот тюрьмы мне сказали, что, согласно правилам, я должен лично вручить несчастному его чемодан. Мне пришлось вместе с группой посетителей в 20 человек зайти на территорию тюрьмы и провести там битый час, пока всю нашу группу организованно не вывели обратно.

Свидетельствую: двор в тюрьме чистый, ухоженный, дорожки подметены, все покрашено. И коридоры чистые и покрашенные. И в огромном зале для свиданий все вроде нормально. Но атмосфера там удушающая, давящая, вгоняющая в тоску и депрессию. Наверное, никогда не забудется мне тот час, что провел в тюрьме. Вот когда я ощутил, что такое “крытка”… Поверьте, даже несколько месяцев заключения – это очень тяжелое наказание, не говоря уже о нескольких годах.

Поэтому давайте успокоимся, умерим свою мстительность и проявим, как писал поэт, милость к падшим.

Юрий Моор-Мурадов
“Новости недели”