Месть Бродского

И вправду, согласитесь, сегодня признаться в том, что ты не любишь стихи Иосифа Бродского — небезопасно. Это все равно, что согласиться, будто ты человек недалекий, отставший от жизни, даже в общем глуповатый.

Было это несколько лет назад…

В Одессу в очередной раз приехал с концертом блестящий Михаил Козаков. Как всякий серьезный и ответственный актер, он приехал не в день концерта, а накануне.

Ближе к вечеру мне позвонили устроители гастролей и сказали, что артист выразил желание меня повидать. Мы с ним действительно были знакомы: как-то разок виделись в одном одесском интеллигентном доме, а еще через несколько лет мы с моим соавтором Гариком Голубенко даже рискнули показать Михаилу Михайловичу нашу очередную пьесу для музыкального театра, с чем и пришли к нему в гостиницу «Аркадия». Продолжения эта встреча не имела, но когда артист захотел в Одессе с кем-то встретиться и поговорить и ему назвали несколько фамилий, он почему-то выбрал меня.

Я пришел в летний ресторан, где была назначена встреча, заказал себе чаю и всем своим видом выразил искреннюю готовность разговаривать. Многоталантливый Козаков тут же поведал мне о какой-то своей новой режиссерской работе, о только что вышедшем очередном томе его актерских мемуаров, о программе своего предстоящего концерта, который, помнится, назывался «От Пушкина до Бродского». Я же, как провинциал и человек всю жизнь неравнодушный к поэзии, стал, естественно, спрашивать и о других его любимых поэтах, на что он односложно ответил: вот, мол, приходите на концерт и все услышите. И тут я почему-то решил прочесть ему запомнившееся мне мгновенно новое стихотворение живущего в Австралии поэта Юрия Михайлика. И, помню, только я начал его читать, как на лице артиста появилось отсутствующее и одновременно нетерпеливое выражение. Стихотворение Михайлика к счастью было коротким, что явно обрадовало пропустившего его мимо ушей Казакова. Который тут же, как только я закончил, сказал: «–Да бросьте, что это вы читаете, вот слушайте!..». И красивым поставленным голосом, точно так же как он это делает на сцене, стал читать мне Бродского — одно стихотворение за другим.

Остановить его, а тем более сказать, что Бродский не относится к числу моих любимых поэтов, я не решился. Согласитесь, это было бы, как минимум, негостеприимно. К счастью в какой-то момент артист о чем-то вспомнил, коротко взглянул на часы и, крепко пожав мне руку, стремительно удалился…

Это затянувшееся вступление объясняется, видимо, только одним: вот так с маху признаться в своем в общем-то равнодушии к стихам Бродского я просто не решился. А так вроде как соломку подстелил. Мол, обиделся на артиста не пожелавшего услышать замечательное, на мой взгляд, стихотворение нашего земляка…

И вправду, согласитесь, сегодня признаться в том, что ты не любишь стихи Иосифа Бродского — небезопасно. Это все равно, что согласиться, будто ты человек недалекий, отставший от жизни, даже в общем глуповатый. Даже если ты при этом продолжаешь искренне любить Пушкина и Лермонтова. И что самое удивительное — Пастернака и Мандельштама. Причем не менее искренно.

Хотя, честно говоря, и у Иосифа Бродского есть строки, которые мне не то чтобы близки, но все же как-то трогают. Это, как правило, стихи, над которыми стоит посвящение М. Б. А лучшими у Бродского, да простят мне его верные многолетние поклонники, я считаю четыре начальных строки стихотворения «Облака»…

«О, облака
Балтики летом!
Лучше вас в мире этом
Я не видел пока…»

Да еще всегда жжет меня космическим холодом одиночества его «Осенний крик ястреба».

Ценю я, безусловно, в некоторых стихах Бродского и виртуозный словесный юмор. Хотя и здесь (чур меня, чур!) не все меня устраивает. Вот, скажем, я совсем не принимаю столь знаменитую его поэму (?) «Представление». Она мне кажется излишне агрессивной что ли, да и если говорить о юморе, со вкусом там (на мой конечно, взгляд) не все благополучно.

Словом, не мой это поэт, не мой. Я читатель эмоциональный, любящий открытое поэтическое высказывание, а Бродский для интеллектуалов, для высоколобых, для отдающих предпочтение в поэзии игре ума, а не игре чувств.

Сомневаюсь ли я в искренности тех, кто обожает, учит наизусть стихи этого поэта? Ни в коей мере! Просто они другие люди. Хотя мотив моды и боязни некоторых от нее отстать, а значит, не вписаться в некую престижную группу, уверен, в этом деле тоже присутствует.

А теперь о мести Бродского, точнее о том, что я имею под этим в виду.

Размышляя как-то на тему, насколько естественна для поэтической традиции России поэзия Бродского, я подумал, что, во-первых, не очень естественна, а во-вторых, что это нисколько не умаляет ее достоинств для тех, кому он, безусловно близок. Следующей моей мыслью было то, что сама судьба поэта, его изгойство в родной стране, суд над ним, заключение, а затем вынужденная эмиграция создали среди тогда еще любящей поэзию (особенно поэзию новаторскую, смелую) российской интеллигенции определенный культ поэта. Нобелевская премия лишь усилила и укрепила его. В связи с чем, у него, именно как у поэта, появилось множество последователей, а еще больше эпигонов. Сегодня мы с этим сталкиваемся на каждом шагу. Мы — я имею в виду тех оставшихся на постсоветском пространстве читателей, кто, несмотря ни на что, продолжает, интересоваться стихами. Многие известные сегодня поэты, чьи имена уже прочно вошли в поэтический обиход, пишут в стиле Бродского, «под Бродского». Есть, конечно и другие, но погоду в поэзии, согласитесь, делают сегодня не они.

И еще одно наблюдение, правда, тут уже не мое, а принадлежащее замечательному поэту Давиду Самойлову.

Когда-то, много лет назад я прочитал его блестящую и поучительную «Книгу о русской рифме» (Через много лет вышло другое ее издание, переработанное). Говоря о том, что после Пушкина и Лермонтова, Тютчева и Фета российская поэзия, по его мнению повернула куда-то не туда, Самойлов тогда завершил свою книгу так (цитирую по памяти):

«Поэты послепушкинской эпохи, а особенно второй половины 19 века завели русскую поэзию в область унылых дактилей и худосочних рифм».

Что-то подобное, как мне кажется, происходит в русской поэзии и сегодня. И большую роль в этом, на мой взгляд, сыграл как раз Иосиф Бродский. Вольно или невольно, но он все же увел живую и полнокровную русскую поэзию ХХ века в интеллектуальный холод западного поэтического опыта, где она за редчайшими исключениями сейчас благополучно и пребывает. Уменьшая и без того малое (тут уже причины другие и гораздо более существенные) число ее любителей и поклонников.

Вот и пришла мне в голову мысль о такой своеобразной мести Бродского, выгнавшей его России…

P. S.

У читателя может возникнуть вопрос, какие именно стихи, живущего ныне в Австралии поэта Юрия Михайлика я рискнул прочесть Михаилу Козакову. Вот эти горькие и прекрасные строки…

* * *

Когда б ты мог родиться заново
на сколько там осталось дней…
И море пред тобой — Тасманово,
и город за спиной — Сидней.
И неба дымчатая патина
Случайная в твоей судьбе,
И нет земли доброжелательней
И снисходительней к тебе.
Когда б ты мог в иной гармонии,
в ином краю, в чужом раю,
коротким поводком иронии
удерживая жизнь свою,
весенним утром — здешней осенью —
завидя парус за окном,
не приставать к нему с расспросами —
что кинул он в краю родном.

Валерий Хаит
club.berkovich-zametki.com