Марш-бросок в Оптину пустынь

1.

Сейчас принято за хороший тон бранить нашего президента РФ, Юрия Абрамкина. А ведь никто, совершенно никто, не задумывается о причинах его порой диковинных и даже вопиющих поступков.

— Почему люди так жестокосердны! — восклицает Абрамкин после чашечки кофе.

— А ты, милок, приглядись к своему народу, — откликается его жена, Алина Борисовна.

— Народу труженику и победителю?

— Во-во! Менталитет напрочь сбит. Антиселекцию произвел товарищ Сталин. Остались сплошь проходимцы, деляги, подлецы, стукачи, латентные педики.

— Передергиваешь, — хмурился Абрамкин. Оглядывал супругу с макушки до пят.— Эко тебя, матушка, разнесло на кремлевских харчах! Поперек себя шире… Твоими грудями можно выкормить не ребенка хомо сапиенс, а, как минимум, гориллы.

Супруга залепила вертикали звонкую пощечину.

— На себя погляди! Мне хоть не нужно быть на старости лет прикидываться киборгом и терминатором в одном флаконе.

Президент потер щеку:

—Возражение принято… Как последний мудак прыгаю в жерло вулкана, погружаюсь в батискафе к «Титанику», рву пасть акулам. А что делать? Ведь свергнут!

— Менталитет народу рихтуй.

— Как?!

— Сымай портки, альфа-самец.

— Это чего?

— На заду у тебя чирей с голову колибри. Забыл? Смажу зеленкой.

Рука супруги была нежна и точна. С зеленкой она обращалась будто циркач шапито. Маэстро!

Смазала, поцеловала благоверного в лысеющий затылок:

— Поехал бы к моему дяде, в Оптину пустынь.

— К Тимофею Храпкину?

— К нему. Совет испросишь у старца. Как спасти Русь без череды твоих оглашенных подвигов.

— А где эта Оптина пустынь?

— Где-то по Калужскому шоссе. У реки Жиздра. Надевай портки, мой герой.

2.

Абрамкин навел справки. Тимофей Иванович Храпкин, 75 лет, оказался личностью незаурядной. Закончил пищевой техникум им. Серго Оржоникидзе с красным дипломом, специалист по копченым и сырокопченым колбасам. Работал технологом на фабрике им. Анастаса Микояна. После развода, в 37 лет, резко меняет судьбу. Разрывает все столичные связи, вербуется вохровцем в колымский лагерь строгого режима. Руководством характеризуется с самой положительной стороны. Правда, одного отставного олигарха, Митю Оськина, чуть не забил до смерти, причем ногами. Хотя Оськин был еще тот сукин сын, его посадили именно за отвязное душегубство.

— Сколько твой дядя уже в Оптиной пустыни? — через бесчисленную анфиладу кремлевских покоев кричал Абрамкин.

— Годков десять… — откликалась Алина Борисовна.

— Из Колымы сразу в Оптину?

— У него и спросишь.

Президент РФ чесал затылок. Институт старцев, тем более, из бывших садистов-охранников, он не приветствовал. А ехать надо. Россия в огне. Ну, не в огне, ан такое ощущение — будет.

Выехал под покровом ночи, инкогнито. Кардинальные изменения его имиджа должны произойти тайно. Короче! Он выехал в Оптину пустынь на велосипеде шанхайской сборки «Юность дракона».

Узкое и жесткое седло терзало задницу. А там еще, собака, фурункул… В ротовую пазуху набивались комары и прочая насекомая сволочь. Икры, пусть и натренированные велотренажером, мерзко покалывало.

— И угораздило же меня, с моим умом и талантом, стать президентом! — пробормотал Абрамкин.

Далее его мысли шли лишь в черепной коробке:

«Сидел бы на теплой печи, читал бы псалтырь с Акуниным. Зимой бы добывал барсуков. Летом собирал бы рыжики-опята. Жизнь, бляха-муха, проходит, как косой дождь, мимо».

Ход мыслей смутил президента. Видимо, Оптина пустынь обладает эдакой духовной радиацией. Меняет структуру человека дистанционно.

Абрамкин прошептал:

— Вот будет хохма, если возьму, да и ангажируюсь в старцы.

Дорогу ему перебежал толстый заяц-русак. Знак недобрый. Президент через левое плечо трижды сплюнул.

3.

Храпкин оказался маленьким и крепким мужичком со щербатым лицом, с гусарскими усами и плетью свисающей правой рукой.

«Кого он мне напоминает? — охолонуло Абрамкина. — Батюшки-светы, Иосифа Сталина!»

— Одна конечность у меня не рабочая, — глуховатым баском пояснил свое увечье просветленный Тима. — Покалечил о мордуленцию упыря-олигарха. Мама дорогая! Я же вас знаю! Вы — президент РФ. Муж моей Алинки, племянницы.

— Еще бы не знать! Мое изображение размножено миллиарды. Я и на коне белом гарцую. Я и лечу на дирижабле. С кислородным баллоном за спиной на дне Красного моря… Только на банкнотах меня нет. Да это дело, надеюсь, времени.

Тимофей расправил седые усы:

— Ящик не гляжу. Газет не читаю. В интернете не шарю, за отсутствием оного. А в Оптиной оказался раньше вашего восшествия на русский престол. Единственно Алинушка прислала мне свадебные фотки. Извините, у меня час трапезы.

Храпкин достал консервную банку, полную кузнечиков.

— На рыбалку собрались? — подмигнул Абрамкин.

— Акриды. Моя основная пища.

Старец кинул в рот одного кузнечика, тщательно разжевал, проглотил.

Абрамкин чудом удержал блевотный позыв. Судорожно сглотнул:

— Вам хорошо, на акридах-то… Смиряете дух и плоть. А мне каково? В шестьдесят лет превратился в какого-то Петрушку. В отвязный инфоповод для папарацци.

— Твой выбор, сын мой.

— Нет! Я бы с превеликим наслаждением, подобно вам, сидел в келье. Грыз бы кузнечиков, глотал земляных червяков. От меня же электорат требует ежедневных подвигов.

— Гулаг не завел? — подмигнул Храпкин.

— В век информационных технологий это не проканает. Гласность! Оппозиция, сука, публично играет желваками.

Тимофей Иванович достал из внутреннего кармана рясы пластиковую бутылочку с наклейкой «Святой источник». Глотнул. Задумался.

— Есть у меня один медок. Заговоренный.

4.

Вышли из кельи. В полную грудь вздохнули родниковой чистоты воздухом.

Старец лягнул лежащий велосипед по сидению:

— Хорошая машина?

— Так себе… Китаезы балуются.

Старец опять сунул руку под рясу. Достал лист ватмана, скрученный в трубку. Развернул. Абрамкин увидел карту мира. От Урала во все стороны расходились стрелки.

— Видишь, Урал изображен в виде сердца? Именно отсюда пошла жизнь на планете Земля.

— Разве не из Африки?

— Фигушки! Дарвин наврал. Мюнхгаузен! Теорию развития видов из обезьяны ему наплели бесы. Именно на Урале Господь создал Адама и Еву. Они стопроцентные русаки. До последней молекулы. От них же методом не пресловутой эволюции, а инволюции, то есть в обратную сторону, возникли все остатние люди, от оных же вся скотина и рыбы.

— А насекомые?

— Тоже!

— Как же это возможно? — вскричал президент. — Неужели из англичан получаются, скажем, олени, а из французов барсуки?

— Ручаться не могу. Что-то вроде.

— А микробы? Бактерии?

— Детали. Вернемся к нашим баранам. Я тебе мед дам. Ты его съешь. И, как глава вертикали, остановишь инволюционный процесс. Иначе по Руси будут ходить лишь одни мутанты. А ты над ними будешь парить с вороньем.

5.

Мед был в банке из-под томатной пасты «Дядя Ваня». Президент понюхал его. На вид простой такой медок, засахаренный, скорее всего, паленый.

— Возвращайся, дорогой мой человек, в Златоглавую! — на прощание покрутил седые усы дедушка. — Верни Руси заповедованный пращурами статус-кво.

Президент РФ бешено крутил педали.

Заповедный мед у него лежал за пазухой китайской куртки «Adidas».

— Как смотался? — Алина Борисовна поливала кактус в кремлевской горнице.

— Все тип-топ.

— Как дядя?

— Огурчиком. Дал мне медок.

— И только?

— Если дядя не врет, заговоренный. Кто-нибудь звонил?

— Начальник пиар-департамента, Ярослав Смертин.

— Чего хотел?

— Предлагает тебе с парой подопытных шимпанзе лететь на Марс. Рейтинг, мол, твой надо отодрать от плинтуса.

— Мудаки! И за что им только деньги плачу? Пиявки! Ладно… Лягу спать. Утро вечера мудреней. Презент, дед говорил, надо есть натощак, утром.

Мед оказался точно паленым. На зубах хрустел сахар. В голе саднило.

Президент нажал красную кнопку селектора:

— Ярослава ко мне.

В горницу вошел человек-ящур. На брылах раздувались жаберные щели. Пальцы рук напоминали лапы варана. Абрамкин в ужасе протер глаза. Виденье сгинуло.

Ярослав Павлович вернул себе обычный имидж. Отечный от почечной болезни пятидесятилетний дядька. Симпатичный. Внушающий своей истрепанностью искреннее уважение.

— На Марс меня зашвырнешь? — нервно зевнул Абрамкин.

— Другого выхода нет. Иначе вертикали каюк. Не побоюсь этого слова, амба!

— Дилемма — альфа-самец я или хрен собачий?

— Именно.

Абрамкин настороженно двинул к зеркалу, огромному, в рост жирафа. Над зеркалом — икона с Георгием Победоносцем, поражающим копьем зеленую гадину.

Душу терзал вопрос: «А как я сам после меда выгляжу?»

Не сразу поднял глаза на себя, боялся увидеть какую-нибудь пупырчатую жабу или, не дай бог, косоглазого енота.

А увидал себя похорошевшего и помолодевшего. Кровь с молоком! Седины убавилось. Желваки мускулисто играют. Взгляд почти ястребиный.

Ярослав переминался с ноги на ногу:

— Так что же с Марсом? Звездолет готовить?

— Погоди чуток. Дай духом собраться.

6.

Переодевшись в бомжеватую старушку с авоськой, Абрамкин решил прошвырнуться по улицам Москвы, поглядеть на народ, послушать сплетни.

Ой-ой-ой!

Налицо инволюционный процесс! Вместо сограждан какой-то мобильный филиал зоопарка на Баррикадной. После меда-то! Сплошь медведи, англичане, муравьеды, барсуки, канадцы, лисы… У некоторых субъектов на лице недвусмысленно топорщились тараканьи усики.

Ворвался в Кремлевские покои в прикиде старушки, схватил Смертина за грудки:

— Бей в колокола, кровопийца!

— Бабушка, как вы сюда проникли?

— Да я — это я. Твой родной президент. Только в прикиде бомжихи.

— Сейчас в колокола ударю. Неужели бунт?

— Хуже! Организуй мне, бездельник, прямую линию. Хочу пообщаться тет-а-тет с русаками.

Смертин обиженно трепыхнул своими жаберными щелями:

— Сначала на Марс, потом уж прямая линия.

— Выпру без золотого парашюта… — зло прошептал Абрамкин.

7.

— Братья и сестры! — Абрамкин сокровенно обратился в телекамеру. — Я недавно тут совершил паломнический марш-бросок в Оптину пустынь. Приобрел эзотерический опыт. И взываю вам гласом в пустыни! Вырубите, к чертям собачьим, зомбоящик. Отключите интернет. Не покупайте газеты. Растопчите FM-радио своими ногами. Иначе вы все превратитесь в нутрий или удодов. Оставайтесь людьми. И никаких подвигов! Ведь каждый подвиг это чье-то преступление.

— Что он несет? — кусал губы Смертин.

— Я закрываю политическое шапито! — смахнул пот Абрамкин.

И что вы думаете?

Россияне все скопом потянулись к Донцовой и Достоевскому. Слушали Шнитке и Илью Резника. Вглядывались в нетленные полотна Шишкина и Глазунова.

Россия встала с колен!

Заколосились нивы, богатырски затрубили заводы и фабрики.

Русь отвергала путь инволюции, твердо встав на рельсы эволюции.

А вы говорите чудес, мол, нет. Да сплошь и рядом.