Марко МЮЛЛЕР. Форма храбрости

13 ноября на Римском кинофестивале будет вручена премия за вклад в искусство Алексею Юрьевичу ГЕРМАНУ

Впервые в практике крупных международных форумов такая премия вручается по-смертно. Директор фестиваля Марко МЮЛЛЕР — специально для «Новой газеты» о значении творчества режиссера.

— Идея вручить Алексею Юрьевичу премию за вклад в искусство созрела давно. В Италии, как и в других западноевропейских странах, такую премию называют премией за карьеру, и хотя я, конечно, не так хорошо знаю русский язык, все же я отдаю себе отчет, насколько топорно звучит подобное определение на русском. Премию Алексею Юрьевичу стоит назвать премией за вклад не только в кино, но и в искусство в целом. А слово «карьера» к нему вообще не применимо.

На протяжении многих лет все мы следили по мере возможности — учитывая упорное стремление цензуры спрятать его работы — за творчеством мастера пристально и восхищенно. Изумляясь также его гражданской смелости, и не только в мрачные для культурного обмена советские времена, но и когда политическая обстановка изменилась. Отстаивать сегодня столь рафинированную художественную форму трудно и требует немалого мужества. Поэтому наш круглый стол в Риме (или конференция — как все формулировки разбиваются вдребезги об Алексея Юрьевича!), посвященный его творчеству, мы решили назвать «Герман: форма храбрости и храбрость формы», используя название статьи ныне покойного критика Джанни Бутафавы. Неудобная для режима фигура — Герман — сразу начал бои с цензурой и бюрократической системой советского кино, продлившиеся весь брежневский и андроповский период. Это происходило не только потому, что его фильмы были сняты не по правилам и свободно игнорировали привычные рамки социалистического реализма постоттепельного периода, но и потому, что его кино, обладавшее уникальным режиссерским почерком, если бы оно было признано, — перевернуло бы все теоретические, этические, стилистические структуры и тематики. Конечно же, режиму эту мощную лавину надо было остановить. Однако и творчество зрелого Германа драматично по своей природе, и сам режиссер рассматривал перспективы работы в кино в довольно мрачном свете и после падения СССР. Его внимание к вещам, сильно отличающимся от «злобы дня», его предпочтение несогласия согласию — все вело к конфронтации с коммерческой системой несоциалистической России, изобретающей новые тормоза и препоны для вертикального взлета творца. Но это не останавливало его в реализации своих самых неожиданных, пограничных замыслов, таких как «Хрусталев, машину!» и «Трудно быть богом».

Этим финальным фильмом (и для нас — печальным образом ставшим его последней работой) Герман преодолевает тот паралич, который мог бы блокировать процесс творчества и созидания в эпоху рефлексирующего искусства. «Трудно быть богом» завершает неустанный поиск режиссером канувшего в прошлое времени, соединяя абсурдность прошлого и настоящего с наступающим средневековьем. Это грядущее средневековье будет отмечено разрушением культуры, легализацией ксенофобии, постоянными гражданскими войнами: торжеством темных сил, чьи истоки могут быть прослежены (не только там, конечно) в той изуверской лаборатории ужасов, коей был сталинский СССР. Этим ужасам суждено пережить нас на века — словно сообщает нам фильм.

Герман фильма «Трудно быть богом» — режиссер, который хочет рассказать нам фантастические истории, не отступая при этом от верности документальной правдивости. Он — документалист, который, забравшись внутрь ирреального мира картин Иеронима Босха (а по мнению Германа, «Босх намного реалистичнее Рубенса»), упорно запечатлевает каждую малейшую деталь. Герман снимал фильмы не о советской истории, а о прошлом, исследуя пограничье смысла, за пределы которого все время вываливалась, выламывалась реальность. Его не интересовали территории, исторически считающиеся центральными. Поэтому он просит персонажей этих эпох внимательно взглянуть на нас, сегодняшних зрителей. Взгляд в камеру, используемый им уже в «Двадцати днях без войны», стал всеобъемлющим в «Лапшине». Это взгляд доброго десятка персонажей, населяющих «Хрусталева»: все — в вечном движении, согласно хореографии, продиктованной системой иерархий и подчинений (энкавэдэшных, партийных, армейских и милицейских). И, наконец, это взгляд жителей Арканара, погрязших в средневековой тьме, — отсыл к самым темным годам сталинизма и других тоталитарных режимов. Все эти люди смотрят прямо в стилизованный под средневековое украшение зрачок видеокамеры на лбу у ученого-меченосца, главного героя фильма.

Алексей Герман был художником гениальным, упорным в своем радикализме. Художником, выбравшим постоянную конфронтацию с неодолимыми проблемами. Если бы сегодня у меня была возможность хотя бы один — последний раз — поговорить с ним за обедом в одном из его любимых достоевско-ленинградских ресторанов, я бы процитировал ему одну нашу старую пословицу: «Чтобы решить мудреную проблему, нужно позвать китайца». Но для решения неразрешимой проблемы надо обратиться к русскому. Русскому гению, каким был Герман.

Записала Алена ШУМАКОВА
novayagazeta.ru

.
.
.