Лютая месть

Здорово, что мои друзья живут рядом – в пяти многоэтажных домах. Из моего окна видать высокий фонарный столб и эти дома, где живут милые ребята. Сейчас я сделаю уроки и выбегу на улицу. Серёга будет ждать возле фонаря, ага, возле теплотрассы с помойкой, где постоянно копошатся бомжи. Глядя в окно, бабушка их называет «барбосами» или «санитарами леса». Она качает головой и предупреждает, что если не буду слушаться маму, то стану таким же. Я слушаюсь, стараюсь, по крайней мере. Но мама не всегда права, так я думаю. И так думает мой лучший друг Серёга Базаров.

Наконец-то ставлю точку после длинного предложения, дописанного торопливо, после двух замечаний бабушки. Да, я с ней делаю уроки. Русский язык, математику, природоведение. Почти все домашние задания производятся под её надзором. Только английский язык у меня получается делать самому. Спросите: как так? Отвечу: я люблю этот предмет. Кстати, почему я делаю уроки часто с бабушкой, потому что мама работает допоздна. Да, я стараюсь ответить на вопросы, которые могут возникнуть. Дедушка учит думать, прежде чем говорить что-то важное и по возможности «анализировать» встречную реакцию собеседника. Он говорит, что так поступает сам, находясь на руководящем посту в цехе колёсных пар.

Выбегаю за дом. А там – друган-Серёга. Залез на теплотрассу и смотрит в открытый люк. Оттуда валит дым.

– Только что бомжи как драпанули… – докладывает он, улыбаясь. Говорит быстро, а глаза горят. Я смотрю на него, а тот машет руками и готов танцевать – он всегда рад, когда выхожу к нему. Он ждёт как никто другой. – Пошли за Дюшесом! Потом в гаражи… курить!

– Бомжей видел? Барбосов?.. – спрашиваю, заглядываю к нему в глаза.

– Ха-ха! – гогочет он. – Они клей чуфанили и пить захотели, наверное. Там вентиль большой, помнишь, когда залазили?.. Ошпарились офигенно!

– Конечно! – энергии во мне много. Она буквально выбивается из меня, заставляя прыгать и двигаться, как боец Жан Клод Ван Дам из фильма «Кикбоксёр», когда тренируется с учителем.

Теплотрасса и фонарь – пункт ожидания. Я почти всем друзьям говорю, где меня ожидать. Кроме Андрея – он постоянно за гаражами и мы идём к нему сами. В теплотрассе прячется Максим «Паровоз» Ваганов и его друг Вадя Борманов (его называют «Борман»). Я не знаю, кто такой «Борман» – наверное, типа Бармалея кто-то. У мамы или у бабушки спросить забываю вечно. Почему Макс Ваганов «Паровоз»? Потому что курит много. Дымит и дымит, забираясь в теплотрассу. А потом клей нюхает, напяливая пакет на голову. Вадя «Борман» ему пакеты каждый день приносит – я видел, как он с охапкой мятых полиэтиленок носился по двору и спрашивал у знакомых, где Ваган.

Вон гаражи – за последней пятиэтажкой. Идём по трубам осторожно, чтобы не упасть в стекловату. Заворачиваем за ржавый и маленький гараж, видим Андрея, высокого такого и сильного. В красной футболке без рукавов. В джинсовых шортах, разрисованных чёрным маркером. Он сидит на корточках и курит, слушает Маринку, красногубую, полураздетую. Не знаю, как описать её одежду, похожую на ленточки. Выдувает дым колечками и кивает. Он – крутой, круче нас и шпаны на Старой Московке. Он всех обзывает и над всеми смеётся.

– Привет, паца! – жмёт он руку сначала мне, а потом Серёге. Руки у него красноватые, а ногти тёмные и длинные, серые на кончиках. Загар у него превращается в красноту. Он рыжий парень, и светлая кожа неправильно впитывает лучи солнца, я так думаю.

– Ваганетка с больной пипеткой чуфанит носки и бензин! – смеётся Андрюха «Рыжий». Только мы (друзья) называем его Рыжим, остальным он запрещает. А кто нарывается, того он ставит на счётчик и даёт пинков. – Вчера Бормана пнул, он такой подлетел от удара с пырой, а Ваган сваливал от меня. Бежит и орёт: помогите, убивают!

– Ваще нормально, Дюша, замутил! – кричит Маринка, пританцовывая на месте. Она – «шестёрка» Андрея (он так сказал и просил не говорить ей). – Я плюнула Вагану на спину, когда он убегал, лохопёр!

– Читайте! – приказывает Рыжий, обеими руками указывает на стену гаража.

«Мы – самые крутые, никого не боимся, все лохи чуфаны, Борман – бомж, Ваганетка – пипетка!»

Ближние к трубам и кустам стены исписаны, изрисованы рожицами московкинской шпаны. Вот круглая физиономия Паши «Памперса», а там – овальный «яйцеголов» Гоша «Даун». Пашу Осеева называют «Памперсом» из-за ширины и толщины его попы. А Гоша «Даун» – потому что тянет гласные звуки в словах. Хотя и согласные он говорит, словно запинаясь, зависая. Его током «колбасит» каждый раз, когда начинает говорить. Только дауны, вероятно, разговаривают как он.

Я читаю несколько раз и хохочу. Рассматриваю шедевры Андрея, нацарапанные ножиком и Маринки – губной помадой. Серёга тоже ржёт, колотит по гаражу найденной в кустах палкой. Андрей матерится, докуривая сигарету. Грозит всех в одно место послать, кто ему не нравится. На его шее проступают красные пятна. Они всегда появляются, когда он курит вторую сигарету.

Маринка предлагает ещё две «Мальборо»: мне и Серегё.

– Кто не курит – лошок и малолетка! – комментирует она, кривляясь.

Я отказываюсь – родители не простят, не представляю что будет, если узнают… а Серёга зажигает спичку и быстро засовывает «сигу» в рот, перекатывает на обветренных губах, затягивается, щуря глаза. Жмурится и урчит, поглядывая на меня и на Андрея. Он уже три раза курил с Рыжим. Сигарета и дым преображают его, придавая значимости, он становится круче.

– А ты – чо? – дёргает она головой, указывая на меня носом. – Маменькин сынок что ли? Давай затянись, как мужик. А я тебя поцелую!

Я пожимаю плечами, наблюдаю с интересом за Серёгой. Он выдувает длинную струю дыма – на «Дауна» Гошу. Признаться, я завидую его смелости.

– До дома выветрится, – отвечает Серёга на мой вопрошающий взгляд. – Не ссы ты.

– Не-е! – отскакиваю. Не могу, правда, хоть убейте.

– Ну и не надо, не пацан, значит, – отмахивается Маринка, небрежно пряча сигарету в пачку.

– Молодец, пацан, крутой, паря! – смеётся Рыжий и встаёт, сплёвывая на стену гаража – прямо на криво нарисованный лоб «Памперса». – Пойдём на завод! Его забросили давно. Там кирпичей дофига битых. Там моя штаб-квартира. Все знают про него. Даже Вася Квасов, алкаш – и тот знает, где бутылок много, чебурышек по рублю. Там нарики колются и пьют пиво. Маринка допивала пиво, потом пьяная ходила, дура.

– Офигел что ли? – кидает она. – Щас уйду от тебя!

– Пошли, харэ вопить, – зовёт Андрей. – Банок жестяных там, знаешь сколько?

Андрей – самый высокий из моих друзей и самый смелый. Родители ему разрешают далеко гулять и не делать домашнюю работу. Это всё потому, что мама и папа живут отдельно, а воспитывает его бабушка с дедом. Отец приезжает по выходным, в остальные дни он работает в Горьковском районе. Не знаю, кем. Андрюха говорит, что бандитом работает. Привозит вкусное и гильзы от патронов. Новые фильмы на кассетах достаёт бесплатно и обещает купить приставку «Sony Playstation».

– Мы идём на завод, – повторяет Дюшес браво, размахивая длинными руками, марширует, как солдат. Он точно пойдёт в армию, вон какой здоровый. Мой отец говорит, что в армию берут крепких. Я учусь в пятом классе, до армии мне очень далеко. Даже, наверное, Китай ближе.

О заброшенном кирпичном заводе я только слышу от друзей. Вася Квасов там каждый день пропадает – ищет стеклянные бутылки, чтобы сдавать и получать деньги. Допивает остатки пива и коктейля, поэтом он такой… шатается постоянно и часто смеётся без причины. Ногами передвигает как «пришибленный дубиной» – так мой папа говорит, когда видит его из окна. Фамилия у Вася «говорящая», он пьёт много кваса и бродит поэтому как дурной. Квас же бродит сильно, если перестоит в жбане. Квасная чага попадётся старая или хлеб с плесенью и всё – квасу, наверное, хана. А Вася пьёт его двухлитровыми «торпедами» и ещё по паласу не ходит. Вася Квасов не ходит по паласу – классно!

– Здесь на Московке все лохи, ага же Маринка? – задирая голову, громко уточняет Андрюха, сверлит недовольным взглядом проходящих мимо пацанов-малолеток. – Я всем люлей навешу. Даже наркоманам! Видел Лильку-пердуху, она толстая. Сидит на уроке вчера, глаза выпучит как перданёт, дурында. Мы такие га-га-га, заорали ваще над ней, припухли! Моя Маринка намного лучше!

– Ой, спасибо! – она запрыгивает на него и целует в губы. А ему не нравится – он кривится и отталкивает её.

– Свали ты нафиг, сдурела? – плюётся Андрей, вытираясь тыльной стороной ладони.

Остаётся позади мой дом. Открываются два моста, по которым бесконечно носятся машины, а под ними проходит заветная дорога по частному сектору в камыши, к озеру «Восточке» и к таинственному заводу. Идём вдоль ветхих одноэтажных домов с обшарпанной краской. Пахнет навозом. Слышится лай собак и весёлый крик ватаги пацанов. Выглядывает из окна бревенчатого дома седой мужик в белой майке. Волосатый как павиан – видел эту обезьяну в «Мире животных». Курит папиросу и сплёвывает смаяно и противно. Тяжело кашляет перед затяжкой.

– Шарики вон смотрите, пацаны. Три штуки! – указываю вверх обеими руками. Красные, как Маринкины губы и далёкие, как мираж. Здорово на них смотреть. Их три штуки – я, Серёга и Андрей. Маринки среди них нет. Она мне не нравится, если честно. Но Андрей отрывается вперёд, а за ним ускоряют шаг Маринка и Серёга. Даже старик не смотрит в небо. Курит и плюётся по-прежнему. Обидно как-то.

Два длинных чернявых пацана, много старше Андрея, пристают к девчонке, разукрашенной, как пасхальное яйцо, размалёванной ярче нашей спутницы. Они нависают над ней, а она сидит на низкой железной изгороди и широко улыбается, жмурится от лучей солнца. Они по очереди говорят с ней нагло и целуют резко. Олеся (слышу, как зовут) хохочет звонко и оглядывается по сторонам, вытягивая тонкую голову. Один парень (Славка) прямо неистово набрасывается и тискаёт её, чмокает только в щёку, а второй («Африканец», имени не слышу – только прозвище) – норовит попасть в губы, но она сильней сопротивляется. Второй разговаривает непонятно, жуя буквы и протягивая звуки. Он будто объедается вязкой массы. Лоснится чёрная шевелюра на его голове, блестят два золотых кольца на пальцах. Одно кольцо большое – печатка здоровенная с камушком крупным, алмазом, видать.

– Обжабался, дурень, Африка! – тихо комментирует Андрей, не поднимая на них глаз. – Наркоманы. Курят навоз, долбаки! Он в Нигерии алмазы отмывает, раб чёрный.

Даже Дюша не позволяет себе такого поведения. И колец у него нет, кроме кожаного напульсника. Эти двое, наверное, отмороженные.

– «Африканец» достаёт наркоту, – громче уже поясняет Рыжий. – Торгует, делец, ему на зоне место.

– Олеська со всеми переспала на секторе, я её знаю, общалась, – щурясь, с пренебрежением кидает Маринка. – Проститутка.

Идём долго. Мне очень жарко.

– Зырте, поцы! – показывает пальцем Андрей и кричит от радости.

Камыши расступаются, являя озеро. Воздух над ним зыбко дрожит, вода сверкает на солнце. Я снимаю футболку. Андрей и Серёга уже по пояс оголены. Но наша миссия – не озеро. А жаль. Хотя нет.

– Сколько времени? – сдавлено спрашиваю. Мне долго нельзя гулять.

– Не ссы, Витёк, – отмахивается Андрей. – Найдём клад и на озеро махнём. Маме твоей скажу, что бабушке помогали на даче.

– Ладно, – неуверенно отвечаю. Знаю, что поймут.

– Здесь где-то Орлик живёт недалеко, – вдруг заговаривает Серёга осторожно. Он всю дорогу молчит и слушает Андрея, а тут на тебе. – Купается на «Восточке» с интернатовцами. Они из детдомов все, козлы. Мой отец не советует шляться далеко здесь. Одного мальчика нашли в камышах утопленного. Без руки. Отец сказал, правда.

– Брось ты, Серьго, не пугай, – смеётся Андрей вымученно. – А то Маринку найдут в кустах с дырявой жопой!

– Пошёл ты, баран Рыжий, – цедит она сквозь зубы, громко хлопает ему по спине ладошками. Рыжий ржёт и тычет в неё пальцем, содрогаясь от смеха телом.

– Не зайду за тобой больше, блина-а, – грозит она кулаком и серьёзна как никогда. – Сигарет не дам больше, дурак тупой.

Только мы наступаем на извилистую дорогу, заваленную крошкой из строительного мусора, как откуда ни возьмись появляется толпа пацанов-старшаков, как Андрей, видать, возрастом. Восьмиклассников и старше. Интернатовцев и детдомовцев, скорее всего Они похожи на орков из «Властелина Колец», из романа Джона Толкина, который с удовольствием прочитал на днях. Худые и длинные, чёрные, даже чернее и неприятнее, чем художественные орки. Омерзительнее чем двое тех приставучих с «Африканцем». Кривые как деревья-Энты. Они быстро приближаются, окружают и повторяют невразумительное. Я не пойму, что они хотят и говорят просто. Боюсь. Не надо было идти сюда.

– Костя, ладно тебе, я там спрятал чебурашки… – начинает Андрей глухим голосом, примирительно подняв руки. – Ай, Костя, блин…

Мелкий белобрысый и постоянно кривляющийся пацан подбегает и бьёт Андрею в живот. Так сильно, что Рыжий закашивается и сплёвывает как будто сейчас курит.

– Кия, Рыжий! – орёт он, мерзко коверкая голос. – Я занимаюсь карате, бля.

Снова бьёт Андрея кулаком, но в грудь. Потом пинает по ноге.

– Я тебя щас изобью, шпала!

Толпа интернатовцев улюлюкает и матерится. Перемещается хаотично по дороге, топчет пыльную землю. Шаркает подошвами, раздражая слух. Они извиваются на месте, вытягиваются, затем садятся на корточки и присматриваются как слепые. И смеются громко и противно, колотя воздух здоровенными кулачищами, торчащими из рук-кувалд. Требуют драки и крутят головами, подзадоривая друг друга. Ни малейшего в чёрных глазах сострадания. Ни одного здравого взгляда. Их просто много, лиловых столбов в шортах и майках. Они сливаются в чёрное огромное пятно, растекающееся по дороге и расплывающееся по воздуху едким дымом от покрышек, словно клякса-инопланетянин. Из серии про «Человека-паука», когда он дрался с «Веномом» – тоже «Человеком-пауком», но из химических отходов. Погодите, я не могу думать ни о мультиках, ни о кино. Они – заполоняющее воздух своей чернотой и густотой облако смрада. Своей злой энергией от матерков и от множество грязных сандалий они чудятся монстрами в человеческих обличиях. Я их так вижу. И Серёга так видит, скорее всего. Маринка ничего не говорит и сжимается с каждым ударом по Андрею. Вот он плачет, превращаясь в маленького ребёнка. Совсем не похож на героя и нашего лидера Рыжего. Его жаль. Мне хочется плакать и Серёга тоже. Маринка разворачивается убегает и зовёт на помощь, крича, плача. Кто-то вырывается из толпы и догоняет её, хватая за волосы. Обзывает шлюхой и толкает обратно.

Дальше я помню плохо, а точнее выкидываю из головы моменты… Мой страх избавляется от них сам, у меня шок очевидно. Я горько рыдаю, глухо зову на помощь. Перед глазами расплывается. Мне больно. Очень. Кулаки и ноги летят со всех сторон, я даже лиц не могу разобрать и фигур, кажется, я попадаю в чёрную дыру. И не выберусь. Жутко находится в безнадёге. Можно терпеть наказание, но в безнадёжности – крайне плохо. Кто ощущал это – тот поймёт.

Мы идём назад, точнее нас ведут, и всё время бьют, пинают, обзывают. Угрожают убить, потом распилить, утопить, сжечь, похоронить под плитами на заводе. Все и не только Костя Орлик, белобрысый урод, втыкает в нас конечности, изощряется гогочет от удовольствия. Маринку обещают изнасиловать, а потом продать за границу. Андрея – избить до полусмерти, меня и Серёгу замучить, как свидетелей, вскоре задушить. Главное я не знаю, почему нас бьют. Может, Андрей что-то сделал нехорошее, а может Маринка. Непонятно.

– Хватит, интернатовцы, вы – детдомовцы! – психует Серёга. – Мой отец вас убьёт сам.

Его душат, делают на нём борцовские приёмы, швыряют, толкают, шпыняют. И каждый раз мерзко комментируют.

– Сначала мы тебя зароем, потом не найдут… – неизвестно кто ему отвечает. Невидно.

– Эй, охринели, ну-ка разбежались, шпана! – кричит из окна снова высунувшийся старик в майке.

Мне становится легче и ребятам тоже. Фашисты отпускают нас сразу.

– Ща выхожу, – выплёвывает он сигарету в палисадник. Остаётся в окне и зовёт нас.

Лично мои ноги двигаются быстро-быстро. Я рад и друзья уже улыбаются. И незаметно, вроде бы, мы оказываемся возле его окна. Говорим с дедом живо, дышим исходящем от него запахом табака.

– Тут стойте, пацаны, – он осторожно и недоверчиво смотрит на непринуждённо беседующих изуверов. Орлика с ними не видать. – Ладно, бегите!

И мы бежим. Нас догоняют, конечно. Продолжают издеваться, угрожать (пишу сейчас об этом и хочу вернуться назад во времени и наказать каждого их них).

Мой мозг отключается. Не помню ни себя, ни друзей. Как возвращаюсь домой – не знаю. Может, переношусь в пространстве?

– Где синяки? – просит отец снять футболку. Кулаки у него сжаты, он готов сейчас наказать обидчиков.

Меня осматривает вся семья: мама, папа, бабушка и дед. Даже кошка смотрит пристально и такими большими чёрными глазами.

– Нет синяков, – кивает отец. – Били аккуратно, видать. Я их убью, скотов! Найдём их, не переживай, Витюня.

Я рыдаю. Не сильно уже, много слабее. Жаль себя, нет доказательств избиения даже.

– Бля, их в натуре порешу!

Мама звонит Андрею, затем Серёге. Да, нас избивали, обзывали, грозили убить, отпустили потом. Не понятно, за что. Костя Орлик всех ловит и бьёт. Милиция знает, что он такой и ничего ему не делает. Боится, наверное.

– Где он учится? В какую смену?

Учится Костя в девятом классе, в школе 110, в школе, где прямо на уроках нюхают клей, матерятся и курят наркотики. Там учителям всё поровну. Так объясняет Андрей по телефону, но мой отец обещает поймать его и шпану.

Ловит. На следующий день буквально. Вместе со мной. Но не Костю, а ребят из его компании – Дениса Плащинского и Пашу Чернового. Паршивый Орлик, по их нытью, то ли уехал, то ли заболел…

Мы подъезжаем на папиной машине к школе и ждём. Первая смена заканчивается и вот – злая компания выходит. Они «скубают» семечки с подсолнухов и весело разговаривают. Матерятся, конечно. Орут, стреляя взглядом по сторонам.

– Кто из них? – резко спрашивает отец, готовясь выйти.

– Не помню точно. Те двое точно били…

Дальше наказание обидчиков происходит по настолько быстрому сценарию, что я смотрю на папу, а вижу «Супермена», который наказывает Лекса Лютера и Брейняка…

– Дяденька, что мы сделали? – только и слышу протяжные крики.

Мой отец, отбирая у них подсолнухи, хлещет этим «орудием» им по щекам и лбам, пинает так сильно под зад, что они подлетают и вопят, матерится он, конечно, тоже. Но ему прощаю. Побитыми псинами бегут эти «люди». Кто-то забывает портфель и даже кепку. Свершается месть. За меня и друзей. Я чувствую себя отлично, как сейчас помню, прямо завожусь в машине, бью воздух и кричу:

– На, получи, сволочь!

Признаюсь, дорогие читатели, что порой вспоминаю этот скверный момент всякий раз, когда проезжаю озеро «Восточное» и уже снесённый «подчищенный» временем и правительством завод. А Костю Орлика найти не могу ни в социальной сети, ни просто в поисковиках. Много раз искал. У меня до сих пор «чешутся руки», я хочу с ним сразиться. Честно или нет, но как получится по-уличному. Пусть это нечто мальчишеское, но это во мне. Я думаю иногда о личной мести. Ребята из его компании говорят, что он переехал в другой район, и они с ним не общаются. Того случая с избиением не касаются. Ни Денис «Плащ», ни Паша «Чучмек» не помнят ребят, которых провожали пинками и кулаками. Может, им стыдно? Ни разу не говорю о том случае с друзьями. Неприятно. А деда того видел несколько раз – из окна-то. Помочь нам толком не смог потому, что передвигается на коляске. А на завод я попадаю гораздо позже. И озираюсь по привычке…

У каждого в жизни происходит запоминающееся, хорошее и плохое. Но одним хватает сил ужиться с этим, забыть или использовать как дополнительный запас эмоций, а вторые – думают о прошлом по-прежнему и ждут момента… Такова жизнь и таковы люди.

Виктор Власов