Лучше мне было бы не просыпаться

После такого заявления, конечно, необходимо дать объяснение. Иначе выходит, что остальные, видите ли, просыпаются безо всякой задней мысли, а я, по какой-то уникальной причине, оказываюсь перед выбором из двух возможностей.

В дальнейшем будут раскрыты и причины, и их последствия.

Photo copyright: pixabay.com

А пока я заснул в вагоне сабвэя, следовавшего из Манхэттена в Бруклин. Это мне никогда, практически, не удается в маршрутном автобусе, зато в сабвэе, под монотонный стук колес о рельсы, при приглушенном свете, веки опускаются сами, дыхание становится равномерным, спокойствие мягким коконом облегает расслабленное тело – и всё, ты в объятиях Морфея-Кашпировского.

[adinserter block=”13″][adinserter block=”16″]Ничего тебя не интересует, кроме черного квадрата под веками, на котором, как на темном экране, возникают абстрактные цветные полоски и прочие бессмысленные супрематические объекты.

Субъект же спит. Его сон чуток и недолог, в большинстве случаев – ровным счетом до следующей остановки.

На этот раз до следующей остановки я не дотянул. Неопределенный внешний раздражитель заставил раскрыть глаза и осмотреться вокруг.

Первое, что я ощутил – общую наэлектризованность в мчащемся с приличной скоростью вагоне. Соседка слева от меня, средних лет белая женщина, в левой руке державшая зеркальце, а правой наносившая косметику на ресницы и брови, недовольно фыркала и возмущенно раздувала ноздри; крупная афро-американка справа от меня отвлеклась от чтения книги и картинно зажимала нос двумя пальцами.

Напротив нас сидела девушка восточной наружности. Скорее всего, японка.

Прожив в нью-джерсийском Палисайд Парке десять лет, я научился отличать японцев от китайцев, тем более от корейцев, с вероятностью попадания 60-70 процентов.

Тайну не раскрою. Это непростая тема и разговор сейчас не об этом.

На девушке было светлое трикотажное пальто с ярким растительным орнаментом по краям. Лицо казалось гладким, без морщин, что для японцев норма, а взгляд, видимо, благодаря узкому разрезу глаз, был слабо сфокусированным.

На правую руку была надета белая лайковая перчатка. Так неудачно, словно девушка надела перчатку с левой руки. По крайней мере, руке в перчатке было тесно и неудобно, и она лежала, вывернувшись вверх ладонью, на правом колене.

На левом находилась коробка из тонкого пенопласта. Верхняя крышка была открыта.

В коробке шевелились розовые черви и какие-то слизни в густой коричнево-красной масляной подливе, от которой, видимо, и разносилась убийственная вонь по всему вагону.

В отличие от пассажиров городского автобуса, в городском метро едят часто, с аппетитом, выбрав блюда нередко самые пахучие.

Как широко распространенные, так и экзотические. Хотя, какой-нибудь банальный гамбургер с луком не обязательно уступит прочесноченному шедевру вьетнамской кухни, а мексиканский буррито с резким перцем халапеньо (jalapeño) в виде гарнира – не готов отдать пальму первенства креольскому супу гамбо с поражающим все живое калифорнийским перцем рипер (reaper).

Распространенная в сабвэе практика – выложить съестное на колени и уплетать за обе щеки, не обращая внимания на соседей.

[adinserter block=”14″][adinserter block=”17″]Японка брала левой рукой в лайковой белой перчатке извивающегося червяка и, опустив его в густой соус, отправляла в изящный рот.

Ее губы были выкрашены ярко-красной помадой.

Вслед за червяком, без лишних эмоций, экономными движениями она брала жирного, с выпученными глазами слизняка, привычно вымачивала его в соусе, и посылала в аккуратный ротик.

Те, кто сидел с японкой рядом, освободили места справа и слева.

Коробка с беспозвоночными гадами распространяла такое зловоние, о каком могли только мечтать изобретатели химического оружия. Невыносимое амбре, казалось, уничтожит всех, кто не надел противогаза, но таких в вагоне было подавляющее большинство.

Точней, никого в противогазе не оказалось вообще, так что сто процентная смертность пассажиров была гарантирована.

За исключением поглощавшей червей с постоянством пневматического молотка, самой японки. Она молча отправляла еду, не пережевывая, в пищевод.

Пища была органической, полезной для организма, но настолько острой, что у японки текли слезы. Они смешивались с черной тушью, которая грязными ручейками стекала по щекам к подбородку. Почти по цитате из романа «Лови момент» Сола Беллоу: «… и беспомощность, и запах непролитых слез».

Если считать, что и запах есть, и слезы уже пролиты.

Поезд из подземки выбрался на Манхэттенский мост и остановился.

Похоже, жить оставалось недолго.

То, что произошло дальше, описать нетрудно, но перенести было невыносимо. Японка схватила двумя пальцами очередного слизняка, поднесла руку в перчатке к губам – и в этот момент ее голова развернулась ровно на сто восемьдесят градусов, лицом к окну.

Тело не шелохнулось, не сдвинулось ни на миллиметр.

Колени, грудь, плечи – все оставалось на месте. Плюс голова, обращенная к зрителям затылком.

Рука продолжила движение, посылая слизняка в то место, где у гурманки прежде находился рот, и вдавливая маслянистое тело с поперечными перетяжками в черные густые волосы японки.

Ее пальцы разжались.

Толстый слизняк выпал и покатился по светлому пальто, упав на пол вагона.

Это был кошмар, в который можно поверить только в состоянии наркотического трипа либо белой горячки. Люди орали так, будто их завели в газовую камеру, но еще каждому черная тень орла выклевывала при этом печень.

Внутри летального группового шока раздались крики, в череде которых разобрать можно было только: «Он! Вот он! Вот он!»

В дальнем углу вагона высокорослый мужчина держал в руках парня студенческого возраста, и тряс его, пытаясь выбить из молодого человека душу. Студента мотало из стороны в стороны, как бельевую веревку под порывами ветра.

В руке он держал что-то вроде широкого мобильного телефона, но без экрана. Когда устройство у него отобрали, на передней панели можно было увидеть всего несколько кнопок, при полном отсутствии буквенной и цифровой клавиатуры.

Это был миниатюрный пульт дистанционного управления.

Студент заикался, ничего не мог объяснить и был напуган, понимая, что осатаневшая толпа его разорвет. Не знаю, отменяли ли в Америке суд Линча, но вряд ли кто мог бы гарантировать в этот момент студенту неприкосновенность и его безопасность.

На следующий день, когда в городских таблоидах «Нью-Йорк Пост» и «Дэйли Ньюс» появились сенсационные статьи по поводу всего произошедшего, я обнаружил, что стал участником культурно-научного эксперимента, за который группу экспериментаторов, надеюсь, можно будет судить каждому из потерпевших.

Организаторами этого шокинга были несколько компаний. Одна из них занимается разработкой секс-роботов третьего поколения, которых, вслед за поколением роботов Affetto, созданных японцами и похожих на настоящих детей, не отличить от взрослых, половозрелых сапиенсов. Они умеют моргать, открывать рот, достоверно двигать руками и передвигаться почти как люди. Поэтому основной проблемой было, не обращая на себя лишнего внимания, протащить японку-робота в вагон и усадить в правильном положении.

Еще одной задачей было все сделать так, чтобы при дневном свете люди не распознали в ее лице отсутствие мимики, то есть куклу. Поэтому было решено развернуть лицо от зрителей в сторону окна, едва поезд выйдет из туннеля на дневной свет.

Второй компанией оказалась группа художников, работающих в жанре шокинга. Они заявляют, что подобными акциями исследуют поведение человека в шокирующих условиях, которые усиливают и без того нелегкое пребывание горожан в урбанистическом пейзаже.

Они снимают скрытой камерой реакции подопытной группы в нестандартной обстановке.

Они фиксируют стресс, погружающий в массовый психоз по всему спектру органов чувств.

Здесь очевиден расчет на скрытые в современном человеке архетипы и фобии, архаическую мистику, актуальные мифы. На веру в искусственный интеллект и разумных гуманоидов, в последствия многолетних культурных влияний на массовые эстетику и психику обывателей – от трансценденций Гилберта и Джорджа до попыток Марины Абрамович и Улая создать коллективное существо, называемое «другое»…

Мне с ними все понятно. И станет еще понятней, если по решению суда пострадавшие получат от этих исследовательских групп компенсации за пережитое.

Непонятно только одно.

Японка методично поедала червей. Это вводило зрителей в шок, а ученые и художники в реальном времени замечательно сей феномен исследовали.

Но из глаз робота текли настоящие слезы.

От перца в соусе японка начала плакать, но разве такое у робота возможно?

Никто из исследователей не сказал, что именно так было экспериментом задумано.

Наоборот: вызывающе отвратительное питание должно была отвлечь взгляды от несовершенства лица японки, от искусственной его мимики.

Окружающие, пораженные зловонием и тошнотворным видом еды, в последнюю очередь обращали внимание на то, что перед ними – лицо не-человека.

А слезы, вытекающие из узких глаз, как раз могли привести к обратному эффекту: к сосредоточенности взглядов на кукольном лице, что устроителям никак было не нужно.

Робот плакал сам по себе, и этого не было учтено разработчиками программы.

Не было.

И если задаться вопросом о душе и теле в таком ракурсе: «Что же плачет: тело или душа?», – то в случае с роботом – а ведь плачет, думаю, душа – она, как оказалось, есть.

У нашей японки-робота душа плакала.

Геннадий Кацов