Левые отказались от рациональных дебатов и приняли политическое насилие

Последствия убийства Чарли Кирка не должны оставлять сомнений: левые превратились в политическое движение, основанное на насилии и принуждении.

Photo by Teslariu Mihai on Unsplash

С каждым днем становится все очевиднее: левые утратили способность к рациональным дебатам и политическим компромиссам, и теперь прибегают к единственным оставшимся им инструментам – запугиванию, принуждению и политическому насилию. Что бы либералы ни думали о своей прогрессивной политике, сегодня их программа строится не на убеждении или представительстве, и уж тем более не на открытом рациональном исследовании или практических решениях. Она строится на силе.

Убийство Чарли Кирка в прошлом месяце – яркий символ того, чем стали левые. Кирка убили за то, что он выступал против трансгендерной идеологии. Несогласие с этой идеологией особенно нетерпимо для левых, потому что она воплощает собой идеал полной “освобожденности” – даже от самой природы. Но примеров насилия или угроз со стороны левых за последние дни предостаточно.

Назовите это «вето убийцы» или «вето погромщика» – последний инструмент либерального проекта, который оказался в интеллектуальном и политическом тупике после убийства Кирка.

Вспомним отмену мероприятия Федерального общества в Нью-Йоркской школе права, запланированного на 7 октября. Причиной отмены были названы «соображения безопасности» и опасения, что анти-израильские протестующие его сорвут. На мероприятии должен был выступить консервативный юрист Илья Шапиро с презентацией своей книги Lawless: The Miseducation of American Elites (Беззаконие: как американские элиты разучились мыслить).

Шапиро – еврей и ранее критиковал анти-израильские протесты на кампусах. Те же протесты ожидаются 7 октября в NYU, и, по данным The Washington Free Beacon, администрация университета якобы не может их сдержать. Тем временем, как сообщает издание, в тот же день юрфак спокойно проводит семичасовой симпозиум по «социальному предпринимательству, устойчивому развитию и инвестициям влияния». За это мероприятие они не боятся. А вот за Шапиро – да.

На протяжении нескольких недель руководство школы постоянно меняло объяснение отмены: то угроза протестов, то «частное мероприятие», то запрет на внешних спикеров на неделе 7 октября, то отсутствие места.

Но всем понятно, почему на самом деле отменили: Шапиро – еврей и консерватор, администрация боится, чтоШапиро и его мероприятие атакуют антисемитские радикалы, и они не готовы сделать всё необходимое, чтобы его защитить.

Так и работает “вето погромщика”, которое стало обычным явлением у левых, просто потому что они отказываются вступать в дебаты. Они дошли до предела рационального анализа и гражданского диалога – и всё чаще прибегают к силе.

Или возьмем события в Портленде, где антифа-радикалы осадили здание ICE (службы иммиграционного контроля) и нападают на журналистов, которые осмеливаются освещать происходящее.

Репортёр Кэти Дэвискорт из The Post Millennial была атакована участницей Антифа, которая ударила её деревянным флагштоком по лицу – «размахивая им, как бейсбольной битой», как сказала сама журналистка. Полиция Портленда находилась на месте, но позволила нападавшей скрыться, несмотря на то что Дэвискорт прямо указала на неё. На следующий день Дэвискорт появилась на Fox News и в эфире у Джека Пособика – с синяком под глазом.

Ситуация в Портленде – наглядный пример институционализации политического насилия со стороны левых. Начальник полиции отрицает проблему. Член городского совета инструктирует антифа, как скрывать свои личности и использовать «одноразовые телефоны», чтобы избежать ответственности. При этом антифа действует организованно: они координируются, атакуют журналистов, угрожают сотрудникам ICE. В одном из видео видно, как нападавшую на Дэвискорт уводят в “безопасное место”, пока полиция стоит в стороне и отказывается арестовать нападавшую.

Можно продолжать бесконечно – приводить примеры левого насилия и нетерпимости. Но важно понять интеллектуальную нить, связывающую все эти случаи – от убийства Кирка до уличного насилия в Портленде и до институциональной трусости (или злобы) NYU Школы права. Это – то, что можно назвать “эпистемологическим закрытием” современной левой мысли.

Этот термин – “эпистемологическое закрытие” – стал популярным лет 15 назад, когда либеральные авторы вроде Джонатана Чейта и Мэттью Иглесиаса утверждали, что именно правые замыкаются в информационном пузыре и не способны воспринимать внешние аргументы.

Чейт, отвечая на вопрос писателю-либертарианцу Джулиану Санчесу, утверждал, что причина, по которой правые демонстрируют больше тенденций к эпистемологической закрытости, чем левые, заключается в том, что консервативное движение является идеологическим в том смысле, в котором либерализм таковым не является. По мнению Чейта, либералы демонстрируют открытость рациональному исследованию, чего обычно не хватает консерваторам. Почему им якобы этого не хватает? Отвечая на утверждение Санчеса о том, что нам следует «отбросить в сторону дешёвое партийное объяснение, что консерватизм по своей сути привлекателен для глупых или ограниченных людей», Чейт предлагает не обязательно отбрасывать это объяснение, поскольку на самом деле консерваторы действительно придерживаются упрощенного и узколобого подхода к политике.

Это звучало спорно в 2010 году, но в 2025 – это уже просто абсурд. Ни один здравомыслящий человек слева или справа сегодня не скажет, что либералы остаются открытыми к рациональным дебатам. Действительно, отличительной чертой либерализма эпохи Трампа является эпистемологическая замкнутость, которую либералы приписывали консерваторам эпохи Обамы: фундаментальная нетерпимость ко всем, кто не согласен с либеральными взглядами, и неспособность понять консервативные идеи или точки зрения.

Это наблюдается давно (это было, пожалуй, правдой в 2010 году, когда Чейт ухмылялся во время Tea Party). Но новым является открытое принятие насилия левыми и откровенно агрессивная риторика на фоне инакомыслия и призывов правых к рациональному исследованию – именно тому виду рационального исследования, которым занимался Чарли Кирк.

Манипулирование языком, долгое время являвшееся оплотом левых, стало отличительной чертой этого поворота к насилию. Я бы назвал это оруэлловским, но Оруэлл сейчас по сравнению с ним кажется безобидным. На этой неделе Зохран Мамдани в своей речи о том, как он хочет освободить тюрьмы Нью Йорка, заявил, что «насилие – это искусственная конструкция». Это говорят те, кто хочет оправдать реальное физическое насилие. Если насилие – “конструкт”, тогда и “речь может быть насилием”, особенно если говорит консерватор вроде Кирка. Произвольность такого способа аргументации демонстрирует все признаки того, что Чейт и другие либералы 2010-х годов назвали бы эпистемологическим замыканием: является ли насилие само по себе добром или злом, реальным или искусственным, похоже, зависит от того, кто говорит. А консерваторам доверять нельзя – просто потому, что они консерваторы.

Для левых это означает крах чего-либо вроде разумного диалога или гражданской дискуссии. В пространной колонке, опубликованной на этой неделе в The New York Times, Тресси Макмиллан Коттом изложила запутанную историю о «Красной угрозе», которую президент Трамп и консерваторы вроде Кирка якобы навязали Америке.Консерваторы эпохи Трампа, по её словам, «превратили дебаты в оружие», то есть сбивают левых с толку своими аргументами. Например, консерваторы запутали либералов, «рассуждая о границах женственности, чтобы пробудить их тревогу по поводу меняющихся ожиданий от мужественности», – говорит Коттом, – неуклюже и нечестно намекая на дебаты о трансгендерности, которые левые с треском проигрывают, отчасти благодаря мастерству таких людей, как Кирк.

Действительно, трансгендерный вопрос помогает разоблачить как нетерпимость, так и фактическое насилие, характерные для мейнстримных левых. По словам Коттом, сама необходимость выслушивать аргументы консерваторов против трансгендерности – это «своего рода политическое насилие». Говорить это всего через несколько недель после того, как Кирк был убит на глазах у своей семьи «транс-союзником» за участие в этих самых дебатах, – значит заниматься двуличием, которое, опять же, заставило бы покраснеть даже Оруэлла.

Левые, однако, не краснеют. Их самые яркие умы – какими бы яркими они ни были – не готовы задуматься о том, не загнали ли они сами себя в ловушку. Один отрывок из недавнего подкаста Эзры Клайна с Та-Нехиси Коутсом стал вирусным, отчасти потому, что наглядно демонстрирует кипящую нетерпимость и интеллектуальную высокомерие левых.

В какой-то момент их беседы Клайн отмечает, что большинство американцев не поддерживают трансгендерность. Они считают, что мужчины не должны участвовать в женских спортивных соревнованиях или пользоваться женскими туалетами, и что никто не должен быть вынужден использовать предпочитаемые местоимения или утверждать, что мужчины могут становиться женщинами. Клайн говорит, что и он, и Коутс знают, что эти люди «в корне и морально неправы», но задаётся вопросом – что с ними делать, учитывая, что они составляют большинство в Америке. Клайн понимает, что это большинство никогда не согласится с их с Коутсом взглядами, и, к его чести, признаёт, что это создаёт дилемму: с этими людьми нужно либо договариваться, либо подавлять их силой.

Коутс, который называет Кёрка «разжигателем ненависти», недостойным сожаления, не даёт внятного ответа. Его не волнует та дилемма, на которую Клайн пытается обратить его внимание. Что касается вопроса о трансгендерности, Коутс считает, что консервативная точка зрения – это форма расчеловечивания. «Если ты считаешь допустимым расчеловечивать людей, – говорит он, – тогда разговор между нами, вероятно, невозможен». Это та черта, которую он проводит.

И именно в этой точке сейчас находится левая сторона. С их точки зрения, разговор с оппонентами, вероятно, невозможен. Кёрк верил, что это возможно, и посвятил этому свою жизнь. Возможно, он ошибался. Время покажет. Но на данный момент не будет преувеличением сказать, что убийца Кёрка и Коутс оказались по одну сторону в этом вопросе. У них одинаковое отношение к гражданскому диалогу. Им на самом деле неинтересно разговаривать.

Коутс, Клайн и другие видные либералы могут сколько угодно формально отрекаться от насилия, но уже невозможно отрицать, что они являются частью политического проекта, в котором отсутствует понимание мышления правых и неспособность осознать, почему консерваторы верят в то, во что верят. Они пришли к эпистемологической замкнутости – и это затронет всех нас. Здесь, на конечной остановке, бывшие либералы, когда-то гордившиеся своей открытостью к рациональному поиску истины, укрываются в единственном, что у них осталось: грубой силе.

Оригинал

Перевод Рины Марчук