Леонид Юзефович: «Ум прозаика отчасти состоит в том, чтобы уметь его скрывать»

О судьбах русской – и мировой – литературы, о том, может ли опытный писатель научить чему-нибудь своих начинающих коллег

Леонид Юзефович – писатель, сценарист, историк, лауреат знаковых литературных премий. Впрочем, всё это, и даже больше, можно прочесть в его биографии. Выражу личное отношение: для меня Леонид Юзефович абсолютный мастер своего дела. Его книги «Самодержец пустыни», «Журавли и карлики» – образец стиля. И это интервью – о писательском деле, литературной учёбе, истории, войне и мире, России и Украине – беседа с настоящим мастером.

Платон Беседин:
Леонид Абрамович, вы долгое время вели семинары на Форуме молодых писателей в Липках. Значит ли это, что человека всё-таки можно научить писать?

Леонид Юзефович:
Научить человека писать нельзя, зато можно научиться самому. Это как в дзэн-буддизме – учитель ничему не учит, но рядом с ним понимаешь больше, чем без него.

Платон Беседин:
Хорошо, а есть ли некоторые априорные писательские атрибуты: качества, обстоятельства, импульсы? Что в принципе делает человека писателем?

Леонид Юзефович:
Думаю, никакого специфического писательского таланта в природе не существует. Есть лишь вырастающая из любви к чтению склонность к этому занятию, которую усиливает целенаправленное развитие навыков. Последнее, как всегда и во всем, сильно зависит от мотивации.

Платон Беседин:
Многие ваши, скажем так, выпускники, да и не только они, считают вас наставником, учителем. Насколько важен в литературе, как говорили ранее, институт наставничества/ученичества?

Леонид Юзефович:
Институт наставничества – для меня это звучит смешно и напоминает лексику позднесоветских газет. Просто человек всегда чувствует себя увереннее, если рядом есть старшие и младшие по возрасту коллеги. Срединное положение – самое надёжное. А когда старшие уходят, об этом у Тютчева: «Передового нет, и я последний на роковой стою очереди». Не самое приятное состояние души.

Платон Беседин:
Вы сами кого считаете своими литературными учителями?

Леонид Юзефович:
В литературе учишься у тех, кого любишь. У меня их слишком много, чтобы перечислить даже малую часть. Скажу лишь об одной книге, которую не многие из молодых писателей читали, хотя она, по-моему, принадлежит к важнейшим текстам русской литературы – это «История моего современника» Владимира Короленко, воспоминания о его детских и юношеских годах. Чудесные, по-моему, и весьма актуальные. Короленко, в частности, рассказывает, как в юности на его душу претендовали три культуры – польская, украинская и русская, и он выбрал русскую как самую универсалистскую. Первые две были узконациональными, а потому ограниченными. Не хочется, чтобы через полтораста лет после того, как Короленко сделал свой выбор, русская литература лишилась качества, которое его к ней привлекло.

Платон Беседин:
Сегодня достаточно много разговоров о том, что русская литература потеряла в мире свой весомый статус, о том, что русские писатели сейчас вне России мало кому интересны. Так ли это?

Леонид Юзефович:
Литература как таковая утратила своё влияние в мире, не только русская. А позиция в мировом ценностном раскладе той или иной национальной словесности зависит от значения породившей их культуры. В современном мире конкурентов у англоязычной литературы нет. Но сама она значит куда меньше, чем сто и даже пятьдесят лет назад.

Платон Беседин:
Тогда, в данном контексте, справедливы ли разговоры о том, что русская литература всё больше становится вещью в себе, что за пределами узкого, профессионального круга она мало кому интересна?

Леонид Юзефович:
Ну да, круг сужается. Причины общеизвестны. Читателей у нас всё меньше, но писателей меньше не становится, ведь занятия литературой – это всё-таки большое удовольствие. Мы приходим к нормам жизни средневековой Японии или Китая, где каждый образованный человек писал стихи, но отнюдь не связывал с этим зарабатывание денег или продвижение по службе. В России, как и во Франции, писательство даёт хотя бы имя, некоторую известность, а это очень даже немало.

Платон Беседин:
Вы историк по образованию. Насколько это помогало в писательской деятельности? Мне кажется, что писатель в принципе должен как можно лучше знать историю, да и в других сферах – музыке, кино, архитектуре и т.д. – ориентироваться тоже. Так ли это, на ваш взгляд?

Леонид Юзефович:
Ум прозаика отчасти состоит в том, чтобы уметь его скрывать. Хороший писатель не щеголяет своей образованностью, поскольку его задача – не высказывать мысли, а пробуждать их. Уровень навеянных его текстом мыслей и ассоциаций – такой же показатель качества литературы, как и её эмоциональная сила. Когда Светлана Василенко говорит, что «качество литературы измеряется количеством мурашек по коже», это лишь часть правды. Вообще само слово «литература» для меня не равносильно беллетристике. «Осень средневековья» Хейзинги дала мне гораздо больше для понимания природы человека и общества, чем иные, даже очень хорошие романы.

Последний пример чтения такого рода – «Набоков без Лолиты» Вячеслава Курицына. Яркая и глубокая книга не только о Набокове, но обо всех нас, живых и мертвых. Как-то так получилось, что слово «писатель» приложимо к самым разным фигурам, занимающимся абсолютно разными вещами. Чеслав Милош – писатель, и Стивен Кинг – писатель. Хороши оба, но много ли между ними общего? Мне ближе те литераторы, которые вырастают из культуры, однако это ещё ничего не значит. Когда-то римские интеллектуалы были уверены, что ничего серьёзного не может прийти в мир через такое вульгарное, по их мнению, и написанное языком массовой культуры произведение, как Евангелие. Не сравнить же с Горацием, с Катуллом! Так что через какое-то время мои предпочтения могут оказаться несостоятельными.

Платон Беседин:
Премиальная система, которая существует сегодня в России, скажем так, справедлива ли? Или каждая премия – это, как сказал мне в интервью Эдуард Лимонов, нефтяное месторождение, которое тщательно охраняют от случайных чужаков?

Леонид Юзефович:
В отношении к премиям путают субъективность и несправедливость, но это разные вещи. В премиальной гонке соперничают не писатели, а вкусы членов жюри. Они – люди, а не машины для голосования, и у них не может не быть обыкновенных человеческих слабостей и пристрастий. В их число входит желание отмечать тех, кто близок по взглядам или по эстетическим принципам.

Платон Беседин:
Хорхе Луис Борхес говорил, что «неверно говорить о неудачных произведениях. Ведь автор не знает, что пишет». Насколько текст может и должен выходить за границы авторских намерений?

Леонид Юзефович:
Борхес – писатель лукавый, и понимать его высказывания можно как угодно, только не буквально. А вообще-то, Лев Толстой, кажется, говорил, что все писатели делятся на две категории: одни как личности выше того, что ими написано, другие – ниже. А кто-то потом добавил, что только вторые и есть настоящие. Первое высказывание кажется мне бесспорным, но и со вторым я склонен согласиться.

Платон Беседин:
Вас, к слову, часто сравнивают с Борхесом. И, между тем, издатели почему-то упорно позиционируют вас как автора детективов. Как это воспринимается лично вами? Не снижается ли статус того, что принято называть «интеллектуальной литературой»? И вообще где грань между «серьёзной» и «несерьёзной» литературой, если грань эта есть в принципе?

Леонид Юзефович:
Мне не стыдно быть автором детективов. А чётких граней между одним и другим явлением нет нигде в жизни, есть зоны постепенных изменений, которые накапливаются и в итоге приводят к новому качеству.

Платон Беседин:
Тогда я сгущу вопрос. Бытует мнение, что Леониду Юзефовичу крупно не повезло: столько он написал текстов о сыщике Путилине, сериал сняли, а тут пришёл Акунин со своим Фандориным и, грубо говоря, получил все бонусы. Думаете ли вы о чём-то подобном? И как в принципе оцениваете свою писательскую судьбу?

Леонид Юзефович:
На Акунина я совершенно не в обиде, а свою писательскую судьбу оцениваю как на редкость счастливую. Мои книги издают, переиздают, экранизируют, переводят на разные языки и даже читают. Чего ещё может желать современный автор? Чтобы его слову внимали толпы завороженных поклонников? Среди серьёзных писателей я таких мегаломаньяков не встречал.

Платон Беседин:
А они, как говорится, есть. Вы как-то сказали, что вам близка позиция писателя Владимира Медведева: «В прошлое нужно внимательно всматриваться, а не вперять в него укоряющий взгляд». Во всей этой кутерьме, не кажется ли вам, что большинство не всматривается, не разбирается в настоящем, а, действительно, только лишь укоряет, судит? Может, во многом из-за этого и идёт вся эта чудовищная война?

Леонид Юзефович:
Война начинается тогда, когда приходит её время, а причины всегда найдутся. Но вот охотников раздувать её теперь куда больше, чем в былые времена. Информационная война не требует от её участников (за исключением военных репортеров) ничего, кроме запаса ядовитой слюны, соответственно волонтёров на ней всё больше. Они получают свой адреналин и свой кусок славы, ничем не жертвуя и ничем не рискуя.

Платон Беседин:
Напоследок хочу узнать ваше мнение о произошедшем и происходящем на Украине, между ней и Россией…

Леонид Юзефович:
Все возможные мнения об этом и даже все оттенки таких мнений уже высказаны, я не способен добавить тут ничего нового. Если же вас интересует, в какой точке этого спектра нахожусь именно я, могу сказать одно: не в самой крайней с обеих сторон. Более того, как у всякого живого человека, моя позиция постоянно меняется в зависимости от новых событий.

Прошлой весной я думал не так, как полгода назад, а сейчас – не так, как тогда, и ещё не знаю, как буду думать завтра. Я не из тех, кто до конца держится за свои принципы, потому, что однажды их выбрал. Больше всего я хочу, чтобы наступил мир, а политическая конфигурация, при которой это произойдет, мне безразлична. По-моему, это распространенное заблуждение – считать, будто историк лучше понимает происходящее, чем скульптор или менеджер по продаже пылесосов. Все мы не более чем люди и все одинаково ослеплены эмоциями настоящего. У историка разве что больше материала для чисто маниловских построений в духе альтернативной истории, она же – if history. Практического смысла в них нет, тем не менее, оглядываясь на собственную жизнь, каждый из нас думает о ней в том числе и в сослагательном наклонении. Это нормально. Я, например, не могу отделаться от мысли, что, может быть, нынешнего украинского кризиса удалось бы избежать, если бы в 1939 году Сталин не включил отобранные у Польши западно-украинские земли в УССР, а образовал две автономные республики в составе Украины – Галицийскую и Закарпатскую.

Беседовал Платон Беседин
chaskor.ru