Легенда о Бараке – X

(по материалам книги Ури Мильштейна, редакция и перевод с иврита Алекса Тарна)

Окончание. Начало.

Танкист Михаэль Гершкович: «Барак ничего не понимал в танковой войне. Его команды были путаными и неясными. Я сказал: «Что за идиот этот комбат, он ничего не соображает!» Уже после войны я прослушал запись наших разговоров по связи и еще больше укрепился в своем мнении».

Танковая рота Переца Кореша осталась сзади прикрывать атакующих. Рота бронетранспортеров Ницана Ацмона продвигалась вслед за танками. Тут-то впервые и выяснилось, что Барак поставил себе целью вовсе не эвакуацию раненых, хотя вполне мог сделать это со своими девятью бронемашинами. Он нацелился на масштабную победу, то есть на уничтожение врага, который за несколько часов до того расстрелял десантников. Он принял это авантюрное решение при том, что не имел ни малейшего представления, какими именно силами располагает противник. Вместо того, чтобы вытащить из-под огня раненых десантников Мордехая, Барак повел на верную гибель еще и свой батальон.

Сукеник: «Первым делом мы получили залп ракет Саггер. Мы и до этого слышали, что у египтян есть ракеты, но понятия не имели, что это значит. Навстречу нам попадались выбирающиеся из-под огня уцелевшие десантники – они перемещались по одному, все растерзанные, как солдаты разбитой армии. В танк комвзвода Беэри попал Саггер, командир погиб, остальные выжили. При этом мы так и не поняли, откуда стреляют. Я не знал, что именно мы должны штурмовать. Саггеры вроде бы летели сверху, с холма, и Эхуд приказал наступать в том направлении, чтобы ликвидировать тех, кто пускает ракеты.

Я приказал атаковать. Еще несколько танков были подбиты. Мой танк был ведущим, я был занят боем, и не смотрел назад. Вдруг Эхуд скомандовал разорвать дистанцию и отступать до соединения с нашими частями. Мой танк к тому времени уже был в глубине вражеских позиций, в полном одиночестве. Как выяснилось, никто не ехал за мной. Что ж, я разорвал дистанцию и отступил до соединения с нашими частями».

Командир танкового взвода лейтенант Ноам Яффе:

«Мы выступили без минимального инструктажа. Первый контакт с противником был на расстоянии 2500–3000 метров. Мы приблизились до 200–300 метров. Мы были на совершенно открытом пространстве и атаковали, как конница, без какого бы то ни было прикрытия артиллерии».

Командир танкового взвода лейтенант Ури Динур:

«Египетские пехотинцы задали нам жару. В Шестидневную войну они драпали, но на Китайской ферме была пехота, которая хорошо знала свое дело. Мы же смотрелись ужасно. Мы наступали вверх по склону, танки шли тесно, и была плохая видимость. Это напоминало атаку польской кавалерии на немецкие пулеметы во время Второй мировой войны. Оказалось, что мы ничего не усвоили за время Войны на истощение. Нам не удалось даже пощекотать их. Мы вели бой согласно правилам танкового боя «шабаш», когда танки идут на танки, но в данном случае это было абсолютно не к месту».

Заместитель комбата Нахум Гат:

«Вышли на рассвете, чтобы помочь эвакуировать десантников. Выехали на какой-то холм и буквально в первые же минуты были подбиты пять танков, три из которых сгорели. Один танк пришлось бросить, мы вытащили его только вечером. Части экипажей удалось спастись. Но, по крайней мере, в одном из танков погиб весь экипаж. В этом танке был офицер связи с артиллерией. Они с командиром выскочили, а весь экипаж остался. Они до сих пор числятся пропавшими без вести, потому что невозможно было опознать по трупам, кто есть кто».

Командир танка 1а: «Никто не объяснил нам, что делать, и мы стреляли по египетским танкам с расстояния более 4,300 метров, что не имело никакого смысла».

Экипаж танка 1б докладывал: «Танки остановились на расстоянии 2,500–3,000 метров от противника и попытались определить цели. Вдруг воздух наполнился жужжанием, и появились Саггеры. Водитель крикнул: «Осторожно, Саггер!» и резко повернул назад-вправо. Ракета пролетела мимо, так что война для нас началась с везения. Но другому танку повезло меньше, в него попали одновременно ракетой и миной, которая разорвалась на башне в тридцати сантиметрах от головы командира. Его убило на месте.

Комбат Барак решил штурмовать египтян. Мы выстроились в ряд и открыли огонь из пушек и пулеметов в процессе движения. Было попадание еще в один танк, экипаж покинул машину, но водитель не понял, что произошло, и продолжал движение, так что ребята вернулись в танк. Мы доехали до оросительной канавы. Пулемет заклинило, стрелок бешено дергал затвор. Египтяне были в десяти метрах от нас со своими базуками, а нам оставалось только закидывать их гранатами и стрелять из Узи. Мы выпустили 250 патронов и бросили 6 гранат, прежде чем получили команду к отступлению».

Яаков Кедми: «На нас обрушился артиллерийский и пулеметный огонь. Египетские минометы тоже нас не жалели. Друг Барака подполковник Ишай Изхар напросился с нами, но поскольку в танке не было места, сидел снаружи на броне. Его поразило первой же волной огня. Египтяне сражались очень умело. Танкистам нечасто приходится видеть глаза врагов, но тут был именно такой случай. Они стояли почти вплотную и поливали нас из Калашниковых. Они залегали, пропускали нас, а потом снова вставали и продолжали стрелять. Это была хорошая работа.

Ицик Мордехай пошел туда без танков, и это было ошибкой. Мы же силами одной танковой роты, без артиллерийской поддержки и без бронепехоты, атаковали хорошо вооруженный и обученный батальон противника, сидящий на сильно укрепленной позиции. Такому не учат ни в какой военной школе. Мы хотели смести их с лица земли, но они просто расколошматили нас ракетами. Когда Барак наконец осознал, что через несколько минут нас всех уничтожат, он дал приказ отступить».

Командир роты бронепехоты Ницан Ацмон:

«Барак позвал меня, показал на сгоревший танк и сказал: «Отправляйся туда и вытащи как можно больше десантников, которые там лежат». Вот такой приказ, без обычной деталировки. Но я провел со своими детальный инструктаж и тогда уже послал их вперед. Мы были на открытом пространстве перед врагом, который поливал нас ураганным огнем. Но мы выполняли приказ. В какой-то момент я увидел, что большинство бронемашин остановились. Многие из моих ребят никогда не были в бою, не слышали свиста пуль.

Я продвинулся к сгоревшему танку, навстречу Саггерам. Египтяне не жалели ракет, было такое впечатление, что Саггеры летят отовсюду, не один и не два, а десятки. Сейчас-то мне понятно, что шансов выйти невредимыми у нас не было вообще, ноль. У нас просто не было никакой защиты, никакого прикрытия. Саггеры налетели на нас, как пчелиный рой. Подбили и мой бронетранспортер. Я был ранен, но выжил, и меня вытащили».

Йоси Закай, один из солдат Ацмона:

«Роте было приказано вытащить раненых. Мы точно не знали, где находится враг, каково его оружие, и где лежат раненые, которых надо эвакуировать. Так создалась ситуация, где каждая бронемашина действовала по собственному усмотрению, как самостоятельное подразделение. Мы не получали команд и вели бой как в тумане».

Параллельно с самоубийственным штурмом Барака две специальные бронемашины под командованием Яира Шило и Исраэля Патруш-Сэлы пытались все же эвакуировать раненых десантников. Машина Патруша была подбита почти сразу. Самого Патруша выбросило наружу; его экипаж в панике отступил вместе с поврежденной бронемашиной, бросив своего тяжелораненого командира. В итоге Патруш пролежал там около полутора суток и был эвакуирован бронетранспортером под командованием капитана Давида Глезера из 600-й бригады.

Зато машине Шило удалось добраться до холма, где залегла большая часть раненых. Шило высадил батальонного военврача Одеда Бен-Дрора и двух санитаров, погрузил раненых, вывез их в тыл и вернулся за остальными. В этот момент его самого тяжело ранило, и товарищи вывезли Шило вместе с другими ранеными десантниками. Врач и оба фельдшера остались на холме с теми, кого не успели вывезти, и погибли в результате прямого попадания артиллерийского снаряда.

В отчете Барака написано: «6 убитых, 4 пропавших, 20 раненых, 7 подбитых танков и две подбитые бронемашины».

Исследователь из отдела истории ЦАХАЛа доктор Амирам Азов был менее лаконичен: «Штурм батальона 100 в направлении неопределенной цели и его последующее отступление лишь ухудшили обстановку – как вследствие увеличения количества раненых, нуждавшихся в скорейшей эвакуации, так и в результате опасений, вызванных упорной египетской обороной и предшествовавшим поражением десантников».

Сейчас ясно, что если бы Барак послал на Китайскую ферму бронетранспортеры своего батальона в четыре утра, то есть сразу после получения задания (которое сам же вызвался исполнить немедленно), то можно было бы под покровом темноты относительно беспрепятственно вывезти большинство десантников и спасти многие человеческие жизни.

Как свидетельствует опытный танкист подполковник запаса Дани Кариаф, «в темноте эффективность Саггеров существенно падает. Саггер приводится в боеготовность лишь после того, как пролетает 500 метров. Поэтому их применяли лишь днем и на относительно большом расстоянии. А по поводу боя, который провел батальон 100, я не стану тратить многих слов, потому что достаточно одного: бардак!»

Вышеописанное поведение комбата Эхуда Барака (неоправданная задержка с выходом на эвакуацию и самовольная авантюрная атака вслепую без артиллерийской и авиационной поддержки) свидетельствуют, как минимум, о безответственной самоуверенности. Его единственным успехом в этой позорной истории было ее последующее замалчивание. Барак добился этого не только вследствие своих выдающихся манипуляторских способностей, но и потому, что верхушке израильского генералитета было невыгодно вскрытие просчетов и провалов, коими пестрит правдивый рассказ о Китайской ферме.

Ведь далеко не один Барак отличился подобной безответственностью в Войну Судного дня; можно припомнить, по крайней мере, три такие же бессмысленные атаки (батальоны Хаима Адини и Асафа Ягури 8-го октября возле моста Фирдан, батальон Ами Морага 9 октября в районе Махшир/Хомуталь и батальон Гиоры Копеля 16 октября на шоссе Акавиш). Все они свидетельствовали о неготовности ЦАХАЛа к войне, о недостаточной способности усваивать уроки прошлого и учиться на собственных ошибках. Барак и другие не понимали, что условия игры изменились, что египтяне уже не бегут при виде израильского танка, а сражаются, причем сражаются умело, и что в этих условиях уже невозможны кавалерийские наскоки, приносившие успех в прошлом.

Говорит генерал в отставке Моше Иври-Сукеник:

«После прекращения огня не было никакого расследования».

Михаэль Ахи-Амос-Гершкович: «Никто не спросил меня ни о чем».

Ницан Ацмон, командир роты бронемашин: «Не было ни разбора, ни расследования».

Давид Эпштейн: «Я не принимал участия ни в каком расследовании».

После войны Барак составил 20-страничный отчет о действиях своего батальона, начиная со дня формирования. Семь страниц посвящены извлечению уроков, три с половиной страницы – участию батальона в сражении на Китайской ферме. Барак суммирует свой боевой опыт в Войне Судного дня следующей фразой: «Как выяснилось, можно удачно сражаться даже с таким импровизированным батальоном».

После войны Эхуда Барака назначили командовать регулярным танковым батальоном в составе бригады Йоси Пеледа.

Говорит генерал в отставке Йоси Пелед:

«В первое же свое утро как командир бригады я встретился с тремя комбатами… Первым был подполковник Эхуд Барак. Он пришел ко мне сам и объяснил, как важно, что в комбриги назначили именно меня, потому что пришло наконец время навести порядок. К тому времени я знал его очень поверхностно… Меня удивил его подход: я не привык к тому, что офицеры раздают оценки своим командирам. Но я быстро познакомился с ним… Знания Барака о бронетанковых войсках, об административном руководстве и боевом командовании крупными армейскими частями были далеки от того базового уровня, на который я рассчитывал. Было такое чувство, что ему еще надо учиться и учиться.

Назавтра я отправился инспектировать части и первым батальоном снова оказался батальон Эхуда. Мои ожидания были довольно скромными: я знал, что люди многое перенесли во время войны. Но картина, которая предстала моим глазам, была совершенно непереносимой: полное запустение, неряшливость, грязь. Расположение батальона совсем не походило на лагерь армейской части. Я был не на шутку смущен и какое-то время даже не знал, как поступить, но вскоре не выдержал, повернулся и, не скрывая своего гнева, уехал в штаб бригады. Не прошло и нескольких минут, как Барак появился в моем кабинете с длинным списком объяснений, оправданий и предлогов. Я сказал ему, что ожидаю от него практических действий, а не слов. Он ответил, что ждет меня с повторным визитом и обещает решительное улучшение.

Несколько дней спустя я приехал к нему на тренировочный полигон. Там шли учения по программе «маршрут одного танка», и я обратил внимание, что танк не попадает в цель. По связи были слышны команды командира, и они выглядели довольно странными. Чуть позже выяснилось, что у командира не было бинокля. Это поразило меня, поскольку даже новичку бронетанковых войск известно, что командир без бинокля не в состоянии управлять стрельбой. В то время стрельба из танка без бинокля была как велосипедные гонки без велосипеда.

«Эхуд, – сказал я, – от человека с твоими данными и способностями я вправе требовать немедленного улучшения! Немедленного!» Трудно сказать, что и в дальнейшем я был доволен его показателями.

Интересно, что именно Эхуд Барак, а не Йоси Пелед или другие командиры, превратился в дальнейшем в начальника Генштаба, министра обороны и Главу правительства…