Лариса Володимерова | Перезвон

Пьеса.

Photo copyright: pixabay.com

Действие первое.

Что-то вроде подвала-бомбоубежища. Люди заняты рутиной. Свет прыгает – висит бутылка с водой вместо лампы. Вдали слышна канонада. Кто-то перекидывается в картишки. Двое медленно танцуют.

Оксана:
— Передали, магнитная буря. А ты висишь на мне, не бережешь.
Павло:
— Извини, совсем засыпаю. Любовь никто не отменял.
Оксана смеется:
— Спроси Виктора, это он ждет гуманитарку. Говорит, что его подружка привезет фуру продуктов из Амстердама и нас тогда откопают.
Виктор:
— Так зерна у нас на неделю, а они уже выехали. Плюс матрацы, медикаменты, пауэрбанки…
Старик:
— А кто сказал тебе, парень, что не продадут по дороге? Теперь время такое, военное. Охота тебя ей откапывать? Сам сказал, двадцать лет не видались. Она женщина западная, приблатненная. И на фото – актриса.
Второй старик:
— Был бы Сталин – навел бы порядок.
Виктор:
— Цыц, рашистская морда. Чтобы я тебя больше не слышал.

Оксана с Павлом возвращаются на места, продолжают плести маскировочные сети. Свет загорается от удара взрывной волной. Никто особенно не реагирует.

Виктор, ухмыляясь:
— Скоро будет звонить. Моя панночка честная, я ей в юности тоже помог. Похоронила дитё как раз, мучилась. Я на привозе работал, рыбу ящиками сгружал. И роман у нас был. Раз нашла меня – не забыла.
Старик:
— Не начинай о кормежке. Да ты глянь на себя, где Амстердам – и где ты, Витек. Это ж сколько гуманитарки придется обменять, чтобы выскочить через границу. Слишком дорого ты будешь стоить.
Павло:
— Был бы я не контужен, заехал бы дезертиру. Да все силы остались в окопе.
Оксана, вставая и подходя к клетке с птичкой:
— Ну-ка, мальчики, стоп. Лишь бы нас кто-нибудь вытащил. До конца буду в церкви молиться.
Старуха:
— Все так говорят. Забывают.
Второй старик:
— А у нас клетка в клетке. Попугай твой вонючий, да и сама следом сдохнешь.

Звонит мобильник. Виктор кричит:
— Живы, а что нам тут сделается! Что? Проехали Польшу? Антибиотиков, панночка. Инвалидное кресло везете? Да люблю я, люблю тебя, краля! Не расслышал. Координаты там точные. Завалило снаружи, не сильно. Нашим некогда, все в окопах. Нет, девчонки не смогут. Мы дождемся, но вы не задерживайтесь. (Поворачивается к сидящим вокруг). — Разъединило. Ничего, они теперь близко.

Мама девочки вносит кусок хлеба вместо торта с воткнутой церковной свечкой:
— Нашей Алечке пятнадцать лет!
Виктор с Оксаной затягивают «хеппи бёздэй».
Алечка:
— И не надо придумывать, мама! Вы не меня любите, а хотели себя развлечь! Чтобы потом фотки выложить в сеть, как дадут электричество, и чтобы все завидовали вашей фейковой жизни. Какой сейчас праздник? Война кругом. Брат ранен на фронте. Спасибо, что вы хоть его жизнь не угробили, как мою. Но за все хорошее вам точно в аду гореть, даже страшно подумать, что вас ждет впереди!

Мать пытается обнять и успокоить девочку, на которую шикает Старуха. Мать плачет:
— Посттравма у ребенка, отца на ее светлых глазках… Поспи, детка, во сне выздоравливают.
Старуха:
— А когда в Бабьем Яру моих родных двадцать семь человек закапывали живьем, то что вы думали, азохен вэй?
Мать, не слушая:
— Я же только сказала, что настоящий мужчина обязан родину защищать, и мой мальчик пошел. Он герой. Не то что другие! (Кулаком трясет в сторону Виктора).

Оксана ходит по подвалу и убаюкивает клетку с птичкой.
Старик:
— Сейчас будем за анекдоты, синагога. Для тебя, бабка. Сын отца спрашивает:
— Расскажи, будь ласка, хто такие евреи, москали и хохлы?
Отец режет сало:
— Евреи, сынок, это героический народ в Израиле, сражается против исламских агрессоров, имеет лучшую армию и прекрасных дичвин. А москали, сынку, живут в Украине, жрут наше сало, пьют нашу горилку и пытаются построить незалежну Украину. А украинцы, сынок, живуть у твоем Амстердаму и до нас сбираются. (Нарочито громко хохочет, все молчат).

Старик:
— Еще больше есть хочется.
Раздается взрыв рядом. Девочка тянется к маме, Оксана к Павлу, Виктор хватает мобильник. Отвал освобождает выход из бомбоубежища, все идут и ползут к свету.

Действие второе.

Комната Виктора, обрывки обоев, раскуроченная мебель. Он склонился над раненым братом, воевавшим за русских и сбежавшим из части.

— Ничего, брат, терпи. Держи зубами ремень, ну нельзя стонать, старик услышит за стенкой и стукнет. Не видать мне тогда ни заграницы, ни панночки. Арестуют обоих. А она уже на пороге. И бинты тебе будут, и опий. Говорил я тебе, не высовывайся! Пересидели бы как-нибудь, тут за взятку что хочешь устроишь. Только ты не кричи, братишка. — Эх, отключился. Не помер бы.

В дверь входит очень красивая ухоженная иностранка. Водитель помогает ей втолкнуть инвалидное кресло и загромождает коробками комнату так, что не видно кровать. После суматохи влюбленные остаются, дверь запирают на ключ, обнимаются на диване.

Гостья:
— Трое суток пути. Но я ж обещала. Даже не изменился, — но колешься. Поцелуй, а то я позабыла, какой ты в деле, Витюша.
Виктор:
— И словечки мои все запомнила? Ах ты рыбка моя золотая.
Гостья:
— День и ночь себе повторяла. Разыскала тебя через консульство. Сколько лет потеряли, Витюша! А ведь могли бы, как все…
Шумно целуются. Виктор:
— Ты всё точно узнала? На границе не будет проблем?

Гостья:
— Плохие новости, Витя. Ужесточили законы, не возьмут наших денег. Один вариант – придется тебе тут жениться на соседке – той инвалидке, о которой ты мне рассказывал. Если кто по уходу, от окопа освобождают. А я приезжать к тебе буду, гуманитарку натаскивать. Для победы и фронта. Всё будет Украина, дождемся только своих! (Тянется с поцелуями).
Виктор, разочарованно освобождая объятья:
— Что ж ты жизнь мою гробишь? Да она ж неходячая. Разве что совсем молодая…

Раздается стон брата. Гостья испуганно вскакивает. Видна вспышка ракеты, грохот, действие перемещается в другую комнату.
Там мать с именинницей. Девочка бьется в кресле-качалке. Мать стоит перед ней на коленях:
— Ну успокойся, маленькая моя, война совсем скоро закончится. Вот слышишь, уже перестали стрелять! (Закрывает ей уши ладонями, отвлекает, пытается петь колыбельную).

Алечка:
— Война потому, что ты меня не любила, и что мы перестали в Бога верить. Все твои издевательства надо мной, это никогда не остается безнаказанным, и что ты вытворяла и брата на фронт послала, а могла спрятать в сарае, все это обязательно зачтется тебе! Ненавижу!
Мать плачет и крестится:
— Господи, пожалей ты ее, верни разум.

Свет перемещается на Оксану и Павла. Он говорит:
— Все натуральное будет цениться только больше с развитием искусственного интеллекта, Оксанка. Сравни ручную работу и машинную, где нет ни души, ни таланта. Горячее сердце и теплые руки осилят любое железо. Как тебе мои руки? И ноги?..
Оксана:
— Зато ИИ незаменим, как секретарша и медсестра, это помощь в науке. Уже завтра без него не смогут обходиться, как без телефона в кармане. Как без линзы в глазу.
Павел, смеясь:
— Потому ты стала учить китайский в нашем бомбоубежище?.. Что профессия переводчика скоро отпадет за ненадобностью?
Оксана:
— А ты иврит зубришь, чтоб уехать?
Павел:
— Ты же знаешь, что я патриот.
Оксана:
— Украины или Израиля?
Павел:
— Не России же. (Оба смеются). Но если серьезно, то какую бы территорию ни откусили рашисты, нам нужна идентичность, островок языка и культуры. Еще несколько десятилетий, и снова будет война и Крымнаш. Россия ослабнет и распадется на части, мы возьмем реванш, но сначала пусть пройдет моя контузия. (Пальцем пытается вытряхнуть «песок» из уха).
Оксана:
— И магнитная буря. Поспи, а то ночью снова тревога. У меня родные под Питером. Позвонила, спросила, а они даже не в курсе событий. Так и сказали: какая война?! Мы тут не слышали.

Комната Виктора. Он теперь не уверен в себе и говорит гостье:
— Как могу я выгнать на улицу родного брата, перешедшего на нашу сторону? Здесь всем известно, что он стрелял в своих и чужих. А если бы был я врачом? Бросить раненого? Пусть тогда найдут нас обоих, но у меня есть шанс остаться человеком, а не предателем. Я же сам его воспитал. Кто сказал, что мы в ответе за все, что творит наша власть? Если я не собираюсь быть пушечным мясом, то это не значит, что не люблю Украину. Ты пойми, всё решается там, без нас, наверху. Мы для них пешки и винтики.
Гостья:
— Если женишься на инвалидке, то ты спрячешь брата в подвале.
Виктор:
— А как же мы с тобой? Неужели не ясно, что это конец, расставанье. За спасение нужно платить. Мне придется делать выбор. Не в твою пользу, панночка.
Гостья:
— Ею прикроешься, а меня танцевать будешь. Я горячая и богатая, мы же вон с тобой сколько ждали своего семейного счастья! Ну не могу я перетащить тебя на запад. Ты ж за это меня не разлюбишь?

(Близкий взрыв. Затемнение).

Действие третье.

Комната Виктора, но в ней теперь больше разрухи. На кровати стонет его раненый Брат, у постели сидит Монашка в платке:
— Ты что думаешь, я клятву Гиппократа давала? Гуманности захотел?.. Ты мне мужа из земли не достанешь. Для того и взялась тебя нянчить, чтоб самой увидать, как загнешься.
Брат Виктора пытается махать руками, отнекиваясь.
Монашка:
— И не мычи мне тут. Что хочу, то с тобой теперь сделаю. Хоть браслетами пристегну. И никто меня не осудит. Ты враг народа. Мне ни церковь, ни медицина не указ, и твой Витька – предатель, за юбку вон спрятался. Я всегда таким буду мстить.
Наваливается на него с подушкой в руках, пытаясь задушить. Раздается близкий взрыв.

То же бомбоубежище через пару месяцев.
Второй старик:
— Оксанка, сдох твой попугай? Не добили евреев, не успел Сталин. Вот теперь детки в Газе и помирают зазря.
Павел:
— Что ты, дед, понимаешь в политике? Не то радио слушаешь. Хамас первым напал, вся Газа твоя – террористы. Был я в Иерусалиме, это ж такая страна, как тебе объяснить, для голодных – молоко с медом, ты можешь представить?
Старик:
— Эх, и с яблоками…
Павел:
— …Самая лучшая. После Украины, конечно. Постеснялся б хотя бы старухи, она Холокост еще помнит.
Второй старик:
— Живучая. Вот ничто ее не берет. Из ума только выжила: хохлы Бабий Яр ей устроили, а она – гляди, нам с тобой помогает.
Мать:
— Потому, что под Богом все ходим.
Старик:
— Это ж какими хлебами он всех нас накормил тут?! Что считали по зернышку.
Второй старик:
— Американцы без нас пропадут. Россия – великая империя, у нас, русских, ядерное оружие, вот и пусть весь мир нас боится. Путин – он бог и есть. Пойдет сейчас на Европу, вернем себе и Германию, а то что – одна Украина?
Виктор, вывозя жену в инвалидном кресле:
— Ну ты дождешься у меня, недобиток фашистский.
Оксана:
— Не гневите Бога, мужчины.
Старуха:
— Про Катынь молчали. Про Варшавское гетто. Про Грозный. И нас тоже будут замалчивать.
Павел, слушая мобильник:
— Весь Израиль красный, сирена. Полмира в бомбоубежищах.
Второй старик:
— Помирать мне не страшно, да жить охота, чтоб еще хоть разок взглянуть на Красную площадь, ностальгия у меня по прошлому, особенно по ночам. Медицина бесплатная, школы… Развалили СССР, а какую державу мы строили!
Виктор:
— Ну даешь ты, реликтовый. Все больницы ранеными свошниками забиты, к врачам – только платно. Ты б хоть новости слушал, герой.

Входит Алечка, неся клетку с птичкой в руках.
Алечка:
— Помидоры нужно поливать только теплой водой. А то они обидятся и будут плохо расти. Они прохладной боятся.
Старуха:
— Это правильно, деточка. Только кто ж их сейчас поливает? Я все думаю, как там мой куст роз, расцвел уже? У крыльца в Харькове посадила, когда тот год ездила к внучке.
Второй старик:
— Да взорвали твое крыльцо вместе с Харьковым.
Виктор оставляет инвалидное кресло и бросается с кулаками на Второго старика. Алечка с клеткой стоит между ними.
Павло:
— Отменили тревогу. И у нас, и в Израиле. Давай, Вить, помогу тебе вытащить. (Везут инвалидку наверх).

Изумительная летняя природа Украины. Наверху сидят и плетут те же сети, варят кашу в котле, кто-то вяжет носки солдатам. Полувоенный быт.
Инвалидка:
— Витюш, вот не думала, что судьба мне подарит любовь. Такой видный парень, за границу уехать мог – а связался со мной, хромоножкой. А еще говорят, эгоисты одни вокруг. Не зря к батюшке ездила, вымолила. Сколько горя пережила!
Павел:
— Ну да, он и так дезертир. Слыхали, врагов дома прячет.
Виктор:
— А ты что, проверял? Не докажешь.
Мать:
— Видишь, Алечка, какие мальвы поднялись! Может быть, выпустим твою птичку? Что зря в клетке мучить. Вот когда ты была маленькая, подбирала раненых птенчиков, помнишь?
Алечка:
— Я никогда не была, мама, маленькой. Вы меня с кем-то спутали. Вы моего брата из гнезда выгнали. Он теперь ходит, аукается, дорогу домой не найдет.
Старуха:
— Дома каша всегда вкусней. Вода с воздухом слаще.
Второй старик:
— Тебе, старая, не полагается. Ты кашрут соблюдай, и так хлеба всем не хватает. Но что правда, то правда: ничего вкусней краюхи черного, да крупной солью посыпать. А еще пирожное было – батон купишь белый нарезной, сверху слой маслица, и сахарным песочком погуще так. Как представлю, что сыпался мимо, — слизал бы с полу, ей-богу…
Павел:
— А Иисус-то еврей. Ты, дед, антисемит или верующий?

На поляну въезжает фура с гуманитаркой. Из нее выскакивают Гостья, водитель и Петро.
Петро, веселясь:
— Ну вот и мы, наконец-то! Становись разгружать, кто ходячий. Как тут были без нас, соседи? Соскучали небось?
Павел:
— Никак ты вернулся, Петро? Эй, дед, а ты ругался, не верил. Проспорил мне сухой паек!
Оксана, вытирая руки и здороваясь с Петром:
— Вот уж нежданчик. Чтобы из Амстердама, обратно в родные терема?!
Петро:
— А что мне задерживаться. Подлечили, прооперировали. И снова в строй готов. У меня же не две Украины.
Старик:
— А как там Красный квартал? Это правда, что голые бабы мужиков на улице ловят и к себе в кабины затаскивают?
Петро:
— На тебя, дедок, точно хватит. Победишь и поедешь, проверишь.
Старик:
— Ну а что ж ты свою не привез?
Гостья опускает глаза:
— Хватит лясы точить – зубоскалить. Мне грузчики нужны, а не бездельники. Ведь для вас же стараемся.

Действие четвертое.

Все бегут к бомбоубежищу, собачка уже знает дорогу и несется впереди всех.
Оксана, смеясь и спотыкаясь:
— Сирена теперь – как команда, даже животные знают. Совсем приручили нас.
Павел:
— Ну а что, зато пообщаемся. Бабка про Холокост расскажет, а ты записывай. У нас история общая. И мне завтра в военкомат, Оксана.
Оксана:
— Будем на иврите переписываться. И на мове. Я ждать всегда тебя буду.
Старик:
— А я вас подслушиваю!
Павел:
— Так какие секреты, дед. Не давай тут приятелю своему распоясываться. Не тому молодежь он научит.
Алечка с клеткой:
— Я никак понять не могу, я девочка или мальчик…
Мать:
— А ты птичку отпусти на свободу, она тебе и расскажет. (Все стоят на ступеньках бомбоубежища, не заходя внутрь).
Алечка послушно открывает дверцу клетки, попугай летит внутрь бомбоубежища.
Павел:
— Смотрите, вот так и мы. Что прикажут, то делаем. Как решат наверху, так и ладно.
Оксана:
— А меня больше заботит другая сторона. Мотивация у них какая? Свои долги и кредиты, нищета, безработица. Ведь они пришли убить чужих детей, чтобы тянуть своих, и не считают это неправильным.
Гостья:
— А я и тут насмотрелась. После Европы мне к рабству никак не привыкнуть. Хотя там у нас то же самое, просто мы далеки от политики.
Брат Виктора:
— Говорят, там у вас халифат почти что построили.
Второй старик:
— А что, мусульмане – тоже люди.
Мать:
— А мне сын письмо прислал. Он уже выздоравливает, только отпуск не полагается. Вон Петро на фронте уже, как вернулся – так сразу.
Алечка:
— Мама, я так жить хочу! Как стану совершеннолетней, так я тоже — на передовую. А не выпустите – убегу. И вы тут меня не удержите.
Старуха:
— Я знаю, что мой куст роз распустился. Иначе и не бывает. Только кто его нюхает, кто на него полюбуется?..
Брат Виктора и Алечка обнимаются.
Брат Виктора:
— Ну, до следующего прилета. И чтоб опять мимо цели! А то три часа каждые пять минут напоминают — Повітряну тривогу не скасовано. Залишайтесь в укриттях!
Алечка:
— Ты мой масик.
Старик:
— Анекдот слыхала? – Бабушка, а ты не видела пауэрбанк? – Лежит где-то на антресоли. – А что такое антресоль, бабуля? – А что такое пауэрбанк, внученька?
(Смеются).
Алечка:
— Ну да, она имба по жизни. Не в курсах совсем, значит.
Оксана:
— Со мной тоже странная штука. Не могу смотреть выступления фигуристов – все время боюсь, а вдруг кто-нибудь свалится. Или флейтист вот играет в мирное время, а я переживаю, хватит ли ему воздуха. Попадет ли его аккомпаниаторша в такт. Перевернет ли вовремя ассистентка нотный лист. Никакой радости от искусства!
Павел:
— Это напоминает, как в детстве нам говорили: терпи боль – подумай, как Зоя Космодемьянская мучилась, а своих не сдала. Но как вспомнит ребенок про Зою, так ему же больно вдвойне.
Мать, отряхивая вышиванку:
— Не из тех вырастают фашисты.
Алечка, неожиданно пускаясь в пляс. Она тянет за собой Брата Виктора, тот смешно размахивает костылями. Движуха.
Второй старик, прислушиваясь к радио, пытается перекричать:
— Передали, победа. Где – не знаю, не разберу. Понимаете, где-то победа! Да вы послушайте сами. Они так и сказали: победа!