Культура коррупции

Исследования коррупции в России, как и в других странах, представляют собой весьма распространенное направление, призванное на основании частных случаев сформировать более точное представление о том, какие динамики и механизмы в этой области в принципе существуют и какие методы борьбы с коррупцией могут быть уместны в том или ином случае. Также к таким исследованиям обращаются крупные СМИ, если возникает информационный повод. Последний раз большой всплеск интереса к российской коррупции сопровождал сочинскую Олимпиаду. Размах вложений в подготовку к ней, а также последующая критика инфраструктуры, появившейся по итогам этих вложений, вызвали шквал публикаций, освещающих и обобщающих эту тему.

Например, автор по имени Тимоти Фрай (Timothy Frye) в одном из блогов при Washington Post писал о том, что ситуация с Олимпиадой была вполне предсказуемой: «Во многих отношениях это обычная для России история, когда речь заходит о крупных строительных проектах, требующих больших вложений капитала. Хорошую иллюстрацию дает Всемирный банк, по оценкам которого стоимость постройки дороги в России на границе с Финляндией превышает стоимость аналогичного проекта в Финляндии в три, а то и в шесть раз, несмотря на то, что климат один и тот же. Многие утверждают, что из-за повсеместного взяточничества в России развилась культура коррупции, в результате чего это стало распространенным и приемлемым феноменом. Мало кто считает, что взятка полицейским, врачам, чиновникам (и да, профессорам) – это не норма. Собственно, тот факт, что 30 депутатов Думы развелись со своими женами незадолго до вступления в силу нового закона, который мог бы заставить их предоставить сведения о доходах их супругов, кое-что говорит о масштабах проблемы».

Далее автор приводит результаты опросов населения, которые были призваны выяснить, насколько, по мнению общественности, приемлемо взяточничество и от чего это мнение может зависеть. Некоторые из респондентов получали вопросы с уточнением, что зарплата у работника полиции высокая, однако это уточнение никак существенным образом не сказывалось на ответах, из которых следовало, что дача взятки приемлема. Автор оговаривает, что это идет вразрез с распространенным мнением, будто взяточничество оправдывается низкими зарплатами бюджетных работников.

Уровень коррупции, измеряемый в размерах взятки («небольшая» – «крупная»), согласно опросам, также не влиял на выбор ответа, который в большинстве случаев свидетельствовал о том, что этот феномен считается нормальным. При этом если респонденты в предшествующие 12 месяцев давали взятку, то он с большей степенью вероятности выражали в других ответах недоверие к полиции и недовольство государством. Из этого автор делает вывод, что «хотя россияне и дают взятки, им это не нравится».

Термин «культура коррупции», которым Фрай оперирует в своей статье, отсылает к работе японского экономиста Манабу Сухары (университета Нихон), опубликованную в сборнике «Демократия и рыночная экономика в Центральной и Восточной Европе» (Democracy and Market Economics in Central and Eastern Europe) в 2004 г.

Концепцию коррупции в России автор выводит на основании двух понятий: «юридический нигилизм» и «этический дуализм». По его мнению, они определяют ментальность, которая создает необходимые условия для неуязвимости взяточничества перед законом. Эти же условия делают невозможным развитие эффективной рыночной экономики в стране, потому что «рыночный обмен строится на свободных и прозрачных контрактах, заключаемых между независимыми экономическими игроками, и требует максимальной предсказуемости и рациональности расчетов».

Ссылаясь на статистические данные, Сухара показывает, обратную зависимость между экономическим ростом и уровнем коррупции. Наиболее очевидным объяснением этому он считает то, что для успешного развития экономики необходимо «доверие». Российское общество, с этой точки зрения, характеризуется низким уровнем доверия. А так как юридический нигилизм и этический дуализм – это часть российской культуры, повлиять на такое положение дел очень трудно, и если изменения произойдут, то очень нескоро.

Примерно в то же время анализ ситуации с коррупцией в России представили Филлис Дининио и Роберт Орттунг (Phyllis Dininio, Robert W. Orttung) в работе «Объясняя шаблоны коррупции в российских регионах» (Explaining Patterns of Corruption in the Russian Regions). По итогам своего исследования они приходят к выводу, что преодолеть коррупцию в постсоветской России возможно, но не путем прямого институционального воздействия. Иными словами, кремлевские антикоррупционные инициативы едва ли могут быть действенными, так как система взяточничества к таким мерам резистентна. Снижение взяточничества наблюдается в двух случаях: когда имеет место экономический подъем, и, как следствие, в регионе растет уровень доходов; и когда среди граждан растет число политических активистов. Исходя из этого, авторы на том этапе (2004 г.) считают, что Кремлю не стоит растрачивать ресурсы на специальное антикоррупционное законодательство, а нужно сосредоточиться на поддержание малого и среднего бизнеса в регионах и повысить мотивацию людей к участию в политике – например, за счет повышения легитимности избирательных процессов в глазах населения.

Более позднее исследование, опубликованное в 2011 г. в Токио, представляет собой продукт сотрудничества аналитиков Вероники Белоусовой (Россия, ВШЭ), Раджива Гоэла (США, Университет Иллинойса) и Иикки Корхонена (Финляндия, Банк Финляндии).

Эта работа рассматривает экономические предпосылки к развитию коррупции в российских регионах. По итогам исследования авторы выяснили, что крупные богатые регионы страны зачастую показывают большую разницу между фактическим уровнем распространенности коррупции и уровнем коррупции в представлении респондентов. Авторы, ссылаясь на вышеупомянутую публикацию Данинио и Орттунга, подтверждают, что чем выше экономическое благосостояние региона, тем обычно ниже в нем уровень коррупции. Также анализ показал, что повышение рыночной конкуренции в России ведет к росту убежденности людей в повсеместной коррупции, но не увеличивает фактический уровень взяточничества. Правда, противоположная тенденция на общем фоне наблюдается в двух наиболее экономически обеспеченных субъектах – Москве и Санкт-Петербурге, которые демонстрируют высокие показатели по уровню фактической коррупции, хотя подозрительность в плане масштабов коррупции там в среднем ниже, чем в других регионах.

Также отмечается общая (хотя и с исключениями) закономерность, согласно которой экономический рост в регионе сокращает число случаев коррупции, но при этом среди респондентов увеличивается число тех, кто считает, что уровень коррупции растет.

В соответствии со своими наблюдениями, авторы высказывают несколько рекомендаций по контролю над коррупцией в российских регионах. Как и авторы предыдущей работы, они в первую очередь подчеркивают, что поддержка экономического развития ведет к спаду коррупции. Кроме того, они отмечают, что методы борьбы с коррупцией должны варьироваться от региона к региону в зависимости от численности населения в каждом случае. Наконец, они предостерегают против ложных заключений о реальном положении дел на основании опросов, которые могут отражать общественное мнение, потому что эти показатели зачастую существенно расходятся с фактами.