Крымская война 2.0

Если уж и фантазировать, то когда же, как не сейчас, в эти уютные новогодние дни, когда все, кто мог, уже уехали, а те, кто не смог уехать, скучают и давно созрели для того, чтобы выслушать какую-нибудь фантастическую рождественскую историю о том, как украинские вареники сами запрыгивают в чей-то широко раскрытый рот, а ВИЙ и на самом деле улетает неизвестно куда с первыми криками утренних демократических петухов? Для любителей помечтать зимними вечерами в Сочи (и не только) я приготовил сказку о маленьком полуострове, который однажды оставил глубокий шрам в сердце большой Империи, но, похоже, на этом не угомонился…

Сказка об Императоре, который хотел, но не смог

Без малого двести лет назад Россией уже руководил Император, который хотел как лучше, делал как мог, и поэтому получалось у него как всегда. Если судить поверхностно, то Николай Павлович Романов из всех российских правителей наиболее близок по духу нынешнему Президенту России. Его не готовили к тому, чтобы стать самодержцем огромной Империи, власть свалилась ему на голову, словно снежный ком, который сильным порывом ветра стряхнуло с Рождественской елки. Он владел цепким и изворотливым умом, но не имел случая развить его, и поэтому обладал весьма ограниченным кругозором, вполне терпимым в полку, но явно недостаточным для главы государства. Надо отдать ему должное: он сделал все, чтобы избежать бремени власти, но, когда обстоятельства оказались выше его, не уклонился от вызова судьбы и исполнил свой долг. Поклонник порядка и дисциплины, враг любых перемен, он превратил Россию в полицейское государство, но при этом ни до, ни после него в России никогда не казнили так мало людей (насколько можно судить, все ограничилось пятью лидерами декабристского восстания).

Он был первым неутомимым рабом на той галере русского самодержавия, к которой два века спустя приковал себя Путин, настоящим «магистром ручного управления страной» (не надо путать «рабов на галере» с ее архитекторами и строителями, каковыми были Петр I или Екатерина II). В наследство ему досталась кавказская война, она была лейтмотивом всего его царствия и ее же он передал по наследству следующему Императору. Николай Павлович принял управление российской экономикой в состоянии, которое можно считать одним из наихудших в истории Российской Империи, когда индустрии в том смысле, в котором она уже сложилась на Западе в результате промышленной революции, в России попросту не существовало. Своей жесткой протекционистской политикой он заложил основы для будущей индустриализации страны, не позволив России пойти по пути африканских стран (по крайней мере, затормозив этот процесс на два века).

Он развивал просвещение, открывал университеты, строил школы и больницы, но только с одной целью – сделать это просвещение доступным крайне ограниченному слою доверенных слуг и абсолютно недоступным для широких масс. С унаследованной от отца «прусской» тщательностью он выстраивал работу государственных институтов, но одновременно всю реальную власть сосредоточил в чрезвычайных органах вроде секретного Третьего отделения и приданной ему жандармерии, что полностью дезорганизовывало и обессмысливало работу по усовершенствованию этих институтов. Он трудился, не покладая рук, над тем, чтобы навести в России порядок, но его реакционная ментальность и ненависть ко всему новому и особенно западному привели к тому, что он резко сузил горизонты развития для России, а все ее скудные ресурсы пустил на то, чтобы выстроить огромный полицейский забор, с помощью которого Россия отгородилась от революционного брожения в Европе.

Одержимый идеей собирания православных народов под дланью России, он втянул, в конце концов, Империю в войну с вроде бы еще более дряхлой и неспособной защититься от русских штыков Турцией. Но изоляция России от Европы  сыграла с ним злую шутку — практически все европейские правительства неблагодарно объединились в войне против него и высадили десант в Крыму, дав империи-победительнице Наполеона пощечину, от которой и теперь, двести лет спустя, у нее горит щека. Крымская война стала поворотным пунктом истории Империи, через шесть лет после ее завершения началась «революция сверху», которая в широком смысле слова не прекращалась уже до краха самодержавия.

Сказка о Президенте, который мог, но не захотел

Если бы Владимиру Путину, ставшему безработным после того, как мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак проиграл выборы, в тот момент кто-то из друзей, да хоть тот же Юрий Ковальчук или Игорь Сечин, сказали, что менее чем через три с половиной года он станет Президентом России, он, безусловно, ответил бы им тем искрометным, немного солдатским юмором, за который его сегодня так любят миллионы зрителей, следящих за многочасовыми путинскими телемарафонами. Ничто не предвещало в его карьере такого крутого поворота, но когда он случился, в отличие от Николая Павловича, Владимир Владимирович не стал долго сопротивляться. Он принял непростое хозяйство, не будучи к этому подготовленным, и был вынужден осваивать «науку управления» на ходу, широко применяя представления и навыки, приобретенные им ранее в качестве тайного агента, но уже в масштабах всей страны.

В политическом и экономическом отношении Россия в конце 90-х представляла собой тень былой славы, и все, за что мог только зацепиться взгляд, лежало в руинах. Как и Николаю I, ему в наследство досталась Кавказская война, причем в термальной для России стадии. Так и не родившееся толком гражданское общество вместе с находившимся в состоянии постоянного полураспада государством были зажаты в сэндвич между олигархической «семибоярщиной» и криминалом. Его ждало совершенно бесперспективное царство (на что, собственно, и надеялся самозваный душеприказчик «Семьи» Борис Березовский), но судьба оказалась к нему благосклонна. Буквально через пару лет после его «воцарения на троне» цена на газ и нефть подскочила до невиданных за все постсоветское время высот, в результате чего в Россию потекли реки нефтедолларов.

Надо отдать ему должное: не забыв о себе и друзьях, он сумел при помощи спецслужб поставить запруду и пустить часть этого потока на цели государственного строительства. Однако его «полицейская» ментальность не позволила ему воспользоваться уникальным шансом в полной мере. Опираясь на этот невиданный, беспрецедентный в новейшей истории России ресурс, он мог бы стать великим государственным деятелем, конструктором нового государственного корабля, а он стал плотником, латающим дыры в потрепанной историческими ветрами шхуне. Вместо того чтобы, распустив паруса, двинуться вперед навстречу истории, он всю свою энергию истратил на то, чтобы удержать судно на якоре. Он истово поверил в силу денег (и, как писал академик Иванов, даже стал несколько неадекватен в этом вопросе). Огромными деньгами он перешиб силу больших денег олигархов и обеспечил свою собственную эмансипацию. Он залил деньгами как пеной социальный протест и превратил практически все население страны в нефтяных рантье, благосостояние которых зависит больше от конъюнктуры цен на энергоносители, чем от результатов собственного труда или общего состояния отечественной экономики. Наконец, он купил лояльность гордых горцев, обеспечив на Кавказе видимость мира. Поощряя чиновников сумасшедшими «серыми» и «черными» зарплатами, действуя кнутом и пряником, он выстроил управленческую вертикаль, которая, что бы плохого о ней ни говорили, в течение длительного времени была лучшей альтернативой просто анархии. Благодаря этому он на какое-то время отодвинул Россию от одного края пропасти, но только для того, чтобы вскоре приблизить ее к другому краю.

Со временем у него выработалась пагубная привычка покупать, он стал верить, что купить можно всех — Россию, Европу с Америкой, весь мир. Странное самомнение, видимо, исказило восприятие им действительности — широко пользуясь деньгами, которые он получал в основном с Запада в обмен на нефть и газ, он стал глубоко презирать сам источник выплат. Как и Николай Павлович Романов, он стал заложником двух вроде бы исключающих друг друга навязчивых идей — стремления любой  ценой отгородиться от Европы, пугающей его ересью либерализма и угрозой революций, и мессианского желания воссоздать советскую Империю, если не силой оружия, как Романовы и большевики, то силой денег. Одержимый этими двумя идеями, он втянулся в соревнование с Западом за украинское наследство, сделав вопрос о контроле над Украиной чуть ли не краеугольным камнем своей внешней политики. Пообещав заплатить 15 миллиардов долларов и уменьшить цену на газ, он добился своего и очередной раз утер нос оппонентам. Но Запад не любит, когда ему щекочут ноздри свернутым в трубочку нефтедолларом, и, как показал печальный опыт Николая I, умеет быть редкостно неблагодарным.

Сказка о потерянных деньгах

Разворот Виктора Федоровича Януковича во времени и пространстве, благодаря которому украинская избушка повернулась к России передом, а к Европе задом, — это праздник со слезами министра финансов России на глазах. С тех пор, как случилось это удивительное событие, об отношениях Украины с Россией и Европой было сказано много. Но не было, пожалуй, сказано главного: рано или поздно те 15 миллиардов долларов, которые Россия дала Украине якобы в кредит, закончатся.

Деньги вообще имеют тенденцию кончаться. И вот тогда хорошая сказка станет плохой, фея окажется злой колдуньей, телега превратится в тыкву (или «гарбуз», если хотите), а Украина-Золушка поскачет в одной туфельке туда, куда с самого начала и собиралась — на Европейский бал.

То, что деньги закончатся, очевидно следует из договоренностей, в соответствии с которыми они даются Украине без требования проведения каких-либо структурных экономических реформ и без указания на необходимость сократить бюджетный дефицит (как это делается в отношении Греции, например). То есть эти деньги изначально предназначены для того, чтобы их элементарно проели, что и будет исполнено, причем, учитывая уровень украинской коррупции, ничуть не меньший, чем российский, достаточно быстро.

Очень маловероятно, что руководство Украины будет утруждать себя экономическими и политическими преобразованиями без внешнего понукания. В свое время на философском факультете Киевского университета был популярен анекдот о разнице между формальной логикой и диалектикой. Вкратце его содержание сводится к следующему. Если по улице идут два человека — один мытый, а другой грязный, — то с точки зрения формальной логики в баню пойдет грязный, потому что ему нужно вымыться. Но вот с точки зрения диалектики в баню пойдет именно чистый, потому что у него есть привычка мыться, он раньше мылся и впредь будет мыться, в то время как грязный как никогда в баню не ходил, так и не будет дальше ходить. Так что украинское правительство, как не занималось никакими реформами до получения российских денег, так и дальше не будет ими заниматься.

Все зависит, таким образом, от того, как скоро Украина «проест» выделенные ей деньги, и будет ли Россия после этого готова дать ей взаймы еще. Надо понимать, что 15 миллиардов — это только начало, цветочки. Ягодки будут ближе к украинским выборам. И абсолютно прав Михаил Ходорковский (хоть и пробывший в изоляции 10 лет, но сохранивший ясность взгляда), что в глубине души Европа, и особенно Германия, рады тому, что эти 15 миллиардов сейчас заплатили не они. Потому что Украина никуда от Европы в перспективе не денется, а денег сейчас жалко.

Даже если оставить в стороне вопрос о весьма сомнительных электоральных перспективах Януковича, которому, чтобы победить в сложившейся ситуации, надо импортировать из России не только газ, но и Чурова с командой, вероятность очень жесткой дискуссии по поводу нового кредита между Россией и Украиной перед выборами 2015 года или сразу после них выглядит очень высокой. Причем тональность этой дискуссии будет для России весьма неожиданной. Киев — это как раз то самое место, где я много лет назад впервые услышал от очень симпатичного мне бывшего депутата Верховной Рады Украины замечательные слова о том, что в политике ранее оказанная услуга не считается предоставленной.

Сказка о потерянном времени

История не обязательно повторяется, но исключать ее повторения полностью нельзя. Украина разберется с Россией «по понятиям», а не по закону. Что бы ни подписал Киев на бумаге, какие бы задушевные слова ни были произнесены в ходе изнурительных переговоров, позиция Украины в вопросе денег будет проста — она их не вернет. И потому, что их элементарно будет неоткуда взять, и потому, что самого желания такого не появится.

Если Россия к этому моменту будет готова «отвалить» еще 30 миллиардов, то проблема, конечно, на время рассосется. Но с учетом российских финансовых реалий и с поправкой на Олимпиаду и чемпионат мира по футболу это все-таки вряд ли случится. Боливар российского бюджета не выдержит двоих.

Тогда Россия попросит Украину следовать и дальше в рамках оговоренного политического курса, но уже без денег (давая лишь отсрочку по ранее предоставленным кредитам), но вряд ли она найдет понимание, тем более что психологический климат в отношениях между двумя странами будет к этому времени совершенно отвратительным.

Поняв, что денег не будет, Украина начнет вращаться вокруг своей политической оси словно вентилятор. Россию это не охладит, и она, в свою очередь, потребует вернуть долги. Украина объявит дефолт и свалится в экономический штопор (если не успеет сразу зацепиться за европейские деньги). При этом России придется пережить еще и неслыханное унижение, когда после всех кульбитов, обниманий и целований, Украина прибудет в Брюссель «сдаваться» со всеми потрохами.

Так или иначе, но денег своих обратно Россия не получит, и при этом потеряет рычаги финансового и политического давления на Украину. Если у России хватит мудрости на этом остановиться, то это будет для всех хорошо. Но, если судить по тем методам, которыми украинское руководство только что понуждали к союзническим отношениям, это вряд ли случится. Россия может попытаться разыграть в этой ситуации две карты — сепаратизма на русскоговорящих территориях (Восток Украины и Крым) и внутреннее давление со стороны криминала, прежде всего, этнических диаспор, которые на Украине не менее сильны, чем в России. При этом Крым оказывается со всех точек зрения более уязвимым, чем другие территории — настроения населения, большее, чем в других местах, влияние криминала и наличие русской военной базы, как вечного повода для обоснования вмешательства в дела Украины.

Воинственная риторика с обеих сторон, Рогозин в Москве и Тягнибок в Киеве, сделают свое дело, и в конце концов Крым закипит. Массовые протесты русскоязычного населения встретят жесткий ответ центра и еще более  жесткий ответ провокаторов-националистов, которые самотеком прибудут на полуостров защищать «незалежну» Украину.

Кто может исключить в этом случае вероятность повторения «грузинского сценария» (по образцу событий августа 2008 года)? Но, если этот сценарий будет разыгран, то финал у него будет несколько другим. Украина — это не только не Россия, как написал в свое время Леонид Данилович Кучма, но и не Грузия. Не в смысле боеспособности украинской армии (в которой я позволю себе усомниться), а в смысле ценности в стратегических планах Запада. Да и время будет другим.

Запад проглотил Грузию. Но Крым вряд ли проглотит. Это, кстати, для него тоже своего рода символ. Достаточно вспомнить Севастопольский бульвар в Париже и памятник героям Крымской кампании в нескольких сотнях метрах от Букингемского дворца. Но и Путину отступать будет некуда — та шовинистическая накачка сознания, которую сегодня ведут все государственные средства массовой информации, даром не пройдет. Так всегда бывает: сначала ты форматируешь сознание народа, а потом сам становишься заложником этого деформированного сознания.

Уклониться от столкновения с Западом в обстановке политической истерии будет очень трудно. Какая-нибудь кровавая потасовка, разгон Киевом какого-нибудь самозваного парламента, нападение на российскую военную базу в Севастополе или провокация против российских военнослужащих, в конце концов, сделают неизбежным ввод ограниченного контингента российских войск в Крым. Украина обратится за помощью к Западу и получит ее.

До применения ядерных сил и ракетного обстрела Европы дело вряд ли дойдет, потому что у тех, кто должен принимать решение о нанесении удара, на территории потенциального театра военных действий находятся заложники в виде собственных детей, семей и особо ценного недвижимого имущества, да и инстинкт самосохранения у них хорошо развит. А в локальном конфликте с объединенной Европой, технологически превосходящей Россию на несколько порядков, Путин обречен так же, как и Николай I.

Вторая Крымская война, если она случится, будет для России не меньшей военно-политической катастрофой, чем первая. Это, конечно, фантазия, и в реальной жизни такой сценарий очень маловероятен. Но он не настолько невероятен, чтобы его можно было вообще исключить.

Жизнь после сказки

Россия сегодня проходит в отношениях с Украиной точку невозврата. Дав 30 миллиардов сребреников украинским элитам за то, чтобы они изменили свою политическую ориентацию, Россия втягивает себя в конфликт, из которого будет очень трудно выйти мирным путем. А немирный путь сдетонирует взрыв не на Украине, а в России.

Сто пятьдесят лет назад этот взрыв был направленным и положил начало русским реформам. К сожалению, уверенности в том, что все закончится также и на этот раз, нет. Поверхностное сходство политики двух властителей России, двух охранителей и реакционных мечтателей-мессионеров не абсолютно. Есть и существенные различия. Все свое царствование Николай I действительно, пусть и не всегда успешно, боролся с коррупцией. Он весьма снисходительно относился к взяточничеству на низовом уровне, полагая его неизбежным злом, но прилагал максимальные усилия для искоренения коррупции в верхних эшелонах власти. Он добился немалого в этой области, практически искоренив такое злокачественное явление, как монарший фаворитизм. В отличие от него Владимир Путин предпочитает искоренять коррупцию мелких чиновников, оставляя в неприкосновенности людей из своего ближайшего окружения. В этом смысле он тоже достиг много — в полном объеме восстановил тот самый фаворитизм, уничтожению которого Николай I посвятил жизнь.

В результате в 1856 году умирающий Император передал своему наследнику власть в таком состоянии, которое предполагало саму возможность реформирования. Путин же, боюсь, оставит после себя руины заржавевшей вертикали, с которой уже никто ничего сделать не сможет. Было бы очень опасно, если бы Путин, начав царство как Николай I, закончил бы его как Николай II, потому что о подножие трона уже давно бьются волны русской революции

Владимир Пастухов,
polit.ru

.
.
.