Картинки с выставок. Ко дню рождения Пушкина

Всё началось со всполохов совпадений и воспоминаний, отражённых в памяти и дремлющих до поры в сознании, на которые не откликнись – промелькнули бы мимо; но, милые мои, помилуйте, как не обратить внимания на то, что происходит за спиной у… Пушкина? Так появились эти незамысловатые «картинки» в преддверии солнечного, радостного для нас дня.

А за спиной у Пушкина, на небольшой тележке, ехала метровая модель самого же Пушкина – по-видимому, с какой-то выставки – и ехала она прямиком в запасник Русского музея, из окна которого я и заприметил необычную метаморфозу сразу с двумя скульптурами поэта.

Что ж… пришлось окунуться в прошлое по поводу предыстории замечательного бронзового памятника на площади Искусств:

«…Да, много в памятник запало
 Поэта волновавших чувств.
 Ему всех более пристало
 Стоять на площади Искусств», –
написано кем-то в гостевой книге музея полвека назад.

– Красиво сказано, по-пушкински… – подумал я, листая музейные фолианты в поисках освещения событий, связанных с открытием памятника.

Искать пришлось недолго: это ж «Русский»!

Накануне 100-летия со дня дуэли был объявлен конкурс на создание монумента Пушкину. В нём приняли участие маститые скульпторы Шадр, Матвеев, Синайский и др. Очень не хотелось остаться в стороне от этого события также и ученику художественной школы при Академии художеств Михаилу Аникушину: ведь он уже не раз рисовал пушкинские портреты, делал наброски монумента любимому поэту, хотя и понимал, что его юношеские работы ещё не зрелы и жюри наверняка не заинтересуют. В 37-м он поступил на скульптурный факультет академии и стал учеником самих Матвеева и Синайского. Вскоре мечты о памятнике пришлось отложить на неопределённое время: началась война, Аникушин ушёл в народное ополчение, в противотанковый отряд.

…После войны, в 1947 году, был объявлен новый конкурс. И вновь среди его участников – лучшие отечественные мастера скульптуры: Томский, Манизер, Шервуд, Боголюбов. Представляет свой проект и Аникушин. Но каким хотелось ему увидеть, воплотить поэта, а главное, как воспримут это люди? – задача стояла непростая.

– Вот, к примеру, у Опекушина, автора московского «Пушкина», Александр Сергеевич сумрачен, неподвижен, несмотря на грандиозность и внутреннюю сосредоточенность, – прикидывал шансы дебютант.

– Нет, мой милый Пушкин, – продолжал размышлять Михаил Константинович, – ты будешь молодым, страстным, увлечённым. Весь – движение! Ты декламируешь стихи; в скульптуре должна читаться живая мысль, непревзойдённый ум, ведь ты – поэт-мыслитель. Да, только так…

Представленные на конкурс модели составили целую экспозицию в одном из залов Русского музея. Их было шестнадцать. Среди них стояла и модель Аникушина – та самая глиняная метровая фигура Пушкина, которую я увидел из окна – в тележке, на площади Искусств. Выставка проектов вызвала огромный интерес зрителей – они шли на неё непрерывным потоком. Появились первые записи в книге отзывов: ох, досталось там на орехи и молодым, и признанным скульпторам! Были и похвалы…

Все ждали решения городского архитектурного Совета. И вот его постановление: поручить дальнейшую разработку проекта памятника Аникушину и Томскому (вскоре отказавшемуся от участия в конкурсе). В 1950 году проект скульптора Аникушина и архитектора Петрова одобрен.

Отлита 4-метровая фигура поэта в гипсе. Её установили во дворе Александро-Невской лавры. Автор и его друзья часами рассматривали работу, спорили до хрипоты, находя достоинства и недостатки… Аникушин, обуреваемый сомнениями, не мог сказать, что полностью доволен скульптурой. Вскоре, побывав в Италии, он посетил Венецию, Флоренцию, Рим, Милан, всматривался в статуи Донателло, Микеланджело, убеждаясь в правильности принятых решений и своих художественных исканий.

Весной 1957-го памятник Пушкину был отлит в бронзе. В том же году, 19 июня состоялось открытие памятника – в день празднования 250-летия основания Ленинграда. Смотрю… – и ощущаю, от Пушкина веет радостью; он словно излучает тепло, как солнце! – заставляя зрителей думать и возвышенно мечтать о светлых, праздничных устремлениях в прекрасное будущее.

Аникушинский Пушкин – порыв к свободе, творческому труду, счастью, не затрагивая, конечно, отнюдь не простых времён – длиною в 20 лет! – времени созидания этого чуда воплощения русского духа и монументального искусства:

Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, Отчизне посвятим
Души прекрасные порывы! –
кажется, взывает к нам поэт с высоты гранитного постамента.

Царство книг

В пушкинской библиотеке было около четырёх тысяч книг на 14 языках, в том числе редкие старинные издания, отечественная и зарубежная литература. Александр Сергеевич был страстным книжником, частым посетителем лавки Смирдина, где он постоянно покупал интересующие его издания.

Эту квартиру Пушкин нанял осенью 1836 года – состояла она из одиннадцати комнат, конюшни и сеновала. Теперь музей занимает все комнаты нижнего этажа, «от подъезда до подъезда», в доме, который в 30-е годы принадлежал княгине Волконской.

Мойка, 12.

Меж строк я подумал: писать такие заметки необычайно легко и радостно, намного легче, чем, к примеру, преследуя идею охватить в небольшом очерке неохватное количество времени и событий, взрываться импрессионистскими протуберанцами, будучи потом руганным за «нелепое» к Нему отношение (см. «Пушкин в джинсах Levis») – но быстроту и неповторимость прошедшего только «этим» и можно описать: сжимая время, врываясь, вдвигая в его неподдающуюся плоть острое лезвие предчувствий-эпитетов, недосказанности и матричного всезнания фактов, уметь «банальное» раскрасить в небанальность, разве не так? – …хотя именно эта статья будет по-мирски, по-океански ровной и спокойной, ведь у Него скоро день рождения.

Но продолжим.

Задерживаюсь в кабинете… Здесь нет ничего затейливого, замысловатого, роскошного, во всём безыскусственная простота, царство книг… Письменный стол, сделанный по заказу, раздвижной, на нём – рукописи, эпистолы, перья (Пушкин любил их грызть, когда писал). Бронзовая чернильница с фигуркой арапчонка – подарок П. В. Нащокина на 1832-й год. Портреты Дельвига, Баратынского, Жуковского; на портрете Жуковского надпись: «Победителю-ученику от побеждённого учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму “Руслан и Людмила”».

У стола – вольтеровское кресло, чуть дальше, у шкафов – диван… На нём смертельно раненый Пушкин провёл последние часы своей недолгой жизни. Иду дальше. Тишина… Картины, приглушённые неярким светом в углу одной из комнат: Дантес, барон Геккерн, И. Полетика; все те, кто подвёл Пушкина к роковой черте…

Рядом – портрет женщины лет пятидесяти.

Она некрасива, взгляд тяжёл и неприветлив. Чуть пониже – акварельный рисунок старухи с подвязанным платком подбородком, сидящей сгорбившись в кресле. На этих портретах изображена княгиня Н. П. Голицына, та самая, послужившая Пушкину прототипом «Пиковой дамы».

Тайна призрака

Пиковая дама означает тайную недоброжелательность.
Эпиграф к повести

Ни черновиков, ни оригиналов «Пиковой дамы» не сохранилось. Они до сих пор не найдены. Кто мог так заинтересоваться ими?

Память всколыхнула школьную картинку:

…Анекдот о трёх картах сильно подействовал на его воображение. Что если, – думал он, бродя по Петербургу, – что если старая графиня откроет мне свою тайну! Рассуждая таким образом, очутился он в одной из главных улиц Петербурга, перед домом старинной архитектуры.

– Чей это дом? – спросил он углового будочника.

– Графини.

Германн затрепетал…

Пошёл опять бродить по городу и опять очутился перед домом графини. Неведомая сила, казалось, привлекала его к нему…

С самого рождения о Н. П. Голицыной ходили легенды. Она, мол, дочь Петра I… Живя во Франции, танцевала с королями, дружила с императрицей Марией-Терезией, была близка с Марией Антуанеттой. Страстно любила карточную игру и много проигрывала. В те годы она блистала молодостью, фигурой («талия у неё и впрямь была осиная»), блистала не столько красотой, сколько умом и грацией.

Однажды, проиграв в карты герцогу Орлеанскому «на слово» немалые деньги, она попросила помощи у некоего Сен-Жермена, проходимца типа Казановы, заявлявшего, что он живёт несколько веков, что он-де был свидетелем событий, происходивших до Рождества Христова. Этот Сен-Жермен и раскрыл «московской Венере» тайну карт, и она отыграла долг у герцога Орлеанского, да ещё и «наказала» оного. Впоследствии «тайну карт» княгиня поведала правнуку С. Г. Голицыну, знаменитому повесе и музыканту по прозвищу «Фирс». Пушкин был знаком с ним, от него и услышал рассказ о судьбе княгини.

Повесть о пиковой даме начала писаться в 1833 году, в Болдино, и первоначально называлась «Роковой выстрел». В 1834-м её напечатали в журнале «Библиотека для чтения». В это время «усатой княгине» Голицыной было уже 94 года. Она сохраняла острый ум, царствующую надменность, цепкую память – ничего не забыла, всё и обо всех помнила, превратившись в зловредную бестию. «Все знатные вельможи оказывали ей особое уважение», – писала мемуаристка Янькова. «У себя принимала она весь город, соблюдая строгий этикет и не узнавая никого в лицо», – добавлял Пушкин.

Пушкинскую повесть злопамятная старуха, безусловно, прочитала. Есть у Пушкина любопытная реплика, которую он вложил в уста графини в ответ на слова Томского о русских романах: «А разве есть русские романы? Пришли, батюшка, пожалуйста, пришли».

Княгине Наталье Петровне «Пиковую даму», разумеется, принесли…

«Моя «Пиковая дама» в большой моде, – сообщал Пушкин в одной из дневниковых записей. – Игроки понтируются на тройку, семёрку и туза. При дворе нашли сходство между старой графиней и княгиней Голицыной и, кажется, не сердятся».

Пушкин ошибался. На него сердились… и не абы как.

Вскоре он почувствовал неуютную, скрытую недоброжелательность к нему и его жене от московских и петербургских Голицыных.

В 1834 году он пишет Наталье Николаевне в Москву: «Одно худо, не утерпела ты, чтоб не съездить на бал княгини Голицыной. А я именно об этом и просил тебя. Я не хочу, чтоб жена моя ездила туда, где хозяйка позволяет себе невнимание и неуважение… Московские дамы не пример. Они пускай таскаются по передним, к тем, которые на них и не смотрят. Туда им и дорога».

Княгиня Н. П. Голицына умерла в 1837 году. Не задумала ли она преследовать кого-то и на том свете?.. Современники со страхом рассказывали, что в старинной подмосковной усадьбе князей Голицыных в Больших Вяземах, где княгиня часто отдыхала летом, в сумрачные ночи является призрак «пиковой» дамы.

…Кто-то с улицы взглянул к нему в окошко, – и тотчас отошёл. Германн не обратил на то никакого внимания. Чрез минуту услышал он, что отпирали дверь в передней комнате. Герман думал, что денщик его, пьяный по своему обыкновению, возвращался с ночной прогулки. Но он услышал незнакомую походку: кто-то ходил, тихо шаркая туфлями. Дверь отворилась, вошла женщина в белом платье…

Вот так же бродит, бродит, наводя ужас, по древней усадьбе шаркающий призрак в белом, шлёт кому-то проклятья, кого-то ищет, чтобы отомстить, кому же?

Ланские в Вятке

В таком случае поеду на Вятку.
Из письма П. – Н.Н., 1830

Возвращаюсь в комнату музея, где висит портрет Натальи Николаевны.

«Чистейшей прелести чистейший образец» – молода и прекрасна, нереально хороша, она…

…А ведь она была в нашей Вятке, – вдруг подумалось мне. – И это далеко не рядовое событие для края ледяных ветров и густых пушистых вьюг.

В 1855 году супруги Ланские приехали в Вятку – генерала Ланского командировали тогда в ссыльную губернию для формирования ополчения, должного участвовать в Крымской войне; таким образом простые люди имели возможность познакомиться с Пушкиной-Ланской и оценить её как личность.

Вот что пишет одна вятская жительница:

«Наталье Николаевне было тогда 42-43 года. От её некогда знаменитой красоты сохранилось мало следов. Цвет лица она имела очень белый, волосы тёмные, черты лица тонкие; синие глаза вблизи были прекрасны. Многие нарочно приезжали из уездных городов, чтобы посмотреть на жену великого русского поэта. В обращении Наталья Николаевна производила самое приятное впечатление сердечной, доброй и ласковой женщины и обнаружила в полной мере тот простой, милый тон, который так ценил в ней Пушкин».

Да… Сколько же ей пришлось перенести после смерти Пушкина! Её обвиняли во всех смертных грехах: она, мол, была «красивой и бесчувственной куклой», «она делала всё, что хотела», «она разоряла мужа, лишала его душевного спокойствия».

Значит, Пушкин ошибался, когда писал жене:

«Ты так тиха, так снисходительна, так забавна, что чудо».

«Мне без тебя так скучно, так скучно, что не знаю, куда головы преклонить».

«Тебя, мой ангел, люблю так, что выразить не могу».

«Гляделась ли ты в зеркало и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете – а душу твою люблю я ещё больше твоего лица»…

Нет, он не ошибался!

Всей последующей жизнью Наталья Николаевна доказала, что она любила Пушкина, верна его незабвенной памяти, все силы отдала воспитанию как детей Пушкина, так и детей от второго мужа П. П. Ланского.

Иду дальше… Фотография храма Большого Вознесения.

Вознесение Господне в Сторожах, у Никитских ворот

Под стеклом – ксерокопия записи о венчании Александра Пушкина и Натальи Гончаровой. 18 февраля, 1831 год.

«…Будущей супруге его едва наступила шестнадцатая весна», – описывает П. Анненков знакомство влюблённых в модном танцевальном зале московского дома Кологривовых. Это было в 1828 году: «Когда я увидел её в первый раз, красоту её только что начинали замечать в свете. Я полюбил её, голова у меня закружилась, – я просил руки её», – вспоминал сам поэт.

Свадебный ужин происходил в известном теперь всему миру доме возле Смоленской-Сенной площади, на втором этаже. Талантливый и любящий брат Лев Сергеевич всё сделал по высшему разряду, впрочем, так же как и накануне – когда здесь, на Арбате, 53 вовсю пиршествовался «мальчишник» закадычными друзьями и сподвижниками поэта. Весело гуляли и пели Евгений Баратынский, Пётр Вяземский, Иван Киреевский, Павел Нащокин, Николай Языков, звучала гитара и голос Дениса Давыдова.

Следующий экспонат, самый важный – запись о рождении и крещении Александра – сына майора Сергея Львовича Пушкина из «Метрической книги» Богоявленского (Елоховского) храма. С днём рождения, дорогой Александр Сергеевич! Ты появишься на свет, и большая жизнь вокруг тебя начнёт своё удивительное преображенье. Знаешь, вряд ли «изумлённый мир» изменится вовсе, но одного далёкого потомка, который не в силах, как и ты сам когда-то, полностью разобраться в происходящем, зацепит точно.

Долгие годы, десятилетия тот потомок вообще не задумывался о поэзии, литературе, ну разве было до Пушкина?! – пытаясь вырваться из тёмной враждебности судеб в поисках вечных смыслов, в недвусмысленных суровых раздумьях – избытке «тяжких дум»… Под старость, пару лет назад ни с того ни с сего сев за писательский стол, закрыв глаза, он попытался проанализировать, так ли уж нужны были прописные истины-«пушкинизмы»; может, впустую пролетели сказки, колокольным звоном проникшие в детское подсознание беззаботными цветными снами, ведь жизнь обернулась, в общем, чёрно-белым разочарованием…

Закрыв глаза…

И вдруг всё вспомнилось, как с листа! – и вспоминание это тут же ласково откликнулось эвристическим эхом на незаданный вслух вопрос – что нет ничего важней той памяти, нет.

Нет, и не будет.