Кармен – Хозе – бутылка

Драму о любви и свободе в Большом театре превратили в помпезное имперское шоу

На исторической сцене Большого театра вновь, после нескольких десятилетий отсутствия — «Кармен» Жоржа Бизе. Событие ожидаемое, но разочаровавшее недостатком исполнительского градуса и архаичностью режиссерской подачи.

Спору нет, «Кармен» Большому была необходима. Не может театр такого ранга не иметь на своей главной сцене этого шедевра первого ряда. Постановка 2008 года на Новой сцене никак не решала проблемы: трешевая по визуальному ряду (смакуемая грязь антуража и поведения героев), она и музыкальными красотами не радовала — настолько, что дирижер-постановщик Юрий Темирканов, появившись только на премьере, потом спектакля тщательно сторонился.

Весть о том, что за новую постановку взялись подающий надежды молодой музыкальный руководитель Большого Туган Сохиев и один из самых успешных драматических режиссеров Алексей Бородин, многих вдохновила. Но результат, на взгляд обозревателя «Труда», сильно не дотянул до уровня ожиданий.

Знаменитая увертюра. Сшибка с первых же тактов ликующей народной пляски, горделивого тореадорского шага и грозно-тоскливого мотива рока. Но отчего оркестр звучит словно под сурдину? И в дальнейшем, вот какой Туган Таймуразович в жизни, такой и предстала в его трактовке партитура: интеллигентно, даже мило — но без настоящей брутальной страсти и сумасшедших чувственных залетов, которые огнем влил в свое творение Бизе. Впрочем, к исполнительнице заглавной партии Агунде Кулаевой почти нет претензий — хотя по индивидуальной прочувствованности роли ее не сравнишь с истинно великими Кармен, даже если брать только наших — Архипову, Образцову… Молодец Анна Нечаева — арии и дуэты Микаэлы с Хозе пропеты отменно умело, вот только драматическое сопрано ее мало ассоциируется с образом этой девушки-ангела. Даже подумалось, что разработай она еще чуть-чуть низкий регистр, и вполне спела бы саму Кармен. Именно этим исполнительницам в премьерный вечер досталась большая часть аплодисментов.

А вот Мурат Карахан (Хозе), как заявил его герой вначале, что любовными интригами не интересуется, так первые два действия и пропел в этом вялом состоянии, хотя за это время сам персонаж успел влюбиться насмерть и насовершать глупостей на хороший тюремный срок. Лишь к третьему действию в актере и его голосе проснулась настоящая страсть.

Но тут уж постарался режиссер, чтобы эта страсть ни в коем случае не выплеснулась в должной мере.

Режиссура Алексея Бородина словно вернула нас во времена большого сталинского стиля. На сцене почти все время огромное количество народу. Всем красиво пошиты костюмы, причем, как в ТЮЗе, группами, чтоб сразу было видно: вот это горожанки с их шляпами-канотье, это — табачницы с их туниками. А если на сцене цыганская пляска, так уж этих цыганок — тьма, от кулисы до кулисы, и все кружат одинаковыми юбками, как в постановках Игоря Моисеева.

Тень парадной эстетики Игоря Моисеева вообще витала над спектаклем. Из танцев нынешней «Кармен» вполне реально составить неплохую сюиту и катать ее как отдельное представление. Но то, что хорошо для этнографического спектакля, вряд ли подойдет лирической драме. И как можно фламенковый грохот каблуков наваливать на музыку Бизе (что сделано, например, во вступлении к 4-му действию)? Да, есть постановки «Кармен», куда вводится фламенко — но именно как вставной эпизод, оркестр при этом молчит. Потому что ему соревноваться с канонадой, производимой танцорами, безнадежно. Команда Алексея Бородина, видимо, этого не понимает.

А еще нынешний спектакль с его внезапно набегающими толпами мещан, контрабандистов, цыган и пр. напомнил мне ту «шикарную» оперетту на испанско-бандитскую тему, что выведена в утрированных красках в гениальном александовском фильме «Весна». Но там это комедия с отчетливой иронической интонацией. То, над чем великий музыкальный комедиограф смеялся еще в 1947 году, всерьез подается нынешним Большим как актуальный стиль?

Финал же просто изумил. Последнее объяснение героев, свободолюбивая Кармен стремится к новой любви, Хозе бессилен ее удержать… Но на сцене мы наблюдаем, как одетая, будто королева (это — бедная цыганка?!), Кармен заказывает столик, бутылку и два бокала — чтоб поговорить с бывшим возлюбленным и все ему окончательно объяснить. Спокойненько так наливает вина — слава Богу, только себе, Хозе не предложила, а то был бы совсем мир-дружба… Ну, правда, потом прибегают официанты, столик забирают, чтобы Хозе все-таки имел возможность к закрытию занавеса совершить то, что ему определили Мериме и Бизе. А остолбенелый народ и равнодушная полиция (кстати, как раз остроумный штрих, видимо, намекающий на нравы не столько испанских, сколько наших ментов) недвижно на это смотрит.

Не говорю уж об элементарных мизансценных просчетах: нельзя ставить актеров в глухой угол сцены, да еще заставлять петь вбок. Или загораживать сцену громадным столом, столпить за ним хор, а уж в хор сунуть беднягу Эскамильо — даже с довольно мощным голосом Эльчина Азизова эту партию в зрительном зале мало кто расслышит.

Ну и опять приходится, когда не знаешь, чего хорошего сказать про проблемный спектакль, прибегать к спасительной формуле: зато хорошо звучал Цунига (этот второстепенный персонаж в исполнении Николая Казанского действительно звучал хорошо).

Единственное, что понравилось практически безусловно — это декорации Станислава Бенедиктова. В отличие от громоздкой и архаичной режиссуры Бородина, они легки, экспрессивны и подвижны: это по сути несколько выгородок, стилизующих арки и консоли Севильи, но сколько же самых разных пространств можно с их помощью создать, от открытой солнцу площади до пугающих лабиринтов контрабандистских притонов.

Бенедиктов в своем художественном языке тоже обращается к традиции — но не сталинско-ждановской, а к авангарду первой волны, к экспрессивной геометрии Федоровского, Якулова… И спектакль смотришь, не понимая, куда ты попал — в передовой театр страны и мира или в музей тяжеловесной имперской архаики.

Источник