КОНТИНЕНТ - Новости и аналитика актуальных событий в мире, мнения и комментарии экспертов и обозревателей
В 1924 году изобретатель одноразовой бритвы Кинг Кэмп Джиллетт написал книгу в соавторстве с прогрессивным журналистом Аптоном Синклером. Синклер получил известность в качестве автора “Джунглей” — книги, описывающей работу мясокомбинатов. Эта книга положила начало движению за чистую пищу. Синклер одолжил свои писательские таланты Джиллетту, который надеялся найти более убедительные аргументы в пользу идеи, которую он отстаивал с момента выхода его первой книги The Human Drift, опубликованной тридцатью годами ранее.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Photo copyright: Official White House Photo by Adam Schultz
Идея Джиллета, которую он сформулировал задолго до основания своей компании по производству бритв, заключалась в том, чтобы создать социалистическую утопию с помощью гигантской корпорации. Такая корпорация будет вертикально интегрированной, чтобы контролировать производственный процесс от точки добычи сырья до распределения продукта среди потребителей, обеспечивая при этом равенство благосостояния и условий труда среди своих членов. По сути, идея заключалась в том, что экономику легче централизованно планировать за счет использования огромных корпораций, пользующихся монопольными привилегиями.
Мюррей Ротбард оспорил эту идею двумя способами. Во-первых, у крупных корпораций есть те же проблемы, что и у государств, когда дело касается экономического расчета. Поэтому корпорации не решат проблему централизованного планирования. Ротбард также оспорил видение Джиллеттом самой корпорации. Джиллетт придерживался теории корпораций более полно описанной позже Уолтером Липпманном в The Good Society согласно которой “корпорация” была по сути правительственной привилегией, предоставляемой предприятиям, производящим общественные блага. Но Ротбард утверждал, что корпорации были просто “свободными ассоциациями индивидов, объединяющих свои капиталы”. Разница между подходами Липпманна и Ротбарда, по сути, иллюстрирует две преобладающие теории корпорации, которыми руководствовалась юриспруденция девятнадцатого века.
Юридические реалии корпораций значительно изменялись со временем. Применимость теорий Ротбарда и Липпмана также изменилась со временем.
После американской революции будущие штаты начали выдавать чартеры на корпорации с исторически беспрецедентной скоростью. Большая часть этих чартеров была предоставлена транспортным и финансовым компаниям (магистрали, каналы, банки, страховые компании и, в конечном итоге, железные дороги). Однако в первой половине XIX века производственные и горнодобывающие предприятия также получили доступ к корпоративной форме организации. Корпорации того времени можно описать с помощью теории Липпмана. Традиционная для того времени идея заключалась в том, что для предоставления государственных услуг корпорациям нужен значительный капитал, а предоставление монопольных привилегий обеспечивает прибыль, достаточную для того, чтобы эти корпорации могли привлекать необходимых инвесторов. Это “грантовая” теория корпорации, отражающая протекционистский взгляд на меркантилистскую экономику.
В то время корпорации рассматривались как агенты правительства. Они регулировались чартерами, которые законодательные органы должны были утверждать в рамках такой же процедуры, что и при принятии законов, и этот чартер мог быть отменен в любое время. Когда Джон Маршалл формулировал мнение большинства по делу Дартмутский колледж против Вудворда в 1819 году, после того как штат попытался отменить первоначальный чартер колледжа, который был предоставлен Георгом III, он указал, что корпоративные чартеры являются контрактами, которые, будучи однажды предоставленными, не могут быть изменены или аннулированы. Хотя в этом решении идет речь об отказе от регулирующих полномочий законодательных органов штатов в отношении учрежденных в них корпораций, мнение Маршалла является формальным юридическим выражением грантовой теории корпорации.
Вскоре после этого решения волна демократического популизма привела к расширению избирательного права. Право голоса больше не было привязано к собственности. Историки любят подчеркивать то, что сохранились ограничения права голоса по признаку расы и пола, но это не умаляет того факта, что отказ от классового критерия был очень новаторским. Обретение политического влияния значительной частью населения привело к избранию Эндрю Джексона на пост президента (1829 г.) и положило начало волне политических реформ как на уровне штата, так и на федеральном уровне власти.
Реформаторский настрой этого нового большинства привел к тому, что в его поле зрения оказались и корпоративные привилегии. В Соединенных Штатах к тому времени было больше корпораций, чем в любой другой стране мира (хотя они еще не были доминирующей формой организации бизнеса), и джексонианцы вели войну против монопольных привилегий, которые правительства штатов предоставляли этим корпорациям.
Результатом стало до сих пор недооцененное американское нововведение: общий закон об инкорпорации (general incorporation law). Первый такой закон для производственных предприятий был введен в Нью-Йорке в 1811 году, но джексоновское движение породило волну общих законов об инкорпорации, которые принимались на протяжении всего столетия. Сегодня мы считаем само собой разумеющимся, что для создания корпорации мы можем просто заполнить документ (теперь вы можете сделать это, даже не выходя из дома, благодаря Интернету). Но в 1820-е годы эта идея была поистине революционной. Вместо лоббирования бизнесменами корпоративных привилегий, что, как и следовало ожидать, приводило к фаворитизму в правительстве и обогащению политиков, людям больше не требовались санкции своих законодательных органов для открытия своего бизнеса.
Распространение общих законов об инкорпорации было неравномерным процессом, и первые законодательные акты были очень ограничительными. Со временем, в ходе конкуренции штатов за привлечение предприятий и предотвращение миграции капитала в другие штаты, общие законы об инкорпорации расширились и либерализовались. Джексонианцы также создали идеологическую подпитку для этих изменений, постоянно критикуя монополистические привилегии и открыв эру свободного банковского дела за счет распространения общих законов об инкорпорации на финансовые предприятия. К середине 1870-х годов общие законы об инкорпорации были значительно более либеральными, стандартизированными и доступными, чем пятьдесят лет назад. Многие штаты также внесли поправки в свои конституции, чтобы полностью запретить специальные чартеры, но даже в тех штатах, которые по-прежнему предоставляли специальные чартеры, общая инкорпорация стала наиболее распространенным методом создания бизнеса.
Правовая теория, которой придерживался Ротбард, верна именно для этой новой среды. Теория “ассоциации” или “партнерства” утверждает, что корпорации являются просто добровольными ассоциациями инвесторов, объединяющими свой капитал. Исходя из этой теории, Верховный суд по делу округ Санта-Клара против Southern Pacific Railroad постановил, что корпорации являются “личностями” в глазах закона и, следовательно, защищены Четырнадцатой поправкой. С этой точки зрения, с которой часто соглашаются либертарианцы, права корпорации вытекают из прав ее участников. Однако стоит отметить, что Southern Pacific Railroad не была продуктом рыночной конкуренции; это была национальная железная дорога, пользовавшаяся особыми привилегиями и субсидиями, предоставляемыми федеральным правительством.
Эта новая доктрина помогла облегчить либерализацию законов о корпорациях, что в конечном итоге привело к принятию общих законов об инкорпорации в Нью-Джерси 1880-х годов, которые санкционировали холдинговые компании — корпорации, владеющие акциями других корпораций. Это способствовало появлению практики слияний, когда компании объединялись в тресты для регулирования конкуренции и стабилизации цен (в частности, для предотвращения падения цен из-за конкуренции). Но такое добровольное объединение означало, что у корпораций не хватало зубов для обеспечения соблюдения антиконкурентных соглашений. Поэтому корпоративные лидеры обратились к правительству в попытке вернуться в меркантилистскую эру погони за рентой, монопольных привилегий и строгого регулирования торговли.
Когда Адольф Берле и Гардинер Минс опубликовали в 1933 году свою знаковую книгу “Современные корпорации и частная собственность”, они обратили внимание на вызывающий обеспокоенность рост влияния руководителей корпораций. Они отмечают, что “современные корпорации … поставили богатство множества людей под тот же самый централизованный контроль”. Их работа положила начало волне научных исследований, посвященных этой проблеме, практически все из которых руководствовались предположением, что корпоративные лидеры были по сути идеологическими либертарианцами, чьи личные интересы вынуждали их противодействовать любому вмешательству государства в экономику. При этом, эти лидеры опирались на мощное влияние капитала разрозненных инвесторов, который они контролировали.
Это часто верно в случае небольших юридических лиц. Но когда дело доходит до крупных корпоративных предприятий (то есть “большого бизнеса”), кажется, что больше соответствуют реальности старые представления о том, что корпорации являются своего рода “публичным” образованием.
Традиционный нарратив в этой истории — это эгоистичные бизнесмены, лоббирующие против государственного регулирования, но в конечном итоге терпящие поражение от рук героических прогрессивистов, которые являются врагами корпоративного богатства. Но, как отмечали Ротбард и другие историки-ревизионисты, такие как Габриэль Колко, в действительности все было наоборот. Лидеры бизнеса и прогрессивные реформаторы с радостью спали в одной постели. В предложении Кинга Джилетта создать социалистическую утопию с помощью монопольной корпорации отражаются обе стороны этого партнерства. Вместо того, чтобы считать прогрессивистов противниками корпораций, правильнее считать их “корпоративистами”, видящими в консолидированной корпорации ответ на конкурентный капитализм и “эгоистичный” индивидуализм. Руководители корпораций рассматривают федеральное экономическое регулирование как механизм защиты своих позиций в экономике за счет снижения экономической конкуренции.
Первой попыткой вернуться к меркантилизму было принятие федерального закона об инкорпорации, подрывающего конкуренцию между штатами, поощряемую децентрализованным управлением. Такие видные бизнесмены, как Джон Д. Рокфеллер и Джеймс Дж. Хилл, поддержали попытку принять федеральный закон об инкорпорации. Но когда этот закон потерпел неудачу из-за разногласий по поводу конкретных положений, бизнесмены и активисты прогрессивисткого движения обратились к другим регулирующим механизмам, таким как Федеральная торговая комиссия (FTC). Эти усилия достигли пика во время Нового курса, когда президент Рузвельт подписал Закон о восстановлении национальной промышленности, который созвал глав крупнейших компаний каждой отрасли в Вашингтон, чтобы установить цены и написать правила, которые будут применяться против их мелких конкурентов. Суд отменил этот закон, но практика, которую он ввел, сохранилась в различных формах, что хорошо заметно по корпоративному присутствию в Вашингтоне, округ Колумбия.
К созданию и увековечиванию мифа о бизнесменах-сторонниках невмешательства, использующих влияние акционерного капитала для борьбы с государственным регулированием в значительной степени были причастны историки. Ким Филлипс-Фейн, например, в книге “Невидимые руки: крестовый поход бизнесменов против нового курса” рассказывает историю корпоративных руководителей, работающих над изменением политики Рузвельта. Но герои ее повествования — не бизнесмены, а ученые мужи и интеллектуалы, таких как Уильям Бакли-младший, Айн Рэнд, Ф.А. Хайек и Людвиг фон Мизес (и ее описание сочинений Мизеса как “политических текстов” предполагает, что она никогда не открывала ни одного из них). Миф о корпоративных либертарианцах и героических прогрессистах сохраняется, потому что левые академики и журналисты никогда не пытаются подтвердить свои предположения реальными свидетельствами.
В действительности озабоченность по поводу концентрированного влияния особых интересов корпораций, которую высказали Берл и Минс, обоснована, но не потому, что особые интересы корпораций будут препятствовать экономическому регулированию, а потому, что они постоянно агитируют за него. Мало что изменилось за последний век. Вопреки распространяемым в СМИ мнениям, руководители корпораций продолжают агитировать за благоприятное для себя регулирование. Мы видим это в поддержке Big Tech сетевого нейтралитета и в недавних призывах менеджеров хедж-фондов к вмешательству государства в фондовый рынок после того, как миллионы мелких инвесторов подняли цену акций GameStop. Патрик Ньюман недавно задал вопрос: “Находимся ли мы на пороге новой прогрессивной эры?” Я бы сказал, что прогрессивная эра на самом деле так и не закончилась.
Крис Кэлтон, Источник
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.