Как Китай утратил мировое лидерство

То, что происходит в мировой экономике последние десятилетия — это возвращение Азии к статусу, которого она когда-то лишилась

Почему к концу XX века — и, как многим кажется, внезапно — Китай и Азия в целом начали столь стремительное развитие? На этот вопрос, которым занимается современная политэкономия стран Востока, нельзя ответить, анализируя лишь текущую экономическую ситуацию. Чтобы понять, что происходит с Азией, надо сделать глубокий исторический анализ. Только в этом случае можно понять, почему столь мощное развитие Китая и других стран Востока не является случайностью, аномалией, но представляет собой скорее возвращение на утраченные некогда позиции.

Отечественные и европейские исследователи долгое время находились под влиянием теорий, которые говорили, что в социально-экономическом плане Восток всегда будет  следовать за «передовым» Западом. Например, Макс Вебер говорил о «догоняющем развитии» Востока относительно Запада. На идее об опережающем развитии Запада базировались интеллектуальные построения Монтескье, Маркса, Тойнби, Броделя, Валлерстайна. Утверждалось, что на Западе значительно раньше и в значительно более эффективном виде сложились товарно-денежные отношения и банковско-финансовая система, которые обеспечили более высокую устойчивость капитала и бо́льшую  успешность хозяйствования. В результате чего Запад реализовал идею поступательного экономического развития и в XIX веке буквально раздавил вечно погруженный в себя Восток.

Однако за последние десятилетия мы заметно пересмотрели наши взгляды на Восток.

На мой взгляд (и я здесь присоединяюсь ко многим своим коллегам), как раз Восток всегда опережал Запад, и его «выпадение» в XIX веке по социально-культурному и экономическому развитию — это скорее сбой механизма, чем норматив развития. Если мы посмотрим на развитие Китая до середины XIX века, то есть до активного прихода туда европейцев, то увидим, что он производил по разным подсчетам от 23% до 32% мирового ВВП. И лишь когда европейцы превратили Китай в полуколониальную державу, объем его ВВП начал падать.

Например, ВВП Китая в 50-е годы ХХ в. падает до 5% от мирового. И когда сегодня Китай начинает производить в районе 15% от мирового ВВП, а вместе с Индией он вскоре, несмотря на колебания рынка, будет производить как минимум четверть мирового ВВП, мы понимаем, что происходит восстановление традиционной модели. И здесь важно понять, чем эта традиционная модель характеризуется.

Прежде всего, Китай опережал Запад по уровню развития экономических институтов. Например, уже в XII–XIII веках в Китае существовали крупные организации, которые мы могли бы назвать корпорациями, в которых работало по 400-500 человек.

Товарно-денежные отношения — не только печатание денег, но и, например, кредитование, выпуск векселей — тоже были весьма развиты уже к XII веку.

Китай создал банковскую (или «квазибанковскую») систему задолго до того, как она появилась в Европе. Это было связано с тем, что страна занимает огромную территорию, и перевозка грузов, например, с юга на север по Великому каналу не просто занимает много времени — она опасна, так же как и торговля по Великому Шелковому пути. Поэтому выпускались те бумаги, которые мы сегодня назвали бы векселями, и которые обслуживались соответствующими структурами. В Китае также существовали крупнейшие торговые дома и поддерживалась свобода бизнеса. А, например, в области текстильного производства и окрашивания тканей доиндустриальная Европа находилась под влиянием индийских и китайских технологий и, по сути, подражали в этом плане азиатам.

Другой важный момент — сохранение индустриального и производственного опыта. Дело в том, что Европу постоянно накрывали эпидемии, которые выбивали до трети населения. Так, население Лондона было практически полностью уничтожено чумой. Известный американский исследователь Кеннет Померанц четко показывает, в чем заключалось различие в сохранении опыта. В Европе эпидемии уносили именно людей, то есть носителей производственного опыта. А в Китае основными несчастьями были разливы рек, налеты саранчи, уничтожающие то, что именуется «капиталом»: дома, поля, посевы, которые потом восстанавливаются.

Другое очень важное различие заключалось в структуре питания и связанной с этим продолжительности жизни. В Китае и Японии эти показатели были выше, чем в доиндустриальной Европе. Если в ряде стран — Англии, Германии, Франции — средняя продолжительность жизни колебалась в районе 30-37 лет, то в Китае она превышала 40 лет. Таким образом, в «производственном цикле» китаец или японец находились значительно дольше, накапливая тем самым больше производственных навыков.

Другой показатель: уровень урбанизации, которым всегда так гордилась Европа. Если число городов в Азии было меньшим, чем в Европе, то количество населения, которое проживало в городах, было выше.

Азия отставала от Европы только по нескольким параметрам, но они оказались критичными. Во-первых, Азия не развивала свою военную силу. Даже к XIX веку и Китай, и Япония находились в этом плане в глубочайшем средневековье. Второе, как очень точно говорит об этом Ян Моррис в книге «Почему Запад господствует — пока» («Why the West Rules — For Now»): огромную роль сыграло умение европейцев сохранять зерно. Наконец, третий фактор: Азия не была агрессивна относительно внешнего мира. Что китайская, что японская политика оперировали все в том же «азиатском пространстве». Китай, по сути, свернул свой интерес к внешнему миру после XIV века, в то время как Европа в поисках новых рынков пошла вовне, захватив сначала Юго-Восточную Азию, и наконец, пришла в Китай, который почти ничего не знал об «экономическом» мире.

Таким образом, то, что происходит в мировой экономике последние десятилетия — это возвращение Азии в тот статус, которого она когда-то лишилась.

Алексей Маслов
Источник