Изнанка лицемерия

Если речь идёт о насилии со стороны мигрантов, исламских фанатиков, ХАМАСа или просто «неохваченных» палестинцев, тут сразу включается заезженная пластинка про «благородного дикаря», эдакую невинную Покахонтас, чью душевную гармонию разрушил злой белый цивилизатор. Отсюда до «оправданного бунта» всего один шаг.

Любопытный опрос, опубликованный после убийства Чарли Кирка в США, показывает довольно тревожную картину.

Оказывается, почти четверть «очень либеральных» американцев считают вполне допустимым убийство политического оппонента. «Либералы», правда, только по названию: в действительности речь идёт о прогрессистах.

Уже сам факт, что левые приватизировали слово «либерал», уже раздражает. Но оставим это в стороне, иначе мы заблудимся в филологических дебрях.

Среди «обычных либералов» (лат. «liberalis vulgaris») число сторонников политического убийства снижается до 16%. А у «не слишком либеральных» – до 10%.

Зато вот у консерваторов – тех самых правых, которых принято рисовать «опасными радикалами», – всего 4%. И даже у «умеренных правых» – 7%.

Вывод прост: именно те, кто громче всех трубит о «ненасилии» и «толерантности», оказываются куда более снисходительными к идее, что оппонента можно отправить на тот свет.

Это как раз и есть тот самый сюжет Достоевского, Фёдора Михайловича: Раскольников, убеждённый, что особые люди стоят выше закона, – блестящая иллюстрация сегодняшнего «прогрессивного левого». Стоит ему решить, что он «по праву» исключителен, – и всё: все ограничения становятся пустой формальностью.

Естественно, и в Израиле тоже хватает политического лицемерия, с перебором. Но именно поэтому пресса обязана кусать и «своих» тоже. Иначе быстро возникает ощущение, что в «нашем» лагере дозволено абсолютно всё.

Между делом, в самой Америке, от отрицания фактов уже перешли к оправданиям: мол, убийца действовал «из великой любви», защищая своего «трансгендерного возлюбленного».

Если закрыть глаза на тех, кто с самого начала открыто приветствовал убийство, то это звучит почти как сценарий мыльной оперы.

Но, пожалуй, ещё страшнее самого убийства оказалась реакция на него.

Абсолютно так же, как и реакция на убийство Ирины Заруцкой, чей «непростительный грех» заключался в том, что её убил человек «неподходящей» этнической принадлежности.

Здесь работает простая логика: если преступление не вписывается в заранее указанный прогрессивный нарратив, о нём либо не сообщают, либо спешат завуалировать неудобные факты.

Зато если речь идёт о насилии со стороны мигрантов, исламских фанатиков, ХАМАСа или просто «неохваченных» палестинцев, тут сразу включается заезженная пластинка про «благородного дикаря», эдакую невинную Покахонтас, чью душевную гармонию разрушил злой белый цивилизатор.

Отсюда до «оправданного бунта» всего один шаг. Убийство консерватора уже не воспринимается как убийство: это вроде как уже «сопротивление».

Отсюда до «оправданного бунта» всего один шаг. Убийство консерватора уже не воспринимается как убийство: это вроде как уже «сопротивление».

Именно поэтому необходимо раз за разом пробивать эту лживую декорацию, выворачивать наружу лицемерие и не давать прогрессивному мифу укореняться вместо реальности.

* * *

Сеня Вальдберг