Яков Фрейдин | Итог с продолжением

О новой книге Давида Гая

К своему 80-летию писатель и журналист Давид Гай решил подвести некий итог нелёгкого путешествия по литературным долинам и по взгорьям: опубликовав книгу мемуаров и размышлений с характерным названием («Я сам собою недоволен», изд. M-Graphics, Boston, USA), где, кроме многого другого, рассказал, через какие тернии приходилось пройти русскоязычному литератору как в советские времена, как и в иммигрантской жизни.*

Впрочем, слово «итог» здесь не совсем уместно – оно подразумевает точку, а в литературной судьбе Давида Гая я вижу лишь запятую. К счастью, его жизнь и работа писателя и главного редактора «толстого» литературного журнала «Времена» успешно продолжается и точку ставить пока рано.

Писателей нередко тянет «собрать под одной обложкой» истории о своих жизненных путях и пытаться осмыслить, понять и увязать всё примечательное, что случилось с ними в прошлом. Вот и Давиду Гаю тоже есть что осмыслить и увязать – всё же багаж накопился солидный: более 30 документальных и художественных книг, из которых примерно половина вышла в России, а вторая – в Америке. Как он пишет: «…хочу, наверное, запоздало, оставить своеобразные заметки на полях собственных книг. Строго говоря, такие заметки делают читатели, ручкой или карандашом. Я же сам решил заняться этим.»

Мы узнаём, что его становление на литературные ноги происходило в популярной в те годы газете «Вечерняя Москва». Молодого репортера занимали разные темы, но особенно притягивала авиация. В 1971 году ему предложили написать книгу о незадолго до того скончавшемся Генеральном конструкторе вертолётов М.Л. Миле. Задача оказалась куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Нужно было не только подробно рассказать о жизни и работе выдающегося человека, но и сделать этот рассказ увлекательным и понятным для читателей, не искушённых в технике, и главное – не перейти хрупкую грань «дозволенного» и «секретного», которая отделяло в СССР всё, что хоть в малейшей степени могло иметь отношение к политике и военной технике, а вертолёты, разумеется, имели. Вот тут-то и начались у Гая малоприятные конфликты между творчеством и советской бюрократией в форме цензуры, о которых он рассказывает со свойственной ему наблюдательностью. Набор книги о Миле мог быть рассыпан по требованию цензуры, и от Гая потребовалась смелость и определенный авантюризм, чтобы книгу отстоять и победить в споре с всемогущим Главлитом. Так приобретался ценный опыт.

В советские времена Гай выпустил художественные биографии крупнейших деятелей авиации. Его герои Петляков, Мясищев, Туполев и их соратники были узниками ГУЛАГа, делали самолеты в так называемой «шараге», что оставило неизгладимый след в их характерах и стиле поведения. Перед Гаем возникла дилемма, известная многим, ибо, по его словам:

«… Писать правду – значило поставить крест на выходе книг – их завернули бы в издательстве еще на стадии редактирования. Писать уклончиво, намеками – цензура поймает непременно, у… [них] есть подлое понятие “непрямой подтекст”, звериный нюх на аллюзии».

Он болезненно переживал ситуацию – ведь помимо воли приходилось писать без упоминания o репрессиях, умалчивать важное, но ценный материал Гай скрупулёзно собирал и сохранял на будущее, когда обо всём можно будет писать, не таясь. В его архиве сохранилось немало интересных историй, неизвестных широкой публике. Так, он узнал об одной из причин смерти конструктора Королёва, которому не смогли во время операции сделать интубацию по причине того, что он был не в состоянии достаточно широко раскрыть рот – при допросах на Лубянке ему сломали челюсть. Когда в начале 80-х по заказу издательства «Молодая Гвардия» Гай написал книгу и Туполеве, с выходом книги возникла неожиданная задержка, так как сын к тому времени покойного авиаконструктора отказался дать своё согласие на публикацию. Его резон был груб и незатейлив: “Я хочу, чтобы книгу о моем отце писал русский человек”. Эта и множество других историй о советских авиаконструкторах и их окружении вошли в интересную книгу “Небесное притяжение”, которую Гай, уже живя в Америке, опубликовал в России. Написать правду – был долг Давида Гая перед героями его книг и цель, которую он поставил перед собой, была выполнена с честью.

Цензурные ограничения в СССР были сняты во время Перестройки. И, по словам Гая, лучшее, что он написал и опубликовал, было именно в этот короткий период. Отдельно стоит написанная им тогда книга «Десятый круг», в которой рассказывается о трагической судьбе минского гетто. Сбор материалов, поездки в Минск, поиск бывших узников, чудом выживших, встречи и переписка с ними заняли около двух лет. Книга фигурально писалась кровью и была закончена всего за 37 дней. Ночами автору снились кошмары: его расстреливали, закапывали живым в землю, он прятался в ямах, убегал от полицаев. Даже во времена «перестройки» такую книгу напечатать было непросто, но она всё же вышла в журнале «Знамя» в 1988 году.

Можно ли совмещать два столь разных занятия – журналистику и художественную литературу? Оказывается, можно, и достаточно успешно, хотя проза – дама своенравная, она не терпит полигамии. Из-под пера Давида Гая в перестроечный период выходят знаковые вещи. Он совершает важнейшее для себя открытие, по сути, сделавшее его писателем. «Я не прощался с документалистикой, не ставил на ней крест (было бы глупо!), однако более всего меня теперь интересовал мой протагонист, то есть я сам – со всеми моими заморочками, заполошными мыслями, чудесатыми устремлениями, глухим одиночеством, неизбывной тоской, горькой любовью, иллюзиями и надеждами и еще бог знает с чем». Однако Гай хорошо понимал, что его автобиография будет интересна лишь сравнительно узкому кругу читателей, поэтому черты своего характера и свои размышление он отдавал вымышленным героям, в которых читатели, лично знакомые с Давидом Гаем, без большого труда узнавали человека, о ком пишет автор. Первой такой работой стала повесть “День рождения”, изданная ещё в начале 1987-го. Название символично – с этой вещи он начался как прозаик. Уже в бесцензурную эпоху, в одном томе большим тиражом выходят роман-хроника «До свидания, друг вечный» – о любовной связи Достоевского и шестидесятницы Аполлинарии Сусловой, и повесть «Телохранитель», ставшая в конце 80-х одним из бестселлеров (позже выпущена как аудиокнига). В «Телохранителе» описывается нетипичная судьба прозревшего сталинского охранника и ставится сложный моральный вопрос: существует ли закон сохранения вины? Ответа автор не дает – пусть читатели сами поразмышляют на сей счет.

Читателю нетрудно представить, с какими проблемами приходится сталкиваться русскоязычному литератору в стране другого языка. В Америке из русских писателей удалось состояться лишь единицам. На память приходят имена Айн Рэнд (Алисы Розенбаум), Набокова, Довлатова и Бродского. Давид Гай в Америке не потерялся, активно занимается журналистикой, продолжает писать по-русски и издаваться, как в США, так и в России. Нью-йоркский период его творчества складывается весьма успешно. Он начался с первого «американского» романа «Джекпот» (изд. «Радуга», Москва), в центре которого русский эмигрант, отплывший от одного берега и не приплывший к другому. Затем последовал роман о любви «Сослагательное наклонение», вышедший в московском издательстве “Зебра Е”, где впервые автор размышляет о проблемах «веры», путь к которой был непрост и порой мучителен. Выросший в атеистической советской среде, Давид впервые стал думать о религии, когда писал «Десятый круг», но особенно глубоко об этих вопросах стал размышлять, став редактором газеты «Еврейский мир». Он рассказывает, как однажды, получив в подарок Тору, он «…читал ее на ночь, открывая новый непознанный мир. Суть Книги стала ясной в простом, казалось, постулате: “Не делай другому того, чего ты не хочешь, чтобы делали тебе”. До [Давида] стало доходить: в каждом человеке есть частица Бога – это его душа…».

Спираль творчества вынесла Давида Гая на иную орбиту – в последнее десятилетие появились три его романа, объединенные одной темой. «Террариум», «Исчезновение». «Катарсис» – о России сегодняшней и завтрашней. Хотя название страны зашифровано, но легко узнаваемо, как и герой повествования – ВВП. Трилогию вполне можно было бы назвать антипутинской, однако содержание и смысл гораздо глубже, объемнее: это, прежде всего авторский взгляд на народ и власть, не сулящий в обозримом будущем никаких радужных перемен…

Я читал эти романы по мере их выхода в свет, рецензировал, но из новой книги Гая почерпнул немало для себя нового, неожиданного. Например, как собирал он фактические сведения о жизни ВВП, как докапывался до вещей невероятных, чтобы создать абсолютно точный, соответствующий натуре, образ Властителя. Скажем, эпизод его детства с обезглавливанием выращенной школьниками утки, или откровения немецкой шпионки Ленхен, дружившей с женой ВВП Людмилой, и услышавшей от неё немало занятных и отталкивающих фактов о дрезденском агенте.

Невольно напрашивается вопрос: почему книга мемуаров Гая носит такое слегка обескураживающее название? Ответ подсказывает он сам: «…строго и иногда с сожалением оцениваю каждое свое сочинение, на котором останавливается взгляд. Этот роман сегодня написал бы иначе, к этому претензии по части языка, а у этого, изданного в советское цензурное время, по понятной причине недостаточная свобода выражения мыслей…».

В его мемуарах нет и капли самолюбования, возвеличивания своего Я, сведения счетов с недругами, чем грешат многие мемуаристы. Он размышляет о себе, и по выражению Гамлета, «обращает глаза зрачками в душу». Эта особенность писателя-психолога характерна и для его новой книги, которая вовсе не итог, а лишь новая страница в творчестве Давида Гая.

* Журнальный вариант книги впервые опубликован в литературном альманахе «Новый континент» https://nkontinent.com/david-gay-zrachki-zverya/. – Ред.