Памяти писателя Льва Шаргородского.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
В Женеве в возрасте 86 лет скончался писатель Лев Шаргородский, один из братьев литературного дуэта «Александр и Лев Шаргородские».
Их юморески и сатирические материалы часто появлялись на 16-й полосе «Литературной газеты», а также в ленинградских газетах и журналах и за рубежом, их пьесы игрались на сценах многих театрах Советского Союза в далеких уже 70-х годах.
Я был знаком с обоими братьями по Ленинградского комитету профессиональных драматургов, председателем которого Лев Шаргородский был с 1976 по 1979 гг.
Из «страны Советов» они уехали вместе с семьями в 1979 году. Александр – в Женеву, Лев – сначала в Нью-Йорк, затем, в 1981 году – в Женеву. Всё время братья Шаргородские писали, печатались, издавались, исполнялись, ставились, выступали, получали премии. В 1995 году Александр ушёл из жизни совсем молодым.
В 1998 году Лев Шаргородский в Мюнхене в библиотеке Толстовского фонда, крупнейшей в Европе русской библиотеке, провёл встречу с читателями. Остановился он с женой Линой у нас, и у меня со Львом было достаточно времени для разговора. В результате появился тогда этот материал.
К сожалению, одного из авторов этого литературного дуэта, Александра, нет в живых. Несколько лет тому назад Лев остался без брата и соавтора. Сейчас он пишет один в той же манере тонкого лирического юмора, которая всегда была присуща этим двум авторам.
Я задал Льву несколько вопросов.
– По сути дела, ваша с братом творческая судьба на Западе поистине уникальна. Вы издали более двух десятков книг – это сборники рассказов, повести, романы. Вы стали лауреатами Международной литературной премии за лучший юмористический роман и премии имени Владимира Даля (Париж) за сборник рассказов. По вашим сценариям поставлены фильмы в Канаде, Швейцарии, Франции, в том числе «Концерт для Алисы» немецко-австрийского производства. В двух театрах Германии – в Берлине и в Гамбурге – идет ваша пьеса «Миллионер и его телохранитель». Как вам это удалось? Не секрет ведь, что писателю, пишущему на русском, ох как непросто завоевать на Западе читательскую аудиторию, получить признание.
– Очевидно, судьба была благосклонна к нам. Да и мы с братом много работали. Немало удалось вывезти в эмиграцию. Нелегально. Было это в 1979 г., когда людей если и выпускали из страны, то практически голыми. В последние перед отъездом годы мы ведь писали «в стол». Нас перестали печатать, как только в наших рассказах появились герои с такими «некачественными» именами, как, скажем, Янкель, Файвел или Мошко. И с фамилиями: Кац, Цукерперчик, Фербрендер. Мы быстро поняли, что нам с такими героями в «соцреализм» лучше не соваться, и отважились на бросок в реализм капиталистический. А произошло это в 1979 г. Мы вырвались за пределы «черты оседлости». Черты не в географическом понимании этого термина, а в социальном и нравственном, поскольку круг возможностей для советского еврея был четко очерчен. Мы с братом впитали это с молоком матери, а затем прошли «университеты» антисемитизма от коммунальной кухни до государственного «дела врачей».
«В последний год своей жизни генералиссимус, будучи выдающимся специалистом в национальной политике, задумал решить «еврейский вопрос» – в Сибири началось широкое строительство бараков, и не в чем стало перевозить скот – все вагоны были отобраны для транспортировки евреев, что вызвало очередную волну антисемитизма.
– Опять все евреям, – говорила на коммунальной кухне необъятная Настя.
Коммунальные кухни великого города были недовольны евреями».
– Лев, я прочёл ваш четырехтомник, изданный в Риге, от души смеялся и видел, как до слез смеются люди в зале, когда вы читаете свои рассказы. В чем секрет вашего литературного мастерства?
– Труднее всего, пожалуй, ответить на комплиментарный вопрос. И все-таки. Мы с братом писали, как говорил Бабель, не фразами, а словами. Слово очень обманчиво. Чтобы было смешно, мы оттачивали слова друг на друге. Когда что-то нравится обоим, велик шанс, что это понравится и еще кому-то.
– Швейцарская газета «Иллюстре» в рецензии на ваши книги задала сама себе такой вопрос: «Почему из стран, где был запрещен смех, приезжают к нам самые остроумные люди?»
– Если краткость, как утверждают, сестра таланта, то юмор, как нам представлялось, – брат печали. Он помогает не только жить, но и многое пережить, а то и просто выжить. В странах запрещенного смеха пережить надо было многое. И если, по классику марксизма, смеясь, человечество расстается со своим прошлым, то мы с братом, смеясь, возвращались в свое прошлое.
«Великие решения принимаются, когда солнцем полна голова, вы мотаете алгебру и вам нет еще четырнадцати лет.
Мне не было четырнадцати. Я жил в Ленинграде, на Владимирском проспекте, в двух шагах от Невского, между гробовым магазином и мясной лавкой.
Мяса почти никогда не было, гробы – всегда. И чем меньше продавалось мяса – тем больше гробов».
«Наша школа стояла посередине улицы Рубинштейна. Никто не знал, что это великий русский композитор, но все знали, что он еврей. Последнее волнует людей больше симфоний».
– Живя в Женеве, вы с Александром написали на русском языке роман «Иерусалимские сны», который увидел свет уже после смерти брата. Я хочу спросить, почему вы выбрали для жительства Швейцарию, а не Израиль, где каждый пятый говорит на русском?
– Роман «Иерусалимские сны» впервые был напечатан в Израиле. И главный герой романа – Иерусалим.
«Как-то в конце века, посреди ночи, я проснулся и стал натягивать джинсы.
– Ты куда? – спросил меня кто-то.
Я давно уже жил один. Кто бы это мог быть? Я огляделся и увидел папу с «Беломором» в руке.
– Ты куда, друг жизни?
– В Иерусалим, папа, – ответил я, – мне надо кое-что спросить у Бога.
– Поклонись от меня камням Иерусалима, – попросил папа, – я всегда мечтал туда попасть. Но то война, то тюрьма…
– Хорошо, – сказал я, – не волнуйся, я скоро вернусь. Я ненадолго.
Папа затянулся «Беломором».
– Возьми меня с собой, – сказал он.
Он протянул мне свою большую ладонь. Я снял портрет отца и вышел из квартиры».
(Роман «Иерусалимские сны»)
– Я очень люблю Иерусалим. Душа моя там. Каждый год бываю в Израиле. Но жить пока мне хочется там, где я сейчас живу и где мне легко пишется. Почему я говорю «пока» – потому что Моисей шел со своим народом в Землю обетованную 40 лет. У меня еще 10 лет в запасе.
– Вы часто бываете в России?
– После отъезда еще не был.
– Не тянет?
– Трудно сказать. Ленинград – город нашего с братом детства, юности, взрослости. Живи я там, я бы бесплатно ездил в городском транспорте как житель блокадного города. Перефразируя Бродского, скажу: на Васильевский остров я не пойду умирать. Александр похоронен в Женеве. Но это грустная тема. А мы с ним писали смешное.«Если бы Вилю предложили взять собой на Запад все, что он хочет, он взял бы немного: угол Невского и Владимирского, белую ночь с разведенным Дворцовым мостом, Кузнечный рынок и большой графский дом на берегу Невы вместе с некоторыми его обитателями… Но ему разрешили взять какие-то кальсоны, какие-то доллары, какие-то штаны».
– Это вы про себя?
– А про кого же еще? Мы писали только о том, что пропустили через себя. И если получалось смешно, мы в этом не виноваты. Если ты умеешь писать стихи, ты – поэт, не умеешь – прозаик. Не умеешь ни того, ни другого – ты критик. Не умеешь ни того, ни другого, ни третьего, ты – юморист.
Книга братьев Шаргородских «Иерусалимские сны» – это картина Шагала, обрамлённая Лорель и Харди.
«Ле Монд», Париж.
Братья Шаргородские – блестящие юмористы. Все их книги, полные мысли, поэзии и фантазии, пронизаны юмором.
«Джерузалем пост», Израиль.
Под пером Шаргородских серость и обыденность жизни, как у Зощенко и Бабеля, становятся смешными и трогательными.
«Либерасьон», Париж.
Ваши книги полны юмора и мудрости. Более того – я нахожу в них вас.
Эли Визель, писатель, Лауреат Нобелевской премии.
Шарм их рассказов светел, даже когда речь идет о печальном. Нет более прекрасного смеха, чем грустный смех.
«Новое русское слово», Нью-Йорк
Исай Шпицер
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.