КОНТИНЕНТ - Новости и аналитика актуальных событий в мире, мнения и комментарии экспертов и обозревателей
В эти дни 73 года назад по воздушному мосту, наведенному американскими пилотами, в осажденный Берлин прибыли первые тонны продовольствия.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Если бы существовала Черная книга Берлина, то дата 24 июня 1948 года обязательно значилась бы в ней. Сначала было остановлено движение на железнодорожном участке Берлин – Хельмштедт, следом «в связи со срочными ремонтными работами» на автобане того же маршрута, обесточили трамваи и метро, и пошло-покатилось. Что случилось? Обер-бургомистр Берлина Эрнст Ройтер заявил 70 тысячам жителей на стадионе Hertha: «Используя все имеющиеся у нас средства, мы сделаем все возможное, чтобы противостоять притязаниям власти, которая хочет сделать из нас рабов». Сарафанное радио расшифровало: Сталин решил уморить нас голодом.
Город оказался в блокаде. Один на один с пустыми прилавками, абсолютно бесполезными деньгами. И, что всего страшнее, с перспективой провести зиму в неотапливаемой квартире. Берлинцы топили углем. И, едва стало понятно, что его на всех не хватит, вмиг были разобраны скамейки на аллеях, и начались шествия в парки и сады, чтобы запастись сухими ветвями. Но с добычей подручного топлива везло не всем. Маршал Соколовский, шеф советской военной администрации в Германии, распорядился, чтобы красноармейцы устраивали на пути «мародеров» заслоны. За эти и другие «подвиги» в реализации блокады Западного Берлина Сталин наградил маршала орденом Ленина.
Но судьба распорядилась по-своему. Она сделана берлинский день беды, а, по сути, дату начала холодной войны, импульсом к созданию нового немецкого государства в западной части Германии. Но мир об этом еще не догадывался.
Представим себе берлинца той поры. Еще были живы в его памяти дни 45-го, когда красноармеец делился с ним солдатской кашей. Ну и как могло быть иначе, если тот считался освободителем немцев от нацизма… И вдруг… Сообщение – автомобильное, водное, железнодорожное – с южной и западной Европой блокировано все той же Красной Армией. Освободительницей.
Уже в наши дни развернулась дискуссия историков, отчего Сталину потребовалось устанавливать шлагбаумы на подходах к Берлину. Существует несколько версий. Одной из новейших считается версия «Атомное противостояние». Дескать, США к тому времени уже продемонстрировали, каким разрушительным оружием обладают. Они спалили Хиросиму и вселили ужас в сердца жителей планеты. И Советскому Союзу надо было, как сейчас принято говорить, зеркально отвечать заокеанскому лидеру, еще недавно союзнику по антигитлеровской коалиции, а теперь противнику в деле строительства коммунизма.
Вот Иосиф Сталин, великий мастер кровавых зачисток, и подготовил «симметричный ответ», как сказали бы сегодняшние кремлевские политологи. Уничтожить не безвестную Хиросиму, а знаменитый Берлин. Безо всякой атомной бомбы. Просто, блокировав все коммуникации, уморить город голодом, холодом, отчаянием.
Тезис «Добьем врага в его логове!», слегка подзабытый за три послевоенных года, был реанимирован. Удар был нанесен по новому врагу – двум миллионам жителей Берлина, то есть женщинам, старикам, детям. Они оказались отрезанными от мира.
Сталин ответил на атомную бомбу вариантом «осажденный Ленинград на немецкой земле». Он, рассчитывая на поддержку советского народа, угадал: страна, в ту пору еще голодная, растерзанная, живущая ненавистью и горечью потерь, эту идею приняла всем сердцем. Теперь, дескать, ваш черед почувствовать то же, что и мы. Мир еще раз ужаснулся. Берлинцы оказались перед лицом ужасающей неизвестности.
Вот как вспоминает эту пору Эгон фон Штюрмер, в те дни 10-летний мальчишка:
«Первый признак блокады – карточки. В них обозначались продукты и их вес. Но, полагая, что может возникнуть чрезвычайная ситуация, мы, порой не получая полного объема продуктов, подчинялись родителям и делали запас из расчета полбуханки хлеба в неделю на один рот. Понятно, что рациональней всего делать из него сухари. Мы знали, что блокаду ввел Советский Союз. Но чувства враждебности к Красной Армии к нашей семьи не было. Хотя, понятно, встречаться с русским солдатом не очень хотелось.
Другое дело – американцы, с которыми мы встречались каждый день: наша семья жила в Кройцберге, который входил в американский сектор. Они были открытые, дружелюбные, понимали нашу главную проблему – выжить. Часто угощали. Меня – жевательной резинкой, сигаретой – моего отца. Иногда можно было выменять продукты на какие-то вещи. Американцы тоже были для нас оккупантами, но в дни блокады они были единственными, с которыми можно было устанавливать товарообмен: у них всего было достаточно. Время от времени что-то получалось. А французский и британский секторы были далеко.
Наш дом было неподалеку от аэропорта Темпельхоф, в десяти минутах ходьбы, и мы то и дело ходили туда и смотрели, как приземляются самолеты. И вдруг прошел слух, что американцы на подлете к аэропорту сбрасывают на парашютиках шоколад и другие сладости. До сих пор помню, как мы стояли там на горах из щебня и высматривали эти парашютики. Но нам не везло. Может, не там стояли. Но все равно как-то тепло становилось, когда над твоей головой пролетает огромный самолет, который доставляет городу все, что только возможно: уголь, сухое молоко, тушенку, даже сено для коров.
А вот сладости с самолетов, которые назывались изюмными бомбардировщиками, мне так и не достались. «Зато есть уголь», – однажды пожурил меня отец. А зима, помню, выдалась холодная, и единственным местом, где мы отогревались, была кухня. Приготовим какую-то похлебку, а когда плита поостынет, садимся прямо на нее и начинаем рассказывать родителям про то, чему учили в школе, а они в ответ баловали нас сказками.
Дети есть дети. Хотя кругом были руины, мы воспринимали это как площадку для приключенческих игр. За играми забывалось, как урчит в животе. Мальчишки чувствовали себя легко и свободно. В 10-летнем возрасте ни о какой политике не думаешь. В то время я совершенно не понимал, кто в чем виноват. Только потом я осознал, как мы должны быть благодарны союзникам. Да, еще не было у нас тетрадей, и нашему школьному учителю было всего 19 лет, это на класс в 52 человека. Школьное питание было введено позже. Многого недоставало. Но все воспринималось не так трагически, как нашими родителями.
В 45-м советский народ праздновал победу. Но в СССР лишь один Сталин понимал, что победы не было. Ее не было в том стратегическом плане, который задумывался Лениным – установить диктатуру пролетариата в Европе, а затем, закрепившись в Старом Свете, перейти к глобальной экспансии коммунизма.
Этот план не скрывался. Напротив, декларировался, входил в сознание людей с колыбели – вместе с песнями, фильмами, книгами, начиная с 17-го года. Великая мировая давала этот шанс. Все было бы хорошо, и Красная Армия, сильная, вооруженная, воодушевленная разгромом Берлина, могла единым рывком пройти до западного побережья Атлантики, до Геркулесовых Столпов, и непременно осуществила бы великую мечту большевиков. Могла. Если бы не союзники, которым понадобилось время, чтобы понять: еще чуть-чуть, и вся Европа будет коммунистической.
Генерал Маршалл, госсекретарь США, будто забыл, о чем союзники договаривались в 45-м в Потсдаме – разодрать хозяйство Германии по клочкам бесчисленным перечнем репараций и, по существу, уничтожить остатки индустрии страны. Цель при этом вроде бы благая – окончательно демилитаризовать Германию, вывести ее за скобки мирового процесса хозяйственного развития.
5 июня 1947 года громом среди ясного неба звучит знаменитый план Маршалла, озвученный им с трибуны Гарварда. Оказывается, за океаном послевоенную Германию видят иной. Нет, она оставалась должником – финансовая помощь Западной Германии по плану Маршалла осуществлялась одновременно с взиманием с нее контрибуции за причиненный Германией материальный ущерб странам-победителям во Второй мировой войне. Но должно произойти хозяйственное возрождение и ее и всего Старого Света. Цель – «помочь европейцам снова обрести экономическое здоровье, без которого невозможны ни стабильность, ни мир». План предусматривал еще один важный пункт: вытеснение коммунистов из властных структур.
Советская сторона, комментируя неожиданный шаг американцев, стала сравнивать великие нужды растерзанной послевоенной Европы и ограниченные возможности США. При этом СССР, будучи и сам в стадии восстановления, никакой альтернативы американскому плану предложить не спешил. Москве оставалось устами Молотова заявить, что Старый Свет, попавший под контроль США, просто потеряет экономическую и национальную независимость. Но Европа – и прежде всего послевоенная Германия – кремлевским страшилкам не поверила.
Сталин к концу войны понимал, что бывшие союзники любыми путями постараются отгородить западную Европу от коммунизма. Но вот как? Да очень просто, как оказалось. Приняли план Маршалла. Надо было дать достойный ответ заокеанскому союзнику, который пришел на смену Гитлеру, становясь новым и мощным противником Советов. Ответ мог быть только один, и только точным и испытанным оружием – финансами.
«Наши западные союзники сразу же после войны осознали это обстоятельство и всячески стремились лишить нас этих экономических преимуществ, – вспоминает разведчик П.Судоплатов в книге «Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941». – Им удалось осуществить это лишь в 1948 году, когда после слияния в «Бизонию» американской и английской зон оккупации в Германии отменили хождение оккупационных марок. Это была экономическая подоплека Берлинского кризиса 1948 года, в ответ последовали наши меры по блокаде Западного Берлина».
Разведчик называет фактическое удушение города обтекаемым термином «меры по блокаде Западного Берлина». Маршал Соколовский – еще более туманно: «технические трудности».
Сталинские соколы лукавили. Во-первых, советская сторона установила контроль за коммуникациями между Западным Берлином и Западной Германией задолго до этого, еще 31 марта 1947 года. Уж очень хотелось заставить западные державы побыстрее убраться из города. А те ответили на это выпуском новой марки – общей для их трех зон. Во-вторых, они прекрасно понимали, что означает ввод новой денежной единицы в своей зоне, заявив, что она – единая для всего Берлина. Хаос и неразбериху!
Расчет Сталина был абсолютно верен. Горожане и владельцы собственности оказались не просто в растерянности, а в панике: какой валютой платить и рассчитываться? Чтобы избежать банкротства, собственники позакрывали магазины. В городе начался ропот. Чем кормиться? Берлинец подался было в пригороды, и вот тут-то Москва отдала приказ – блокировать западные зоны. Берлин оказался в осаде. Он был, по мнению Кремля, обречен на вымирание: ни по земле, ни по воде к жителям города было не добраться. Оставался воздух.
И тогда, когда Москва уверовала в победу и боевые генералы в восточных регионах поверженной Германии опрокидывали за нее, за эту новую победу, конфискованный шнапс, громом среди ясного неба грянула грандиозная операция VITTLES, как именовался в военных документах Берлинский воздушный мост.
К моменту начала блокады Вольфгангу Шольцу было 16. Он жил в районе Райникендорф, который подчинялся французским оккупационным войскам. Вот как он вспоминает былое:
«Берлинцы привыкли к неуверенности в своем будущем – в городе было четыре власти. Разногласия между Советами и западными державами не остались без последствий для жителей. Результатом этих разногласий была блокада, инициированная Москвой. Берлинцы почувствовали ужас, беспомощность и бессилие. Я, как и все два миллиона горожан, отрезанных от привычного транспортного сообщения, думал, как сохранить жизнь. Хотя, по логике, не было никаких технических возможностей для снабжения населения, каждый сохранял надежду.
Советская оккупационная власть предложила предоставить жителям Западного Берлина продовольственные карточки в восточном секторе. Но жители Западного Берлина не приняли это предложение. Русских побаивались. Проще было покупать у еще оставшихся в советской окупационной зоне фермеров продукты питания. Это было непросто, находясь под строгим оком красноармейцев. Порой они замечали эти рейды и отбирали продукты, издевательски подтрунивая: «А еще говорят, как строго следуют берлинцы орднунгу?! Сказано же – нельзя!» «Так орднунг же не немецкий, а коммунистический», попробовал однажды возразить мой одноклассник. И мигом получил прикладом по зубам.
Но рюкзак картошки, пакет муки, брусок масла, за которые мы платили то бельем, то ковром, то столовым серебром, все же время от времени появлялись в доме. Иногда удавалось раздобыть порошки с супами британского производства, которые выгружали с гидросамолетов. Но чаще мы видели «изюмные бомбардировщики», направлявшиеся в Темпельхоф. Мы научились ценить эту поддержку. Зимой на вес золота были получаемые по карточкам ящик дров или центнер угольной крупы.
Но берлинцы и сами старались помочь себе. На узких земельных участках, прилегавших к трамвайным путям, выращивали овощи и табак, который был в особом дефиците.
И еще я помню ощущение постоянной агрессии, исходящей от русских. Она сопровождалась действиями, насилием, принуждением. Угроза Западному Берлину со стороны Советов сделала стремление берлинцев к свободе более решительным. Любая информация от русских несла ущемление права на свободу, любой самый прекрасный призыв от них вызывал недоверие. И вопросы, вопросы, вопросы… Как дела пойдут дальше? Что с нами будет? Западные союзники останутся с нами или уедут из Берлина?
Время было, напомню, послевоенное. Однако требовала взаимодействия западных союзников, уже в мирные, казалось бы, дни. Подразумевая экстремальные, как и годы войны, условия. Высокую дисциплину, мастерство пилотов и, конечно, исключительные усилия наземных служб.
Основная тяжесть по наведению воздушного моста легла на плечи генерала Люсиуса Д. Клея, главы администрации американской зоны оккупации. Через год, весной 1949-го, он, военный губернатор (США) и главнокомандующий Европейского командования, отметил, что «среди вооруженных сил воздушный мост стал символом сплоченности, когда ВВС, СВ, и ВМС совместно прикладывали максимум усилий, чтобы выполнить наивысшее выражение американской мечты – свободу». Генерала Клея немцы сразу и единогласно нарекли не только начальником воздушного моста, но и кормильцем Берлина, каковым он фактически и был.
Позднее было подсчитано, что общий километраж полетов был равнозначен двумстам полетам на Луну и обратно. Доставка грузов проходила с территорий, занятых союзниками, по трем воздушным коридорам, каждый шириной до 20 км, и на пяти различных высотах. Легко себе представить работу диспетчеров, которые должны были обеспечить безопасность полетов для 30 самолетов, одновременно находившихся в воздухе и один за другим заходивших на посадку.
Ни днем, ни ночью, в любую погоду в облаках Германии не смолкал рев крылатых машин. Сверхплотный график создавал напряженную обстановку в небе и на земле. Это приводило к несчастным случаям (их было всего зафиксировано 126), в том числе и к катастрофам.
«Берлинский воздушный мост потребовал … жертв, – говорится в статье Die Berliner Luftbruecke на интернетовском сайте. – Так во время полетов погибли 31 американец, 40 британцев и пятеро их помощников-немцев».
Их имена увековечены на бронзовом цоколе обелиска близ Темпельхофа. Обелиск представляет собой половину изображенного в бетоне моста. А вторая его половина – во Франкфурте-на-Майне, где соседствует с крылатыми трудягами в натуральном выражении. Самолетами Douglas DC-3 и Douglas DC-4. Хотя в прокладке моста участвовали воздушные суда 18 типов из США, Великобритании и Франции.
Чтобы представить себе картину происходившего, обратимся к статистике. В июне 1948-го все начиналось со скромных 1,3 тысяч тонн. Понятно, что переправка продовольствия и топлива шла по нарастающей, поэтому финальный месяц по тоннажу превышал первоначальный более чем в 200 раз.
Рекордным по объему грузов стал самый конец блокады – май 1949 года, когда в город было доставлено 227,5 тыс. тонн.
В результате почти 280 тыс. вылетов жителям осажденного города было доставлено 2,3 млн. тонн грузов. Одну треть составляли продовольствие и медикаменты. Остальное – уголь. Он ценился не меньше, чем продукты питания: все послевоенные зимы были в обесточенном Берлине холодные. И были еще пакеты с одеждой для самых маленьких берлинцев.
Вот они, платьица для немецких девчушек, сшитые в США и переброшенные по воздушному мосту: и на фотографии, и живьем. Немцы остаются верными себе. Платьицам семь десятилетий, но заботливая рука хозяйки, которой нынче под восемьдесят, сохранила их так, что хоть сейчас бери и надевай!
Пилоты выполняли полеты разной протяженности и маршрутов. И не обязательно в столицу поверженной Германии. Некоторых ослабевших из-за недоедания и болезней детей пилотам приходилось вывозить из Берлина.
Марион Г., которая оказалась в Любеке, позднее рассказывала: «Мне повезло. Я попала в число пятнадцати таких же истощенных детей. Нас усадили в транспортный самолет на жесткие сидения, покрытые парусным полотном, навесили на шеи бирки, где были указаны наши имена, фамилии и возраст, и раздали по 10 марок. Мы были напуганы надвигающейся неизвестностью, но сопровождавший нас американский военнослужащий подбадривал нас и угощал шоколадом».
Шоколад не был неожиданностью для детворы. Все продовольственные коробки обязательно содержали сладости, и, в первую очередь, те, которые не портились (фруктовые консервы или сухофрукты), народная молва почти сходу окрестила такие самолеты «Rosinenbomber» («Изюмный бомбардировщик»).
Мерседес А. было в то время около десяти. Она помнит, как вместе со сверстниками выискивала в палисадниках парашютики с грузом шоколада. К ним были приложены письма от детей Америки. Те с гордостью сообщали, что купили все это для берлинцев на собственные (конечно же, родительские, но выданные в качестве карманных) деньги.
Особенно запоминающимся было для малышей Рождество 1948 года. Около тысячи детишек собрались в аэропорту «Темпельхоф», встречая прибытие самолетов под названием «Летающие шоколадки». В те дни американцы передали юным берлинцам 53 тыс рождественских посылок. Воспринималось это едва ли не как подарок небес.
Так в аэропорту «Темпельхоф» берлинские дети встречали американских летчиков.
«Шуршит, не умолкая, память-дождь». Наверное, так можно было бы интерпретировать строки Давида Самойлова, имея в виду развевающиеся на ветру конфетные фантики и шоколадные обертки на сладостях, прилаженных к парашютикам. Эти рукотворные дожди – часть коллективной памяти, которую разделяют бывшие дети Берлина и ветераны ВВС США. Она впечатана в сердца людей, которые способны не только чувствовать чужую боль как собственную, но и выполнять приказ собственного сердца наравне с приказом генерала Клея.
Насколько хрупка эта память? Ответ на этот вопрос я нашел в Музее союзников в столице Германии, где увидел под стеклом керамическую тарелку, созданную в память об уникальном воздушном мосте. Я подумал: «А ведь глиняная память о воздушном мосте оказалась на удивление не столь уж хрупкой, если цела уже больше 70 лет».
Что же получалось? Авиаторы союзников молча, без пафоса, порой ценой собственной жизни шли на выручку детям Берлина в то самое время, как в Трептов-парке готовился к открытию монумент – самый грандиозный на территории Европы памятник советскому солдату со спасенной трехлетней девочкой на руках, на глазах терявшему статус освободителя, который приговорил теперь уже первоклассницу к жизни в голоде и холоде… Во имя чего в 45-м были понесены такие жертвы – в операции по взятию Берлина погибли около 80 тысяч советских воинов, причем каждый десятый похоронен в Трептов-парке, правда, под безымянными плитами.
При этом та же Москва и поныне, через семь десятилетий, совершенно искренне возмущается, отчего союзные войска столь почитаемы в Германии, если Красная Армия по числу жертв вполне заслужила статус главного героя-освободителя…
Запад еще тогда понял: все эти жертвы – во имя не немцев, а собственных геополитических интересов. В рамках этих интересов может быть предпринято что и где угодно. Что история и подтвердила. Вспомним цепочку более поздних событий: Будапешт, Прага, Афганистан, Грузия, Украина, Сирия…
«Житель западного Берлина, который еще недавно числился в моих личных врагах, уже не был таковым, – вспоминал позднее один из американских пилотов, Кеннет Слейкер. – И это воспринималось теперь как само собой разумеющееся. Я понимал, через какие испытания ему пришлось пройти и что мне во что бы то ни стало нужно ему помочь. Я перестал быть солдатом. Я был тем, на кого он надеялся в борьбе за жизнь. Помню, что чувствовал себя немножко ангелом».
Примерно такое же ощущение было у Гейла Хелворсена, который совсем недавно, 10 октября 2020 года, отметил свое столетие. Между тем, это тот самый пилот американской транспортной авиации, который не просто участвовал в наведении «Берлинского воздушного моста», но явился автором идеи, известной как «Изюмный бомбардировщик» (в англоязычной версии Candy Bomber). Это он придумал при заходе на посадку в своем военно-транспортном самолете Douglas C-54 Skymaster сбрасывать упаковки шоколадных вафель, используя носовые платки в качестве парашютиков. Известна премьера акции – суббота 21 августа 1948 года. Снижение происходило над берлинским округом Нойкельн.
«Ну и повезло нойкельнским!» – досадовали, узнав о подарке с небес, ребятишки из других округов. Но не в силах Гейла было изменить глиссаду – траекторию полета перед посадкой. Тем более, что над Берлином кружили десятки самолетов, ожидавших команду на снижение. Бывали дни, когда взлетно-посадочная полоса встречала самолет каждые 90 секунд.
Однажды он дождался детишек, которые прибежали на обочину летного поля, и сказал им:
– Запомните, я буду угощать вас всегда, как только буду приземляться.
– А как мы поймем, что это Вы прилетели? – спросила его девчушка, которая неплохо владела английским.
– Да очень просто. Когда я буду появляться над аэродромом, я буду покачивать крыльями, вот так, – и показал, как именно.
– Тогда мы назовем Вас Uncle Wiggly Wings, – ответила девочка. – По-немецки Onkel Wackelfluegel.
– Договорились, – рассмеялся Гейл. О том, что он придумал, вскоре узнали и его сослуживцы, и журналисты, и командование. Американские, а затем и британские пилоты решили поддержать Гейла и тоже стали мастерить парашютики и привязывать к ним сладкие грузы. Когда подводили итоги «воздушного моста», подсчитали: 25 экипажей самолетов сбросили берлинским детишкам в общей сложности 23 тонны сладостей.
– Зачем тебе это понадобилось? – спросил его как-то немецкий фотокорреспондент. – Ведь вполне достаточно было того, что авиаторы США, Великобритании, Франции и без того работали в небе, как неутомимые пчелы.
– Одно дело – просто перевозить грузы, которые неизвестно кому достанутся, – ответил Гейл, невольно ставший к тому времени автором акции Operation Little Vittles, тогда как в целом она именовалась Operation Vittles. – Другое дело – детям. Их ровесники в США живут в тепле и в достатке, а здесь жизнь только должна наладиться. А сластены – они повсюду сластены, и, как правило, это именно дети. Пусть немецкие детишки почувствуют себя чуточку американцами.
Ясно, что подобные откровения, опубликованные в газетах США и Германии, существенно меняли образ американцев, еще вчера врагов Германии нацистского формата. Так пилот помог этой невероятной, казалось бы, трансформации. Его именем, а также именем генерала Клея, возглавившего Operation Vittles, назвали школы Берлина – это при живых героях, чего у немцев практически не случается. Американские авиаторы стали исключением. Мало того, в год 70-летия завершения берлинской блокады, в 2019-м, Гейл снова сел в самолет – на этот раз в качестве пассажира – и, пролетая над Темпельхофом, сбросил точно такие же, как много лет назад, шоколадки, прикрепленные к мини-парашютам. Говорят, что среди зрителей были не только сегодняшние юные берлинцы, но и дети 40-х.
Но вернемся в те уже далекие годы.
Урсула Алкер в ту пору работала в аэропорту «Гатов». Она контролировала процесс разгрузки самолетов. «Работа была тяжелейшая, – говорит она. – Запах мешков с сушеной морковью или картофелем до сих пор стоит в носу. Пахло все: даже то, что не может пахнуть. Сахар, к примеру. Или уголь. Это был запах жизни, которая возвращается в Берлин».
Раздавать все это нуждающимся тоже было делом непростым. Для того, чтобы распределение проходило динамичнее, американцы использовали хорошо зарекомендовавший себя во Второй мировой войне CARE-Pakete. Это – сухой обеденный паек, расчитанный на десять военнослужащих. В CARE-Pakete военной поры входили почти 10 фунтов тушенки, 4 фунта сахара, фунт какао и кофе, столько же конденсированного молока, полфунта сливочного масла, столько же сыра, кукурузные хлопья, овощи и фрукты, сигареты и жвачка. Но, посчитав, что берлинцы нуждаются в усиленном питании, американцы перешли на CARE-Pakete на 2–3 семьи, добавив к перечисленному еще шесть наименований. В том числе мясные продукты, мед, сухой яичный порошок.
И – изюм. Почему именно он породил неофициальное название акции? Вероятно, потому, что, во-первых, виноград, пусть даже обезвоженный, в те дни воспринимался берлинцами как экзотический фрукт, во-вторых, его проще было по сравнению со свежими фруктами транспортировать, в-третьих, горсть изюма можно было вместе с куском хлеба давать детям в школу, в которой еще не было налажено питание.
Союзники не дали уморить Берлин голодом. Они дали Сталину понять, что будут поставлять Берлину необходимое даже в том случае, если их будут атаковать советские самолеты и зенитки. Лучший друг немцев на подобные действия не решился. Он осознал: главное сражение за Берлин проиграно. Он хотел показать Западу «кузькину мать», как пытался позже его преемник Никита Хрущев, а тот взял и не испугался.
Блокадой Берлина, которая, по сути, была сорвана союзниками, Сталин сделал для единения США и Германии больше, чем все дипломаты обеих стран. Через 60 лет отчаянный опыт вождя повторил Путин: одной своей мюнхенской речью в феврале 2007-го он сделал больше для единения Европы и Америки, «чем мы могли бы сделать за десять лет», как отметили западные СМИ.
Своими действиями Сталин подстегнул процесс усиления сил Запада. Блокада ускорила подписание в апреле 1949 года документа о создании Североатлантического союза НАТО, который и должен был теперь защищать демилитаризованную Федеративную Республику Германию, созданную в мае 1949 года.
11 мая 1949 года СССР официально объявил о ее окончании. Однако лицо Москвы было не такое привлекательное, как четыре года назад, в мае 45-го. Впрочем, легендарные кашевары, кормившие берлинцев, были лишь частью Красной Армии.
«Они входили во все дома и брали то, что считали полезным для себя: спиртное, посуду, одежду. Молча, без слов распахивали шкафы и буфеты и уходили, – говорила фрау Бутц немецким журналистам, которые брали у нее интервью. Она говорила без злобы, и при этом 79-летняя дама выглядела такой счастливой, будто это не она жила в сложное время. Она родилась в 1920 году, в 1945 году ей было 25 лет. Она своими глазами видела захват Берлина русскими. – Мы, женщины, знали о том, что русские считают себя вправе насиловать немок. Когда русский солдат приставал к девушке, было принято, что ее мать или кто-то еще из дома брали кастрюли и били ими друг о друга у открытого окна. Так что соседи узнавали о сексуальных притязаниях и могли прийти на помощь девушке. Да, не лучшие воспоминания. Она дополнились временем блокады.
Это отразилось на состоянии обеденного стола. Отныне – почти только сухая еда, легкие овощи и сухофрукты. Да, мы ели не досыта, но иногда мне даже не хотелось есть, потому что каждый день была одна и та же я до ужаса однообразная и безвкусная еда. Но были и удивительные моменты. Однажды мы получили посылку. Она пришла от дальних родственников в Америке. Мы никогда их раньше не видели и даже не знали, что они существуют, но каким-то образом они узнали наш адрес и прислали нам чай, кофе, какао, мед и овсянку, что было поразительно. Но, говоря в целом о том времени, скажу так: блокада имела большое значение для будущих отношений между западными союзниками. Их совместная помощь Берлину стала хорошей основой для дальнейшей совместной политики и взаимопонимания. Они учились противостоять империи Сталина».
Берлинцы образца 1949 года опасались новых «технических трудностей». По этой причине, несмотря на то что блокада была Сталиным отменена, воздушный мост просуществовал до 30 сентября 1949 года. Так в городе были созданы стратегические запасы топлива, продовольствия, медикаментов. Блокада явно оказалась неэффективной не только с политической, но и с экономической точки зрения, отмечает в книге «Дневник берлинской блокады» известный немецкий историк и публицист Фолькер Кооп. Жителям Западного Берлина приходилось нелегко, но воздушный мост выполнял свое предназначение: никто не умер с голода, в городе не было эпидемий, а кое-какую продукцию даже экспортировали. На ней стояла гордая надпись «Произведено в осажденном Берлине».
Благодаря блокаде мир получил ясное представление об истинных намерениях каждой из стран – недавних союзников в борьбе с Гитлером. Разумеется, любое из этих государств имело свои интересы в Европе. Отстаивание этих интересов породило холодную войну. Пружина ее, самой долгой в современной истории войны, в любой момент могла распрямиться. И неизвестно, кто оказался бы в новой войне победителем.
Но тогда, 73 года назад, бесспорно было одно: сердца берлинцев отныне принадлежали Америке. Воздушный мост имел свои земные последствия. Вчерашние враги влюблялись и сочетались законным браком, как это случилось с берлинской девушкой Хайди Ринк и Томасом Гарнером, который служил в американском секторе Берлина.
Через 12 лет после воздушного моста Москва предприняла новую блокаду города. Ею стала Стена, к созданию которой призвал Хрущев. Тот самый, который осудил своего кровавого предтечу, мечтавшего голодом уморить Берлин и шагнуть дальше – к мировому господству коммунизма.
Вторая блокада Берлина, как мы помним из недавней истории, закончилась падением Стены и объединением двух частей немецкого государства. Город вернул себе законное право называться столицей Германии. Такими оказались отдаленные последствия блокады 1948–1949 годов. Москва, как оказалось, в 1948–1949 сделала все, чтобы народ Германии на многие десятилетия разуверился в ее лучших намерениях.
Александр МЕЛАМЕД
На фотографиях автора – экспонаты Музея Союзников, Берлин
После окончания факультета журналистика ТашГУ работал в ряде республиканских газет, журналов, редакций Узбекского радио.
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.