Борис Гулько | Достоевский в Израиле

Осенью 2005 года мы c американскими шахматистами участвовали в командном первенстве мира в Беэр-Шеве. По утрам я совершал прогулку по русским книжным магазинам, которые обнаружил в городе.

Как-то продавщица первого в моём маршруте магазина, признав во мне завсегдатая, сообщила: «Сегодня поступил новый роман Шалева». Имя это мне тогда ничего не говорило. Я купил что-то другое и отправился в следующий магазин.

В тот, вслед за мной, вбежала женщина и взволнованно спросила: «Роман Шалева к вам поступал?» «Уже распродан», расстроили её. И я почувствовал, что вернулся в Москву советских времён.

Российская культура советской поры была книжной. Было принято много читать. Коды в общении были из книг. Я решил тогда, что моих знакомых можно поделить на поклонников Достоевского, недолюбливавших Чехова, и наоборот, к которым принадлежал я.

Израильтяне тоже были читателями. Я слышал от Георгия Владимова, что переводы его повести «Верный Руслан» на английский разошлись в количестве 9 тысяч экземпляров, а в крошечном Израиле было продало 7 тысяч ивритской версии.

В творчестве наиболее популярного ныне прозаика Израиля Меира Шалева, о котором я узнал в беэр-шевских книжных магазинах, находят сходство с Гарсия Маркесом, на мой взгляд, весьма отдалённое. Мир «нового ишува», как называют израильское общество в десятилетия перед и непосредственно после создания государства, описываемый Шалевом, слишком уж отличался от буйной южноамериканской экзотики. А полёты фантазии Шалева, наоборот, уносят его дальше от реального мира, чем более заземлённые у Маркеса.

Шалев имеет немалый интерес к России. Оттуда происходят его предки. Первая большая книга Шалева «Русский роман» описывает создателей Израиля из второй алии, приехавших на землю предков строить социализм. Писатель, пессимист, как многие нерелигиозные израильтяне, заканчивает роман тем, что цветущий сад, каким стал кибуц, созданный пионерами, превращают в кладбище для этих пионеров.

В двух других романах Шалева, которые я прочёл, безудержная фантазия автора осовременила библейские истории. В сюжет «Голубь и мальчик» ему удалось ввести непорочное зачатие. Увы, непорочно зачатый в романе человек новой религии не создал. Он бестолково жил и бессмысленно погиб, иллюстрируя депрессивность мироощущения автора. Прототипом для сюжета романа «Эсав» послужила история из Торы о братьях-близнецах Якове и Эсаве, сыновьях праотца Ицхака. Недавно по этому роману снял фильм российский режиссёр-еврей Павел Лунгин.

Мы с Лунгиным когда-то одновременно учились в МГУ, и я его немного знал. Его отец был автором сценария популярного в те годы фильма «Айболит-66», а мама перевела на русский сказки о Малыше и Карлсоне, а также «Пеппи-длинный чулок». За свой первый фильм «Такси-блюз», трактовку басни «Стрекоза и муравей» в интерьере московского андеграунда, Павел получил приз Каннского кинофестиваля за лучшую режиссуру. А его христианский по духу фильм «Остров» получил в России множество наград, включая «Лучший фильм года» и «Лучший христианский фильм года».

Христианская тема близка многим евреям, живущим духовной жизнью России. Заметные православные священники, с некоторыми из которых я даже бывал в переписке, почему-то сплошь евреи. И наоборот, иудаизм оказывался близок многим русским. В годы княженья на Москве Ивана III Великого случайность или чудо (зависит от мистичности наблюдателя) предотвратили принятие Русью «ереси жидовствующих» религией страны. В царствование Екатерины II распространились по её империи секты субботников, следовавших законам иудаизма. К началу ХХ века они насчитывали десятки тысяч приверженцев.

Многие субботники переселились в Палестину. Умелые крестьяне, они создали около 40% сельского хозяйства Израиля – насколько достоверными могут быть такие оценки.

Англо-русско-израильский фильм «Эсав», сотворённый Лунгиным, предполагался, наверное, как поиск общего двух культур. В романе Шалева русский крестьянин, переехавший из царской России в Палестину, родил Сару, мать близнецов Якова и Эсава, символизирующих одноименных персонажей Торы. Лунгин, единственный раз в фильме решительно отойдя от фабулы романа, сделал этого переселенца не субботником, что было бы логично, а православным мастером, отлившим колокол для Иерусалима. Потом он волочёт со всей своей деревней этот колокол по пустыне в Святой город. Доставив махину на место и позвонив в него, мастер целует икону на стене собора и отправляется домой. Образно эта история с колоколом представляется примыкающей к последней новелле в фильме Тарковского «Андрей Рублёв».

Потом, на обратном пути, мастер неожиданно решает стать евреем. Причиной тому послужил ангел, показавшийся ему из горящего куста. Непонятно, что такого поразительного было в том для человека, читавшего в Библии об общении самого Всевышнего из горящего куста с Моисеем. И почему это убедило мастера менять религию – ангелы ведь не имеют вероисповедания? Но по крайней мере эта история в духе Шалева – фантастичная и непонятная.

Последующая часть фильма представляется классическим тяжёлым российским реализмом. Оказываешься не в мире странных симпатичных обитателей полуреального поселения рождающейся страны, который изобразил Шалев, а на тягостных страницах Братьев Карамазовых.

Подчёркивая серьёзность изложения, Лунгин в фильме повторяет строже, чем сам автор романа, повороты библейского сюжета, изобразив, к примеру, продажу Эсавом первородства Якову. Главное в отношениях участников действия – неприязнь их друг к другу и надрыв.

Отец близнецов пекарь Авраам терпеть не может свою жену Сару, которую Лунгин доверил играть самой прелестной, наверное, современной российской актрисе Юлии Пересильд. Он обзывает её гойкой, хотя её семья, вроде, приняла иудаизм, то есть стала евреями. Возмущённый этим сын Яков: – «Тогда, выходит, и я гой!?», бросается на отца с кулаками.

Сыновей Авраам тоже не жалует, и когда Яков во время приготовления теста ранит ножом руку, вместо сочувствия кричит: «Ты теперь инвалид и не сможешь печь хлеб!»

Сара страдает в этом чужом для неё мире от одиночества, холодности мужа и изнурительной работы. Когда на празднике она пытается спеть и сплясать «Вдоль по улице метелица метёт», муж обрывает её: «У нас есть свои песни» и заводит однообразную «Эвейну шалом алейхем». Не очень-то близка Сара и с сыновьями, а Эсава просто проклинает: «У тебя никогда не будет семьи и детей». Сара – жертва сумасбродства отца, приведшего её в этот чуждый ей мир евреев.

Братья ненавидят друг друга, и в один момент Яков пытается задушить Эсава. Тот изворачивается и счастливо попавшей под руку гантелей ломает брату руку.

Несчастна и жена Якова Лея, в которую влюблены оба брата. После гибели сына – от «дружественного огня» (в романах либерала Шалева не встречаются враждебные арабы, а если в кого попадает пуля, то «дружественная»), Лея навсегда заточила себя в комнате погибшего. У неё есть ещё муж и дочь, но жизнь её сошлась на горе утраты.

Ещё присутствует дочь Якова Роми, талантливый фотохудожник. Но Яков дочь третирует и разбивает о камень её фотокамеру.

Что же остаётся героям от жизни в этом их безрадостном мире? Работа! Они ПЕКУТ ХЛЕБ!

Это предложение создателя фильма – подвиг работы как замена радостей жизни – уже из романтической советской культуры: самопожертвование Павки Корчагина на стройке узкоколейки или коммуниста из фильма «Коммунист» в великолепном исполнении Евгения Урбанского, тоже гибнущего на железной дороге. Хлеб имеет сакральный смысл для евреев. На него говорят специальное благословение. Но он – не предмет самопожертвования и не замена жизни.

Встреча русского и еврейского миров в Израиле имеет два разрешения. Среди живущих здесь русских я встречал самых больших патриотов страны. Великий пересмешник Юлий Ким поёт о ней: «С гулькин нос страна моя родная», и всё же: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит русский человек». С другой стороны, недавно попалась мне статья «экономического беженца», как он представил себя, «Айвана Честного» (похоже, псевдоним) о низких зарплатах в Израиле у не принадлежащих к «привилегированным кастам населения». «С сегодняшнего дня начинаем активно искать работу исключительно в западных компаниях. Желательно с переездом на ПМЖ», завершает он жалобу.

Соединение еврейской и русской культур тоже дают различные результаты. Глубокий рассказ Василия Гроссмана «В городе Бердичеве» воплотился в выдающийся фильм Александра Аскольдова «Комиссар». Но в фильме Павла Лунгина «Эсав» что-то соединилось не так.

Двухтомник «Поиски смыслов». 136 избранных эссе, написанных с 2015 по 2019 годы.
$30 в США, 100 шекелей в Израиле. Е-мейл для заказа: gmgulko@gmail.com
По этому же е-мейлу можно заказать и другие книги Бориса Гулько