Григорий Чхартишвили: «то, что из дыр в полу полезли бесноватые, — верный признак конца их эпохи»

Знаменитый писатель не намерен подстраиваться под изменения конъюнктуры вопреки себе

Часто бывает, что безапелляционные уверения типа: в обществе перевелись моральные авторитеты — легко разбиваются данными социологических опросов. Они свидетельствуют: авторитеты есть, и в первых рядах Борис Акунин. Но как говорит сам знаменитый создатель Фандорина, «Акунин существенно добрее меня», поэтому посмотреть на сегодняшнюю действительность мы призвали писателя, переводчика, литературоведа Григория Чхартишвили.

— Григорий Шалвович, ваша писательская слава конвертировалась в общественную. Вас не огорчает, что последнее время к вам чаще обращаются не как к писателю, а как к общественному деятелю?
— Огорчает. Тем более что это не только слава, но и изрядная доза враждебности. Хотя враждебность-то, пожалуй, меня скорее стимулирует. Ее, как правило, выказывают всякие малосимпатичные персонажи, и мне даже нравится, что их так корчит. Значит, я на правильном пути.

— Куда этот путь должен привести, по-вашему?

— Меня — к чувству внутренней гармонии. Она стоит некоторого количества неприятностей.

— Знаменитый детективщик Хеммет не развернулся в полную мощь своего таланта, поскольку сильно отвлекся на политическую деятельность. Не чувствуете ли вы такой угрозы для себя?

— Мне кажется, я этот опасный рубеж благополучно миновал. Зимой и весной мне пришлось раз двести повторить, что я не мечу в Гавелы. Постепенно мне поверили.

— Есть ли кто-то, в кого вы «метите»?

— Я хотел бы писать лучше, чем пишу. Никаких иных честолюбий во мне нет. И еще, как я уже сказал, хочу оставаться в мире с самим собой. Раньше мне казалось, что для этого довольно не совершать каких-то поступков. Теперь выясняется, что этого мало. Нужно еще делать вещи, которые нельзя не сделать.

— Какие из событий последнего времени кажутся вам самыми важными для общества и будущего страны?

—То, что Россия, которая нравится путинистам, и Россия, которая нравится людям вроде меня, перестала делать вид, что она одна страна.

—Не грозит ли это расколом страны, революцией, которой пугает народ не только власть, но и часть оппозиционных деятелей?

— Нет. Потому что между нами и путинистами расположено большинство населения. От того, на чью сторону оно встанет — умом и сердцем, — зависит будущее страны. Наше преимущество в том, что мы это понимаем и на это работаем, а путинисты и не понимают, и не умеют разговаривать с людьми по-человечески. Поэтому я думаю, что нынешняя система власти долго не продержится.

— Поруганное достоинство, которое вывело людей на площади, оказалось явно недостаточным стимулом для продолжения митинговой деятельности. Нужна ли она? Какие поступки, идеи, люди могут ее оживить?

— Ну, оживлять оппозиционные настроения будет Путин со товарищи, за это можно не тревожиться. Они не дадут нам успокоиться и расслабиться, будут все время подливать бензин в гаснущий костер. Вот скоро процесс по делу 6 мая запустят, недоумки. Разворошат весь муравейник.

И все же, пока нет экономического кризиса или пока власть не натворит чего-то совсем уж самоубийственного, протест будет носить преимущественно этико-эстетический характер. Потихоньку возникнут первые формы самоорганизации. Выборы Координационного совета оппозиции при всех недостатках — первый шаг на этом пути.

— Какой вам видится деятельность Координационного совета? Какие задачи он должен решить в первую очередь? Ваше участие в нем?

— Я не баллотируюсь, потому что не хочу превращать политику в свое основное занятие, а работать в совете по «остаточному принципу» считаю неправильным. Но я за то, чтобы оппозиция прошла эту первую ступень самоорганизации. За первой ступенью, несомненно, будут и другие. Самое интересное для меня в затее с выборами — опыт прямой электронной демократии. Посмотрим, как она работает.

— Растущее недовольство — это политический протест против курса, который олицетворяет Путин, или против его личности, не импонирующей людям, выросшим в условиях относительной свободы?

— Мне кажется, главная проблема Путина в том, что он надоел. Даже куда более выдающиеся лидеры — Черчилль или де Голль — в какой-то момент надоедали народу. Просто потому, что ассоциировались со вчерашним днем, а людям хотелось обновления.

— Как же быть с теми, кто голосует за президента искренне: они не хотят обновления? Ведь это большинство стремительно лишает Россию последних исторических шансов. Как быть?
— С большинством нужно разговаривать, убеждать. Причем не столько словом, сколько примером достойного поведения. Большинство аполитично (пока не грянул кризис), но вовсе не слепо, не глухо и не глупо.

— Ельцин был по своему складу самодержец. А Путин — кто?

—Этот тип личности описал еще Шиллер: когда на кого-то сваливается приз, которого он ничем не заслужил, у человека возникает мистическое ощущение своей избранности. Путин, по-моему, из этих. Отсюда и неадекватность.

—Опять же: как быть?

— Как быть? На пенсию его. Пусть мемуары пишет про то, какой он был великий, и про «плебс неблагодарный».

— 100 тысяч, вышедших на протестные митинги, против миллиона, много часов стоявших к Поясу Богородицы. Каким должен быть лидер, способный объединить людей столь разных сознаний?

— Таким, который способен честно победить на честных выборах.

—То есть завоевать симпатии большинства, но нынешнее большинство — за Путина. Нет ли риска поменять шило на мыло? Можно ли, по-вашему, как-то снизить этот риск?

— Ну, во-первых, мыло лучше, чем шило. Чище. И им убить нельзя. А гарантия цивилизованности — развитие гражданского общества. Чем мы все сейчас, собственно, и занимаемся.

— Как такой умный и многоопытный человек, как патриарх, мог так подставиться в деле PussyRiot? Или его подставили, чтобы умерить его политические амбиции?

— Я не верю в конспирологию. И не верю в то, что патриарх умен. Многие его поступки свидетельствуют об обратном. Сейчас, на наших глазах, он фактически окончательно закапывает РПЦ. Если дискредитация (я бы сказал — самодискредитация) церкви пойдет такими темпами и дальше, этот институт уже не воскреснет.

— Пока мы видим, как на ее защиту поднимается масса молодых, которые не собираются подставлять левую щеку, а норовят избить каждого, кто им не по их православному вкусу. Можно ли сдержать начинающиеся религиозные бои?

— Знаете, самая кромешная тьма наступает перед рассветом. То, что из дыр в полу полезли все эти бесноватые, — верный признак конца их эпохи. Нормальные люди, которых всегда большинство, смотрят на эти жуткие физиономии и делают для себя выводы. Не будет никаких религиозных боев. Всё это «пузыри земли». Брызнут грязью, да и полопаются.

— Оппозиция — это люди определенного склада или оппозицию формирует власть?

— Оппозиция очень разная. Мои главные надежды на светлое будущее связаны не с политическими активистами и вообще не с пассионариями, а со средним классом.

— Но не кажется ли вам, что именно средний класс может не пожелать изменения статус-кво, занять самые охранительные позиции ради сохранения пресловутой «стабильности»?

— Самая естественная и комфортная среда существования для среднего класса — демократия. Чем выше пропорция среднего класса, тем сильнее в стране запрос на демократию, на верховенство закона. Главная беда авторитаризма в том, что он существует «по понятиям», а эти переменчивые правила для среднего класса и мелкого бизнеса крайне неудобны.

— На путинском сайте в разделе «Личный контроль» значатся амурский тигр, белый кит, снежный барс, белый медведь. Говорит ли этот выбор крупных животных о личности человека и если да, то кого на подобном сайте мог бы поместить, скажем, Навальный, если считать, что он будущий лидер оппозиции.

— Путин действительно любит животных. Ну и молодец. Он бы еще людей любил — цены бы ему не было. А Навальному надо взять в тотемные животные ежа, которого не проглотишь и не съешь.

— Может ли Навальный вырасти в лидера крупного масштаба?

— Может, я думаю. Он человек с большим драйвом. И вообще молодец. Веселое бесстрашие — обаятельное сочетание.

— Какие цели у лидеров оппозиции?

— Вероятно, каждый хочет стать президентом России и переустроить ее по-своему. Иначе зачем заниматься политикой?

— Если каждый хочет стать президентом, то вероятность того, что лидеры сумеют договориться между собою, не слишком высока; оппозиции в таком случае грозит полное разобщение. Разве политика — это исключительно амбиции и соревновательность?

— Мы ведь говорили не о политике, а о политических лидерах, верно? Политика — это естественное стремление разных социальных групп приспособить жизнь страны к своим потребностям. Лидеры оппозиции, несомненно, в конечном итоге вступят в жесткую борьбу между собой, но обострение произойдет лишь после победы над общим врагом — авторитаризмом, который не дает провести в стране нормальные выборы.

—У каждого организма есть время роста. Общество своего рода организм. На какой стадии своего развития, если сравнивать с человеческой биографией, находится наше общество?

— Лет 19—20. Дури в голове еще много, хочется гонять в футбол и иногда даже тянет поиграть в войнушку, но ты уже совершеннолетний и понимаешь, что пора устраивать свою жизнь самому.

— Сознательная часть общества это понимает — а что же другая его часть?

— Понимает, не понимает — какая разница? Взросление все равно продолжается. Тех, кто «взрослый» и всё понимает, постепенно становится больше.

— Происходит массовая политизация общества. Это движение — подверженность моде, которой руководствуется общество массовой культуры, или все-таки рост гражданского самосознания? И откуда оно взялось так быстро?

— Какой там быстро. Я истосковался ждать. Думал, жизни не хватит. Происходит то самое взросление общества, о котором мы только что говорили. «Перестаньте мной рулить без спроса. Я хочу принимать важные решения, касающиеся моей жизни, сам». Как-то так.

— Суд Абрамовича и Березовского,обнажив механизмы обогащения, выставил страну на позор в глазах всего мира. Что можно сделать, чтобы улучшить сильно испорченную многими способами репутацию страны?

— Нужно тотальное общественное обновление. То же, что мы сделали в августе 1991-го. И сразу весь мир стал смотреть на Россию с надеждой. Которую мы не оправдали.

— Значит, то обновление не было тотальным — иначе откуда все то, что мы имеем сейчас. И нужно ли тотальное обновление? Далеко ли от тотального до тоталитарного?

— Зачем играть однокоренными словами? Ведь всё ясно. «Тотальное общественное обновление» — это принципиально иной вектор развития страны. В нашем случае таковым станет переориентация государственной политики с обслуживания привластной группировки на обслуживание интересов всего населения. «Государство для человека» — такого в российской истории еще не бывало.

— Еще недавно интернет называли двигателем прогресса, а сейчас он оказался еще и локомотивом революций. Чем вы объясняете, кроме быстроты связей, то, что человек интернета легче поддается пропаганде, чем обитатель реальной жизни.

— Легче, чем телезритель? Не думаю. Хотя бы потому, что в интернете, в отличие от телевидения, источники влияния многочисленны и разноцветны.

— Литература уходит в интернет. Как это отразится на ее содержании?

— Она станет лучше. Многообразнее. Будет больше писателей. Появятся новые формы текстов — с мультимедийностью, интерактивностью и еще бог знает чем. Цепочка «автор» — «издатель» — «оптовик» — «магазин» — «читатель» может потерять три срединных компонента. В результате писатель и читатель очень сблизятся. Сегодня я закончил книгу, а завтра все, кому интересно, ее уже читают и делятся со мной впечатлениями. Плохо ли?

— В какой мере вы готовы учитывать эти впечатления? Насколько лично вам нужны мультимедийность и интерактивность? Всем известно, что вы — поклонник жанровых экспериментов, но готовы ли вы меняться вместе с принципами чтения и письма под воздействием интернета?

— Я и так всё время меняюсь. Под воздействием всего на свете. Но это вовсе не означает, что я намерен подстраиваться под изменения конъюнктуры вопреки себе. Я всегда буду делать только то, что интересно мне самому. В беллетристических текстах я еще готов учитывать рыночные настроения. В текстах «писательских», вроде моего последнего романа, — и не подумаю.

— Вы не раз говорили, что не считаете себя писателем. После выхода «Аристономии» изменили к себе отношение?

— Да, теперь я еще и писатель, а не только беллетрист. Это означает всего лишь, что я впервые написал книгу для самого себя, а не для публики. Беллетрист обязан быть хорошим — иначе его книжки покупать не будут. А писатель может быть и плохим, продажи для него не главное.

— Что вы хотели доказать самому себе и понять для себя, создавая эту книгу?

— Не доказать, а попытаться объяснить. Дать ответы на вопросы, которые кажутся мне самыми важными.

Ради чего жить? Как жить? И конкретнее: как жить людям моего подвида? Что такое Россия? Кто здесь прав? Кто виноват? Почему произошло то, что произошло?

Вопросов к самому себе и окружающему миру у меня много. Так что, возможно, за первой частью «Аристономии» последует вторая.

Ольга ТИМОФЕЕВА
Редактор отдела, член редколлегии
Фото: Евгений ФЕЛЬДМАН

«Новая газета» — «Континент»