Г-н Лебезятников&Иоанн Грозный

1.

Глеб Лебезятников худ и гнут, как породистая борзая. Зрение у него снайперское. Соответствующий борзой нюх. С любимой женщиной он может семь раз за ночь. Больше же всего он любит русскую историю и свое начальство.

— Понимаете, — исповедуется он соседу по лестничной площадке, майору ФСБ Матвею Матюшкину, — все наши беды от отсутствия гибкости. Уперлись рогом, либо демократия, либо диктатура. И ни тпру, ни ну.

Матюшкин нанизывал на вилку соленый рыжик:

— К чему клонишь?

— К высшей исторической справедливости.

— У тебя какая должность в журнале?

— Младший редактор.

— И это в 37 лет?! Надо повышать тебя, Глебушка.

Лебезятников работал в историческом журнале «Любимая Родина». Коньком же его являлся Иоанн Грозный. Царь ему был милей брата. Правда, братьев у него, кажется, не было.

Когда флюиды власти требовали перекоса в демократию, Иоанн в очерках представал поборником европейских свобод. Когда же отчетливо ощущался спрос на ежовые рукавицы, Глеб Алексеевич с теплотой описывал дыбу и Лобное место.

— Тебе бы, милый, стать самим президентом РФ, — целовала его волосатый живот Ася Геллер, константная любовница. — Народ стал бы жить как у Христа за пазухой. Фамилию тебе только надо сменить. Ле-бе-зят-ни-ков! Звучит, согласись, двусмысленно.

— Есть фамилии пострашнее. Например, Жабин.

— А ты бери мою фамилию. Глеб Геллер. Ведь красиво!

— К свадьбе пока не готов. Сначала я должен создать экономическую подушку безопасности.

— С твоим окладом?

— Чую селезенкой, скоро все переменится.

2.

Утром Глеба на ковер вызвал главред В.В. Жабин.

— Вот что, уважаемый, — Василий Васильевич старательно протирал салфеткой для монитора очки, — поступил заказ на разоблачение Иоанна Грозного.

— Не вопрос.

— Ты последнее выступление президента РФ слушал? Ключевые слова — толерантность к инакомыслию.

— Можно понагнать ужасов.

— Только деликатней. Не утрать доверие публики. Многие из них завзятые сталинисты.

— Меня вдохновляет этот идеологический слалом.

— В десяточку! Администрация маневрирует, дабы спокойно пасти и стричь электоральное стадо.

Последнюю фразу Глеб Алексеевич записал в коленкоровую тетрадь. В ней он собирал досье на В.В. Жабина. Не все же старперу сидеть на сытеньком месте. Надо и молодым давать зеленую улицу.

Затем нырнул в мемуары времен Иоанна Грозного.

Как же тогда все свыклись с насилием.

Больше всего венценосец обожал масленичные потехи. Малиновым звоном заливались колокола. Скоморохи дудели в сопелки. А народ перебрасывался отрубленными головами государевых ворогов, будто футбольными мячиками.

Кто же такой Иван Грозный? Вампир и садист, коему запах наживы и крови бередил ноздри? Кто он такой, наконец?

Свел в могилу семь жен. Одну них лично удавил на исходе брачной ночи. И почему-то всю жизнь грезил взять в жены английскую королеву. Дурь какая! Впрочем, нынешняя русская мафия вся в Лондоне.

Трон Иоанна был из чистого золота, высотой в семь локтей. На троне златой шар с золотым же орлом.

Впрочем, сейчас никого золотом не удивишь. Из них унитазы.

Забавней другое…

Иоанн гроссмейстерски точно разыгрывал комедию с отречением от престола. Спрыгивал с трона, заголял брюхо, колотился в истерике: «Не царь я боле! А смиренный раб! Червь позорный!»

Сейчас Лебезятников про него все подробно распишет. Нагонит ужаса. А досье на г-на Жабина надо оттащить домой. Береженого бог бережет. Сокровенная инфа.

3.

Показал досье на главреда майору Матюшкину. Тот помрачнел.

— Значит, народ, он почитает за стадо баранов?

— Типа того.

— Симпатии его к оппозиции очевидны. Гнать его поганой метлой! Только кого посадишь на это место? Ведь и по твоей кандидатуре, Глебушка, есть сомнения.

— Вот как? — гулко сглотнул Лебезятников.

— Слишком уж ты боготворишь вертикаль. Сие подозрительно.

— Христос призывал к любви и всепрощению.

— Это к чему? Религиозную пургу я не приветствую. Да и фамилия твоя подозрительная. Не думал сменить?

— На какую?

— Хотя бы… Иванов. Тогда, может быть, и получишь место.

Ася Геллер радостно восприняла новость.

— Драгоценный, ты будешь богат! А деньги для мужчины — это второй фаллос.

— Бабки меня не волнуют.

— Я же, когда увижу толстое портмоне, так вся теку.

— Экая гадость! Неужели ты такая материалистка?

— Хуже.

4.

Перед Рождеством вызвал Жабин.

— Последняя твоя статья выше похвал! — салфеткой для монитора Василий Васильевич протирал линзы черепаховых очков. — Поступил заказ. Надо написать об укреплении морали во времена Грозного.

— Творилось такое…

— Ты уж исхитрись как-нибудь. Загни поганку.

Сел Лебезятников за свой скромный стол, стал подбирать материалы.

В русской истории не было царя, который перещеголял Иоанна в блудных баталиях.

Ваня насиловал и убивал знатных женщин и девиц, а после отсылал их трупы родителям. Если те возмущались, приказывал вешать дев над обеденным столом. Трупы висели и гнили, пока домочадцы не получали милостивое соизволение схоронить их.

Как же тут извернуться?

Ага! Именно Иван наказывал за распутство с заморскими купцами и дипломатами. Он, как рыцарь, сражался за чистоту русской крови.

Был жесток? Ну, конечно. Как же иначе в лютое Средневековье?

Статью назвал — «Ноев ковчег морали».

Какими только помоями не окатили его после публикации блогеры. Называли холуем Кремля, прихвостнем вертикали, вшивой продажной шавкой.

— Статья твоя, Глебушка, прочитана на самом верху, — облизнувшись, сказал ему майор Матюшкин. — Ты — умница!

— Служу России!

— Фамилию поменял?

— Теперь я — Иванов.

— Так… Есть мнение пересадить тебя в кресло главреда.

— А что с Жабиным?

— Есть варианты. Или отправить на пенсию с золотым парашютом. Или… в дурку. А можно поставить привратником у дверей журнала.

— Последний вариант симпатичен.

— И вот еще что… Решено издать собрание твоих сочинений. И рекомендовать их для изучения в школе.

— Супер! У меня собран трехтомник.

5.

Каждый вечер у Глеба Иванова теперь было преувлекательное занятие. Он раскладывал пасьянс из радужных ассигнаций. Каждую пачечку перетягивал скромной аптекарской резинкой.

— Глебушка, теперь ты полноценный мужик! — расхаживала в голом виде по залу Ася Геллер. — У тебя кроме обыкновенного фаллоса появился ментальный. Когда наша свадьба?

— Перед Пасхой.

В редакции все устаканилось.

— Ловко же вы меня обставили, — метелочкой для монитора обмахивал его плечи В.В. Жабин. — Я не в обиде. Мне время тлеть, а вам цвести.

— Спасибо, Вася.

— Не за что, Глеб Алексеевич.

Перед пасхой его сам президент РФ наградил орденом заслуг перед Отечеством четвертой степени.

— Глеб Алексеевич, — сказала вертикаль в кулуарах, — пора бы вам уже выходить на общественные просторы. Настоятельно рекомендую стать профессором МГУ. Читать лекции на факультете журналистики.

— Разве я против?

6.

Как же Глеб Алексеевич обожает своих студентов.

За год Иванов-Лебезятников защитил докторскую диссертацию о временах Иоанна Грозного. Исторический его трехтомник был переведен на китайский, корейский и язык хинди.

Бракосочетался с Асей Геллер в храме Нечаянная Радость, на Шереметьевской. Ася понесла плод. Дотошные гинекологи утверждают — будет двойня, пацан и девчушка.

Глеб Алексеевич утратил сходство с породистой борзой. Потерял худобу и элегантную гнутость. В походке появилась виповская вальяжность.

— Есть мнение, — в частной беседе говаривал ему президент РФ, — назначить вас министром культуры.

— Не вопрос…

— Вы только приглядитесь к электорату. Это ж баранье стадо! Какую бы поганку я не загнул, рейтинг мой вне конкуренции.

— Я бы вас выдвинул на Нобелевскую премию мира.

— Согласен! Ведь именно моими стараниями мир балансирует на грани термоядерной бойни.

— Есть одна просьба.

— Деньжонок подбросить?

— Деньги меня не волнуют.

— Что же тогда?

— Перевести Ваську Жабина в Министерство Культуры. Пусть метелочкой для монитора обметает там мой костюм.

— Зачем это вам?

— Он у меня вроде талисмана.

— Ага. У меня к тебе тогда взаимообразная просьба.

— Только мигните.

— Хочу стать крестным отцом твоих близняшек.

— Это высокая честь для меня, господин президент.

— Кто, кстати, родится?

— Мальчик и девочка.

— Дуплетом! Новые счастливые граждане свободной России.

Артур Кангин
kangin.ru